День плывет такой прозрачный...
День плывет такой прозрачный
на раздутых парусах.
Я хочу, чтоб свет удачи
моментально не иссяк,..
Чтобы день меня не мучил,
что душа моя бедна,
чтоб сиял сознанья лучик
и не мог достигнуть дна,
Чтоб решеток на канале
был рисунок не размыт,
чтобы видели и знали:
день плывет, а град стоит.
(65)
Вот таким прозрачным днем, но уже летним, я снова шел по Фонтанке, мимо той же школы, - в балетное училище. Приятель позвонил мне – срочно нужно забрать у Левы мой заказ – Библию. «Дело моторное, промедлений не терпит», - еще раньше было сказано мне. Как она будет выглядеть и какого года, - не знал. До того времени приходилось читать только огромный, предреволюционный том в Читальном зале Университета. Он выдавался всем желающим.
Не помню, сам ли я поднялся по лестнице или звонил, а Лева спускался за мной… Пришли мы в небольшую комнатку – в то время он служил вахтером, охранял балерин и, как я понимаю теперь, в спокойном уединении сочинял стихи.
Очень хочется теперь рассказать, как приоткрывались позолоченные двери и выглядывали любопытные красавицы в пачках и на пуантах… Но, увы, было пустынно. Пройдет еще восемь лет, прежде чем я узнаю невесомость и даже невещественность этого сословия, - словно бабочек… Но, как ни странно, это будет связано с моей диссертацией, а не Училищем или театром…
Библия оказалась толстым зеленым томом, только что вышедшим из-под печатного станка. Такие книги в типографиях были на особом учете…Цена оказалась несколько выше ожидаемой: сто рублей, но в дополнение предлагался славянский Новый Завет… Впрочем, на радостях я добавил и лишние проценты. Лева тотчас же ушел – за их реализацией, доверив мне охрану огромного здания и, возможно, таинственных обитательниц…
________
Тогда в Старой книге можно было найти Библию в иллюстрациях Гюстава Доре, - рублей за семьдесят. Но там содержались только краткие фрагменты, - как название для картинок. Полного текста найти было невозможно – в магазинах.
К тому времени у меня был учебник Нового Завета, довольно толковый, - отцовский; правда, с рукописным «экслибрисом»: «безбожника такого-то». И еще Евангелие с параллельными текстами, незадолго до того проданное родственниками за десять рублей. Возможно, низкая цена объяснялась отсутствием титульного листа ( Старая книга не брала книги без титула; впрочем, возможно, такие книги входили в общий список запрещенных к приему. При мне библиографы перелистывали его, но точного состава не знаю. Политическая конъюктура несомненно влияла на него. Например, боялись взять самоучитель грузинского – очень редкий в Питере. Но я их уговорил).
Сейчас очень часты обороты речи: нам не давали, нас не пускали, от нас скрывали… Я уж не говорю о том, что жалобы на внешние обстоятельства недостойны христиан. Нет. Просто для приобретения Библии, скажем, требовалось затратить некоторые усилия. Думаю, меньшие, чем для японского магнитофона. Это в Питере.
Вышло так, что месяцем позже я был в гостях в Череповце. В тамошнем храме совершенно свободно продавались: такая же Библия за сорок рублей, Псалтирь с молитвословом за двадцать пять, Новый Завет (итальянской печати, с правильным текстом) – за двадцать. Причем Библия была еще выпуска 1968 года!, с неровными, шероховатыми краями страниц ( они имитируют ручную работу – именно так, на отдельных листках с неровными краями, как примерно квадратные блины, вылитые на сковородку, печатали дипломы лауреатов Государственных премий. Мой, тогда уже прежний начальник, показывал только что полученный: «За создание новейшей техники», - слово «оборонной» опускали в открытых бумагах).
_______
Лева вернулся с каким-то простым вином. Отмечали мы довольно долго. Казалось бы, самое время прочесть стишок… Но нет; видимо, меня все же не считали своим… Говорили о технологии добывания книг… о редких удачах… Наверняка, не о политике. Лева был совершенно параллелен ей. Поэтому обычные пустые слова: не пропускали, мешали, - его не затрагивали… Хотя на саамом деле препятствия только способствуют развитию таланта, - иначе от них сейчас некуда было бы деваться…
И слова раннего Ленинградского сонета – у братских могил
…Так слезы мреют в глубине зрачков
и говорят о грусти необъятной
красноречивей бесполезных слов.
Но жизни всей разрозненные пятна
слагаются лишь здесь в прообраз цельный.
Сказать ее нельзя членораздельней.
(68) -
могли быть только искренними.
________
С течением времени я все реже встречал Леву. Может, он просто убегал от меня – позже я узнал, что он стеснялся прежних знакомых… Правда, приятель иногда видел его, и нередко узнавал о новом его переезде, - во все меньшую и худшую комнату. По случайному – или нет? – стечению обстоятельств умирал он в каморке на улице Чехова.
Дело в том, что с юности он нуждался в воздухе Крыма, - по той же причине, что и Чехов, и Федор Васильев… И хотя уже много-много лет такое путешествие было ему недоступно, он вспоминал о Крыме как о своего рода земле обетованной:
Дело близится к концу.
Снять бы лет семнадцать.
К водопаду Учан-Су
На такси помчаться.
(94-96)
Как пишут, когда-то хирург предсказал Леве срок жизни: по его словам, он истекал на рубеже шестидесятых-семидесятых годов.
Я в лодке, как в люльке качаюсь,
Похоже, я тихо кончаюсь
как видите, я не печалюсь,
хотя понемногу кончаюсь
и замки воздушные строю
весною над сизой водою.
(66)
По Смоленке-речке яблочко плывет
Ива в отражении собственном гниет.
(89)
У питерцев это название реки ассоциируется со Смоленским кладбищем на берегу, - наверное, Лева, как и я, нередко ходил по нему. Оно очень располагает к раздумьям…Там был похоронен Блок, где-то затерялась могила Арины Родионовны…
Надгробие Ксении Петербургской в часовне было в те далекие времена недоступно, - там помещалась художественная мастерская. Но ленинградцы оставляли свои записки с просьбами ко Ксении у стен, там же зажигали свечи. Многие школьники приходили перед экзаменами.
Как видно, его товарищи не очень серьезно восприняли «предсказание». Но я знаю точно такой же счастливый случай. В середине войны хирург показал рентгеновский снимок и сказал: «Удалять осколки опасно. А так несколько лет еще поживешь». Почти полвека спустя мне рассказывал с улыбкой об этом сам герой, ставший профессором и работавший много позже пенсионного рубежа.
______
На излете дней судьба как будто улыбнулась Леве: о нем вспомнили. Он увидел свои стихи в газете, с успехом выступил на творческом вечере и даже получил единственный в жизни гонорар. Успели выйти и две его книжки. Все это – иждивением друзей: университетских, ставших серьезными филологами, и школьных, среди которых известные, наверное, всем режиссеры.
Правда, для меня остается вопрос: так ли надо это было самому автору?
__________
Под жарким солнцем высохнет вода
И наша кровь успеет испариться,
Исчезнуть не составит нам труда,
Вот только от забот освободиться.
И скажет парень девушке своей:
Как облака похожи на зверей,
Там целый зоосад, хоть без табличек!
А это мы ведь, но в другом обличье…
Но день придет, и будет дождь с утра,
И мы сумеем на землю пролиться,
И удивленно обернутся лица:
Мой друг, пора от дел освободиться –
И скажет друг: Пора, мой друг, пора!
Мы прорастем, как всякая трава…
(65)
Стихи Льва Васильева (1.01.44 – 31. 03.97)
Использован биографический очерк Бориса Рогинского и Игоря Булатовского
в книге: Лев Васильев. Стихотворения. СПб, издательство Буковского, 2000.
Фото: Смоленка. Вдали - вход на кладбище и Воскресенская церковь, гле отпевали А.Блока.
serguntius.livejournal.ru
Свидетельство о публикации №113093003197