Из юношеской тетради. Отрывок четвёртый

     В глубокой тоске я проводил свои дни, погружённый в созерцанье собственной души, но была она непостижима для меня, словно мучительный сон окутал её, и мой разум, окунаясь в этот сон, видел старость мира. И я размышлял: «Если в эллинах была юность мира, то в гениальном Льве Толстом проявилась общечеловеческая брюзгливая старость. Мир сильно постарел, и, значит, я тоже стар, ибо принадлежу ему. А старость мучительна…»
     Первые симптомы этой старости проявились у Леонардо да Винчи, когда он на буйство и страсти окружавшей его жизни ответил невыразимой улыбкой Джоконды. Сущность художника и творца перелилась в эту улыбку, а с ним и его мир, который Леонардо вобрал в свою душу. Я и теперь будто вижу её божественные губы, которые вдруг превращаются в сумрачный холод огромного города, и мегаполис обволакивает меня своей чувственностью. Но в картинах человеческого разврата я ощущаю чистоту, немыслимую даже в монашеском целомудрии, поскольку лишь тот, кто постигнул порочность, способен познать и чистоту.
     Порой лицо Джоконды перестаёт для меня быть порочным и начинает излучать мистическую чистоту, и сразу мне воображается улыбка ребёнка над горным студёным ручьём.   
     Иногда ирония всё познавшего в мире существа овладевает мной, и это чувство – самое мучительное, ибо, если кто-либо из смертных людей, – хотя бы такой, как Леонардо да Винчи, – способен познать сущность мира, то окаянную мировую сущность смогу постигнуть и я, но меня устрашает такая возможность…   
     О музыке. Лучше всего, пожалуй, модулировать в средине мелодии. Следи же, окаянный, за педалью! Синтез Баха и Моцарта? Или же Гендель? Бетховен приемлем, но не весь…