Все началось с домового

   Все началось с домового. Я был тогда завклубом санатория Военно-Воздушных Сил СССР в Лазаревском районе города Сочи, высокого роста тридцатитрехлетним брюнетом с голубыми глазами, именем и отчеством, как у Ленина. Об этом мне говорили с детства, и когда записывали в школу, и еще, где попало. Это теперь для меня в этом имени напоминание об апостоле и пророке, но счастлив я с ним был всегда. С дискотек приходил домой заполночь. В этот летний вечер, одетый в белые джинсы и белую рубашку нараспашку, шел по шпалам железной дороги вдоль длинного сочинского пляжа, возвращаясь в санаторий из поездки в центральный Сочи. Вез оттуда барабанные палочки, гитарные струны, аудиокассеты. Чтобы успеть к дискотеке, поехал пассажирским поездом, а не электричкой, которая по расписанию уходила слишком поздно. Остановка ВВС лишь для электричек и пассажирские поезда на ней не останавливаются. Пришлось выйти из поезда на ближайшей станции и пройти пять километров пешком. Еще не стемнело, не скоро светлячки оденут вот эту скалу в мерцающие одежды и луна заскользит с волны на волну. К морю спиной, на рельсе, сидит совсем юная девушка. На берегу-то Черного моря есть получше места, чтобы присесть задумавшись. В глазах ее  сильная обида.
- Что с тобой, красота?!
Способность говорить с девочками я обнаружил у себе когда-то в самодеятельном танцевальном коллективе народного танца заводского клуба Армалит в городе Армавире, куда зашел подростком и где, как припечатанный, остался там ради них. Ответила, не глядя в глаза,
- Меня мой парень бросил.
- Ну?
- Ему другая понравилась.
- И что?
Отвернулась,
- С ней все можно.
- Тебе повезло.
Она повернулась ко мне,
- Почему?!
Я ответил ей совершенно искренне,
- Потому что он, дурак, тебя бросил. Как тебя зовут?
Она назвала свое имя, я его уже и не вспомню.
-  Ты любишь танцевать? Идем, провожу на дискотеку.
Не дожидаясь ответа, подал ей руку, помогая подняться. И когда она поднялась, в глазах ее уже не было и следа прежнего горя.
- А я вас знаю, Владимир Ильич!
   Внизу отстукивал поезд. Мы уходили наверх ступеньками крутого подъема, который вел в кипарисовую аллею. Она шла и держала меня под руку. Мы говорили о чем-то, у танцплощадки расстались и не виделись никогда больше. Я потом увижу взаимосвязь своих поступков и последствий, не раз вспомню и этот случай, когда пришедшая вовремя мысль, или человек, спасут меня самого. Я как бы обрел незримый талисман. Но легко было сделать то, что я сделал, пустяк, мимоходом. Легким и приятным был для меня этот день. Но в эту ночь судьба моя поворачивалась круто.               
   Пупо, АВВА, новая волна - музыка этого сезона, в разрешенном соотношении зарубежного и советского, отзвучали на летней площадке. Все уже разошлись. Черную из железных прутьев дверь замкнул на нехитрый навесной замок. Домой идти по аллее. Кипарисы вонзаются в ночь. Дверь в новую квартиру на третьем этаже. Жена и двое детей, восьмилетняя дочь и маленький сын, давно спят.  Только я лег на спину, едва сомкнул веки, как затрясло меня в каком-то мощном поле вверх-вниз, с амплитудой этак в полметра. Трясло не тело, а душу, о которой у меня, к тому времени, понятие было абстрактное, советское, никакое. Трясло недолго, несколько секунд. И только прекратилась, на грудь с гопом уселось что-то пушистое. Да придавило так, что не сделать ни вдоха, ни выдоха. Глаза закрытыС, на ум не пришло их открыть, не со страху. Испугаться не успел бывший старший сержант срочной службы.
  Не дышать дольше становилось уже невозможным. В моем дипломе  с отличием, выданном Краснодарским государственным институтом культуры, во вкладыше записан научный атеизм, экзамен на который, в руках никогда не державши библии, сдал  на "отлично" на последнем курсе. Экзамен принимал гнилозубый проректор, который заявлял с кафедры, гордо поглядывая на выпускников: "Без веры нельзя! Я верую в комунизм!" и начинал костить студенток выходивших замуж за краснодарских женихов и рожавших перед выпуском из института, чтобы не ехать по распроделению в рисосеющие районы Кубани. Пронзила мысль единственной надежды: "Наташа крещенная!" Едва коснулся спящей жены, как тут же ощутил себя свободным, вдох! И открыл глаза. В комнате, освещенной фонарем с дороги, идущей на подъем, никого не было, разве что какое-то темное облачко под потолком рассеялось. Так это ж...  Откроем и закроем глаза в полутемной комнате. Ну, увидели облачко? Облачко непричем. А вот все остальное не мираж.
- Крещусь!
И уснул, обняв свою любимую жену. На утро рассказал ей. Наташа слушала,
- Это был домовой. Ты хочешь покреститься?
- Да, хочу. Мир не такой, как нам внушали на марксистско-ленинской философии. Он гораздо больше. Атеизм - собачья чушь! И душа не абстрактное понятие. Я над тобой  смеялся. Прости меня, лапочка!
-  Я пятнадцать лет молилась за тебя, что бы ты поверил в Бога!
- Спасибо тебе! А знаешь, то, что у меня сейчас, это не вера. Я просто знаю, что Бог есть. Потому что чуть душу не вытряхнул из меня не то домовой, не то кто-то еще, до того, как он на меня уселся. Я на него не в обиде. Спасибо ему! Благодарен. Если бы не коснулся  тебя, задушил бы меня. Договорись о крещении. Где тут церковь?
  Утром в клубе рассказал о ночном госте друзьям. Ольге Грешинской - выпускнице Литературного института имени Горького, талантливой поэтессе, которая была принята замполитом санатория на работу культорганизатором. Я учил ее работе культорганизатора, а она учила меня тому, что такое поэзия. Сказала,
- Если кто-то, читая твои стихи, спрашивает: "А это почему?" - не объясняй, отвечай: " Потому, что!" Рассказала мне что-то о гениальной сказке про  курочку рябу, которая снесла золотое яичко, вылетело из памяти, почему она гениальная, наверное, думал в это время о чем-то другом. Настояла прочесть "Мастера и Маргариту" Булгакова и я зачитался романом. Однажды в полнолуние, она вдруг размякла и попросила слабым голосом,
- Отнесите меня к луне!
С поддатым ухмыляющимся киномеханником Колькой отнесли ее на скамейку, стоявшую возле выключенного, но наполненного водой фонтана. Она сказала, что сердце ее гулко стучит и что это у нее всегда такое творится в полнолуние. Заговорила она какими-то странными стихами, не похожими ни на что, прежде слышанное. А говорила она, как в бреду.
  Когда однажды осталась у нас переночевать, Ольга бесстыже, наверное, тоже под действием лунного света, пришла среди ночи в нашу спальню, когда я уже спал и попросила жену отпустить меня к ней в постель,
- Ну, Наташенька! Ну, что тебе стоит?
Наташа на нее не обиделась, смешно ей стало,
- Иди! Выпей холодной воды!
В клубе была лестница, поднимавшаяся на второй этаж, по обеим сторонам которой в эту пору цвел благоухая жасмин и тянулся вверх, обвивая железные прутья перил. Однажды, она сказала,
- Напиши мне рондель, который начнется строкой "По жасминовой лестнице..."
и объяснила, что такое рондель. Я прочел ей на следующее утро, ночью, по пути домой, мгновенно родившиеся строчки. Вот эти:
               
По жасминовой лестнице
грустная всходит луна,
шелк прозрачен и светится,
глаза поднимает она.

Наши взгляды не встретятся,
состояние полусна,
по жасминовой лестнице
грустная всходит луна.

Ничего не изменится,
я взойду только месяцем
по жасминовой лестнице.

- Французские духи, - сказала она, - что ж...
    Ей и художнице-оформительнице Нине я рассказал в мастерской, о ночном происшествии. Оказывается, обе знали, что это существует.
 - К переезду домовой приходит, - сказала Ольга.
- Спроси его, - к худу или к добру, - сказала Нина. Он отвечает, - "к ххуду", если к худу, или, - "к добррру", если к добру.
Но домовой больше не объявлялся, чтобы его спросить, разве что раз, много лет спустя, на другом конце света в Канаде, в Ванкувере, среди ночи он слегка придушил меня за кадык двумя пальцами за беспорядок в спальне-кабинете. Утром порядок был наведен. Про домовых говорят разное. Церковь с ними не цацкается, - нечисть и все тут. По народному же поверью, домовые - падшие ангелы, но те, которые не совсем пропали для Бога и что, не ввергнутые Им в бездну, они еще имеют шанс, за доброе житье в доме с человеком, после семидесяти лет такой жизни, быть восстановленными в достоинстве. Первоапрельские безобидные шутки-розыгрыши устраиваются для того, чтобы в доме был смех и мир, доставляющий домовому радость и дающий ему надежду на возвращение на небеса за то, что в доме все хорошо. Иначе он вам покажет! От этой версии как-то теплей и я скажу ему так: "Домовой, ты сумел таки привести меня к Богу. Если это было твоей целью, спасибо! Это дороже всего. Мне, от всей души, хотелось бы поздравить тебя с белыми крыльями ангела!" Но избави нас от лукавого.
    Пятнадцать лет она молилась за меня. Через две недели я покрестился в старинной маленькой церкви в курортном поселке Лазаревское. В тот день священник крестил еще младенца и девочку подростка. И я ходил с ними по кругу вокруг купели со святой водой, в которую окунали младенца. Летели брызги. Я улыбался в душе этому хороводу и чувствовал себя счастливым.
    Через полгода мы переехали в Минск, как то сразу и удачно обменявшись квартирами. Мы начинали новую жизнь. Широки улицы в Минске.  Прекрасен этот город на равнине, над которой парят белые облака. В нем живет много хороших людей. Когда последние деньги закончились, первая работа нашлась; для Наташи старшим продавцом в магазине ювелирторга, а меня приняли в клуб швейной фабрики "Комсомолка", учить белорусских дзяучин танцевать. Станции метро здесь произведения искусства. В динамиках вагона раздается, - Асцярожна! дзверы зачыняюцца! Наступная станцыя Комаровский рынок! Неожиданно этот рынок стал для нас вскоре источником прекрасного дохода. Мы стали шить и торговать.
   Храм Александра Невского в пяти минутах ходьбы от рынка. Службы не было в тот час, когда я вошел в открытые двери. Ни молитв еще не знал, ни на службах не бывал, но сказал у Распятия, как Бог на душу положил: "Спасибо тебе, Господи, за подвиг Твой!" В сердце появилось такое чувство, как если бы в него вошел ментоловый шарик, от которого стало свежо и сладостно настолько, что долго стоять я просто не выдержал и вышел. Пройдя по улице несколько кварталов, отвлекся и забыл. Вспомнил, когда это повторилось вновь, уже не в церкви. Я получал его от людей за какую-то сущую мелочь. Вот, в Монреале, уступил на тротуаре протоптанную в снегу тропку женщине. С ее улыбкой, и "Мерси!" получил такой же самый шарик. Что ближнему делаешь, что Богу, награды схожи.