Меня уносящая Лета...

Лента реки и меня уносящая Лета -
может, вперед, может, далёко назад…
(60-е гг.)

Стихи бывают плохие, хорошие
и петербургские.
(М.Айзенберг)


Весной 1976 года, шагая по Фонтанке, мимо знаменитого в ту пору театра, я очутился на  полукруглой  площади у моста с цепями и вошел в роскошное здание – уже давно ставшее школой , где когда-то заканчивала девятилетку моя мать, затем десятилетку – брат; а теперь – уже в спортивной, почему-то совершенно пустой школе, - приятель  вел подготовительные в институт курсы.  После Университета по стечению обстоятельств мы надолго потеряли друг друга из виду и теперь, случайно встретившись, часто совершали дальние прогулки по городу в поисках книг, вспоминая былое и размышляя о тогдашнем настоящем.

В те времена стОящие книги обретали в основном у букинистов. Но иногда и в обычных удавалось найти что-нибудь нужное и интересное.  Здесь любые мало-мальски ценные книги сметались с прилавков почти мгновенно – цены вполне позволяли.  Поэтому добывание книг вносило в жизнь охотничий азарт.  А в то утро, когда истекал срок выдачи по заказам – это отдельная глава – и могло остаться несколько невыкупленных экземпляров, скажем, альбомов, - толпа конкурентов с открытием Дома книги взлетала по лестнице на второй этаж…
____________

И все это при том, что тиражи были огромные, почти фантастические по нашим временам.  Годом позже в серии «Школьная библиотека» вышли вместе стихи Тютчева и Фета тиражом 200 000 (216 стр., 40 коп.).  Купить ее нам удалось только во Мге – дальние поездки за книгами тоже были обычным явлением.  А собрания сочинений  - их тиражи взлетали иногда до полутора  миллионов.

Да что там художественные, - научно-популярные книги расходились сто-двухсоттысячными тиражами… И если хоть каждая десятая попадала в руки ребенку, а из них лишь каждый десятый увлекался ею – тысяча потенциальных ученых , конструкторов  росла для будущего…  И полутора десятилетиями позже  свою, сугубо специальную книгу по физике – конечно, не такого тиража, - я не смог упросить продать мне, даже предъявляя паспорт… Пока не прислали авторские; кстати, и в Старой книге ни я, ни коллеги ее не встречали с тех пор.   
_________ 

В школе той, похоже, отдельным предметом значилась игра на биллиарде. И мы перед уходом  пытались по мере умения гонять шары. Конкурентами и товарищами нам были милиционеры из соседнего вытрезвителя.  Помню, один из них, когда шару случалось выскочить за пределы поля, говорил: «В развитОм социализме и не то бывает», - и зорко оглядывал окружающих…

Знаменитой улицей Зодчего Росси, - я еще не знал тогда, что скоро окажусь в Вагановском балетном училище, - мы выходили на Невский и, проверив для порядка Дом книги , Мир – книги на языках соцстран, немецкие бывали стоящие, - миновав по пути еще канал Грибоедова и Мойку, через Дворцовую, Большую и Малую Неву оказывались на Петроградской стороне. 

За Стрелкой, на Малой Неве, располагался наш физфак, и торжественная красота панорамы всегда сочеталась у меня с щемящим чувством упущенных возможностей, - как профессиональных, так и личных.  И много позже я не всегда находил силы прорваться к Библиотеке Академии наук, а теперь и вовсе оставил этот край.
__________

Если Москва нам город, то Петербург нам – град.

На Москве и холод – холод,
А в нашем граде холод – хлад.

На Москву наступит голод,
Нам на горло – глад.
(69?)
__________

  Затем по Каменноостровскому (Кировскому) проспекту или, если хотелось тишины, - мелкими запутанными улочками к  другому концу – выходили на Большой проспект.   На нем и рядом с ним, кроме Старой книги, было еще несколько подозрительных мест.

Весь этот край – удивительно блоковский. Здесь и его гимназия, и через один проспект вглубь  Петроградской–ресторан, где написано

Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи -

он сам читает на старой пластинке… А еще глубже –  снова река:

Ночь, улица, фонарь, аптека,…

и мост, у которого  проходит действие пьесы Незнакомка и где – тогда еще недавно – жила моя Ануш из будущей тогда истории «Да, мне пора покинуть сад…».  Но так далеко мы отклонялись редко.

Однако в ту пору Большой  проспект  отличался изощренным коварством.  С какой стороны не зайдешь на него, – через несколько домов попадалась вывеска «Коньяк – шампанское».  За ней – еще и еще, такие же или похожие.   Иногда нам удавалось героически миновать все ловушки.  Но не всегда.  Собственно, один джентльменский набор – сто пятьдесят шампанского на пятьдесят коньяка плюс конфета – опасности не представлял.  Но если умножить на число мест…  И тогда незнакомые вверяли тебе свои душевные терзания или философские размышления…  Или, наоборот,  возникали личности, считавшие, что ты им знаком, - скажем, художник, упросивщий меня когда-то в Доме книги заказать у него портрет за десятку (настоящую!), который и был исполнен тут же на ближайшей скамейке в  боковой улице…

Скорее всего, именно у стойки в таком заведении мы оказались рядом с очень невысоким и незаметным – как позже мне казалось, и стремящимся остаться незаметным – человеком наших лет.  Приятель узнал в нем, без особого энтузиазма, прежде знакомого  Лёву. 
Они тоже  не виделись после Университета, Лева тогда почти кончил филологический.  Теперь  зарабатывал на жизнь как профессиональный книжник.  Так назывались люди, ищущие и покупающие в Старой книге редкие или заказанные книги и продающие их – обычно с наценкой десять процентов. 

Был и менее солидный вариант: стоять около магазина и пытаться перехватывать приносящих книги, предлагая свои цены. Это уже балансировало на грани закона.  Я не видел сам Леву в таком положении.
_______

Были еще постоянные места на окраинах, например, между железными дорогами в Дачном, где по выходным  собирался книжный народ.  Многие хотели бы просто обменять доставшуюся книгу на нужную, но для ускорения часто сначала продавали свою -  дороже. Скажем, Сервантеса я купил вдвое дороже номинала – там были только новые книги.   Впрочем, цены были такие, что и впятеро дороже осталось бы доступным. Наверное, встречались и собственно профессионалы низшего уровня.

Вот эта вся активность уже точно считалась спекуляцией.  Нередки были комсомольские (или комсомольско-милицейские?) облавы. По неопытности, перебираясь через пути и свалки, я сначала не обращал внимания на встречный поток ускользающих людей, и приходилось слышать: «Ну куда прешь, идиот!».  На следующий день в газете «Смена» появлялась очередная статья о спекулянтах, из-за которых честным людям не купить книг. Видимо, предполагалось, что те съедают или сжигают доставшиеся книги…
__________

После того дня мы нередко встречались с Левой, всегда случайно, в тех же магазинах и заведениях – или около них.  Он несомненно очень ценил книги как таковые – независимо от денежной пользы.  Помню, на Васильевском он мучился, видя прижизненное(!) издание Мертвых душ всего за 25 рублей (моя зарплата была чуть больше двухсот, хлеб стоил 14-16 копеек)   и говорил: будь его воля, он бы сделал прижизненные книги очень дорогими.  Возможно, сам он не имел и таких свободных денег.

Помню, меня удивляло и даже обижало: продавщица могла сказать Леве: « Только что брют привезли», и бесплатно угостить – но только его… Конечно, он был завсегдатаем – но таких ведь полно… Много позже я прочел в биографическом очерке, что он мог подарить оригинал только что написанных стихов  любому собеседнику и потом вообще забыть о них…  Быть может, без нас он так расплачивался за шампанское – но это вообще было бы уже в китайском духе… Помнится, какой-то поэт или художник оставлял свою каллиграфию на салфетках в харчевне… Или  продавщицы видели в нем то, что не замечал я? 

Ну никак не вспомню, чтобы приятель говорил мне о стихотворчестве Левы – а не знать совсем он не мог.  Должно быть, не принимал всерьез: почти все в юности пишут… А уж о том, чтобы сам Лева решил вдруг прочесть стишок, не могло быть и речи… Когда мы, случайно или намеренно – не всегда сподручно ходить большой компанией – теряли его,  он просто исчезал. И если, опять таки случайно, снова пересекались, с виноватой улыбкой говорил: я вас искал. Но видно было, что больше всего он боится быть назойливым и в тягость другим…

Как странно:  тогда уже давно были написаны стихи, которые через пропасть лет я  увижу, признаю «своими» и приведу в эпиграфе.  Время «уже но ещё не» - почти как у Аверинцева.

Среди прозрачных, призрачных строений
Брожу как тень, брожу как привиденье,
Не отличая день от сновиденья
В изменчивом потоке настроений.

Вхожу в пространства арок полукруглых,
Кружу без слов бездонными дворами...
(66-68гг)

Оглядываясь на прошлое, я всегда удивляюсь: от каких случайных мелочей и совпадений могла радикально измениться вся последующая жизнь, - и действительно менялась; может, рискну когда-нибудь написать и об этом. Впрочем, каждый внимательный к себе человек замечал такое сам…  Быть может, прочти мне тогда Лева эти стихи, жизнь тоже пошла бы по-другому?  Или слова скользнули бы по поверхности сознания, не обремененного еще теперешним опытом…


Стихи Льва Васильева

             (продолжение: http://stihi.ru/2013/09/30/3197)
Картинка  fotkay.ru