о приближенном

стелит рассвет маршрутке мой путь домой,
солнце еще может столкнуться с луной,
на севере южного города, за бетонной стеной,
лежат моя безопасность и мой покой

мне до него минут так двадцать езды,
он не примечателен, тем и любим,
все закоулки там мне родны, как один,
он, как и я, забавно так нелюдим

я еду сквозь хаос в свой узкий мирок суеты,
что начинается на кольце, за мостом,
и я отрываю свой взгляд от улицы, что мельтешит хвостом
в поисках устойчивой простоты,
сосед по сиденью с "ягуаром" парнишечка холостой,
такой вот отстой,
да и во мне еще блуждают спирты

сейчас, как один, каждый новому дню не рад,
по привычке, как получается, на свой лад,
все стремятся достигнуть своих берлог и шалаг,
а мой взгляд, в режущей дымке утра, упал на собственный лак

он у меня темнее запекшейся крови,
может, в пору мне с ним на районном кладбище, под луною
накидывать на себя горе,
внимать шорохам, пытаться услышать вои...

но мне не нужна помпезность могильных плит,
как и истории тех, кто под ними лежит,
и кто там умер от рака, а кто убит,
каков процент самоубийств,
пока рассвет не завязался, а сторож спит.
пока я еду домой, мне любопытно, кто из живущих ныне в живых

лак на моих ногтях запекшейся крови темней,
темнее, чем встречается у ****ей,
что тужатся, кто ж красивей, а кто умней,
либо у тех, чья промежность счетчик рублей

чем только тут все не кишело и не кишит,
чего только на пережитках не создалось,
и, хоть пытаешься двигаться с ними врозь,
или как-то по-человечески задружить,
все тает тает как воск,
все идет вкось

черные дыры не бесконечны, я знаю точно,
в них может и миллиона не уместиться,
в них каждый знает друг друга в лицо, но бродит по одиночке,
думая, как бы разумом не помутиться,
убегая от каждой проблемы,
спотыкаясь на каждой кочке,
пытаясь пластилину уподобиться,
все журавля не могут отличить от синицы,
наступают на те же грабли, все так же хватают в лоб,
мой лак был на лицах тех, кому ночь буквально вручила таких забот

я еду домой, все сто раз видела, главное остановку не пропустить,
и, пока большинство еще мирно в подушку сопит,
мне этот город кажется площе степей, в которых и был разбит
и, что если в каком-то порыве,
я, или кто бы то ни был,
задумаю скрыться,
не видеть, не слышать, не говорить,
не сомневайтесь, это не может не сбыться,
объявятся все,
включая которых с дюжину лет не видела
или хотите убить

здесь все по закону подлости, как на заказ,
не на что, собственно, даже положить глаз,
все как-то шатко, приходится раз на раз,
и, если так будет все время, то, простите, я пас

на остановке встречает привычный пейзаж,
вот он, любимый, районный покой:
на лавочке, в три погибели, спит алкаш,
рядом, растеряно, носом клюет другой

мусоровозка опустошает жбан,
к ларьку на углу подвезли теплы хлеб,
а мне, что б завершить свой походный план,
в окошке его нужно купить сигарет

я захожу в подъезд и чую, как в стенах его прохлаждается грусть,
как гонется летом солнце, предвещая жару,
и по утру,
когда уже полон рассвет,
я слышу, как в пьяной горячке орет на детей сосед,
а дальше я буду слушать, как в подушке тикает пульс