Мои поэты. Синий гусар Николай Асеев

В одной из биографий Николая Асеева написано, по-моему, честно: «Трагедия Асеева - трагедия литературного попутчика, искренне рвущегося к революции, но отягощенного богемно-футуристическим прошлым».
Впрочем, дело критиков - рассказывать нам, почему так или не так сложилась литературная жизнь поэтов. А наше дело - читать их стихи и судить просто: нравится или не нравится.
Стихи Асеева мне нравятся. Он идеально вписался в советскую литературу где-то ровно посредине, миря рубленый стих Маяковского со слащавыми виршами многочисленных поэтов, выпускавших тощие сборники, чтобы хорошо кормиться и жить на дачах Союза писателей.
Маяковский, между прочим, его ценил и даже выделял. В стихотворении «Юбилейное», где Маяковский разговаривает на равных с Пушкиным и перебирает поэтов, как крупу,  монотонно и снисходительно, он вдруг пишет:

«Правда,
есть у нас
Асеев Колька.
Этот может.
Хватка у него
моя».

Они подружились в «Лефе». «Колька Асеев», солдат первой мировой войны, писавший о себе: «Я, двадцатисемилетний поэт, выученик символистов... я, увлекавшийся переводами Маллармэ, Верлена и Вьеле Гриффена, благоговевший перед Теодором Амедеем Гофманом, восторженно носивший в сердце силу и выдержку горестной судьбы Оскара Уайльда одним словом, я - рафинированный интеллигент», - стал одним из самых заметных революционных поэтов и теоретиков «Лефа», «Левого фронта искусств».
Хотя от декадентства и символизма у него осталось в стихах много. Он очень любил позабавиться созвучиями слов. Почти как Пастернак, который был его другом и жил звуками и крупными мазками рифм в своих поэтических шедеврах. Вот из Асеева чудесные созвучья: ««Я запретил бы «Продажу овса и сена...» Ведь это пахнет убийством отца и сына», или - «Тебе бы не повесть, а поезд, тебе б не рассказ, а раскат»
Или еще - из стихотворения «Тайга»: «Тебя расстреляли, меня — расстреляли, и выстрелов трели ударились в дали, а даль растерялась - расстрелилась даль».
Сначала я не понимал, как такой хрустально романтический поэт мог стать одним из самых канонических в плеяде революционных стихотворцев. А потом открылся простой ответ - новой власти нужны были красивые, пусть иногда и не совсем «советские» стихи на все случаи жизни. Росло новое поколение, его нужно было грамотно окутать романтикой борьбы и революций, чтобы жертвенность его стала не только прекрасной, но и естественной.
И это искренне делали Светлов и Веселый, Багрицкий и Катаев, Корнилов и Бабель. И, конечно, Асеев.
Он блестяще написал о смерти испанского поэта Гарсиа Лорки. Но лучшее стихотворение его, как мне кажется, «Синие гусары». Про декабристов. В нем -  формула того, каким должно быть это новое поколение. Вот разговор двух декабристов, несущихся в санях по зимнему Петербургу: 

« - Руку на сердце свое положа,
я тебе скажу:
- Ты не тронь палаша!
Силе такой становись поперек,
ты б хоть других
- не себя —
поберег!
- Я тебе отвечу,
друг дорогой,
Гибель не страшная в петле тугой!
Позорней и гибельней в рабстве таком
голову выбелив, стать стариком.
Пора нам состукнуть
клинок о клинок:
в свободу —
сердце мое влюблено...»

Умереть за дело свободы молодым, не жалея при этом ни себя, ни других - вот суть всего.
Сам Асеев умер, впрочим, седым и спокойно, миновав все мельницы 1937 года, все послевоенные разборки власти с писателями и поэтами. Он остался, как напишут позже критики, «одним из самых пламенных и ортодоксальных большевистских поэтов».
Биография его сложилась спокойно и как-то даже скучновато. Он напечатал более 70 сборников стихов. В 1941 году за поэму «Маяковский начинается» получил Сталинскую премию, а через двадцать лет, при Хрущеве — Ленинскую за за сборник «Лад». Помогал молодым поэтам во время хрущёвской «оттепели». И слыл мэтром.
Были, правда, и свои скелеты в шкафу в этом вполне счастливом житье. Например, дочь Марины Цветаевой писала Борису Пастернаку, что считает Николая Асеева убийцей своей матери: «Для меня Асеев - не поэт, не человек, не враг, не предатель - он убийца, а это убийство - похуже Дантесова». 
Дело в том, что Цветаева пришла к Асееву за помощью в годы, когда ее перестали печатать и жить было не на что, да еще и война началась. И умоляла  помочь с любой работой, хоть посудомойкой в писательской столовой. Говорят, Асеев ей отказал и именно после того разговора Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством...
Осуждать ли Асеева за то, что в разные времена он жил, как диктовало время?
Не знаю. Как сказал другой поэт, по-моему, очень точно: «Времена не выбирают. В них живут и умирают».