Дневник мертвеца

Дневник мертвеца.

Копаясь в тайных библиотеках Ватикана,
Где книжицы народов видели конец,
Вино неспешно пригубляя, нашёл дневник,
Который написал мертвец.
Непримечательная с виду
Тетрадь лежала предо мной,
В камине пламя колыхалось,
Бутыль с вином была пустой.
Поднялся, глядя на часы,
Неспешно сладко потянулся
И, в трубке подпалив табак,
Неторопливо затянулся.
Слуга ваш верный,
Что сказать, протёр очки
И стал читать….

I
  Жара стояла невыносимая. Солнце пряталось за горизонтом. Раскаленное пространство вибрировало, отчего очертания предметов становились размытыми и мятыми, словно подёрнутые полупрозрачной плёнкой. Земля изнывала, протягивая к небу высохшие руки-ветви. Но, как и всякий раз, небо было глухо к её мольбам… Казалось, что даже ночь не способна принести спасительную прохладу.
  Как вдруг! Небо раскололо белой молнией, и тяжёлые капли с грохотом ударились о землю, поднимая фонтанчики пыли. Такой грозы не было давно. Молнии сверкали одна за другой.  Гром ревел не смолкая.  Ветер ломал ветви и полусгнившие кресты на старом, как сама жизнь, церковном погосте.
  Я лежал и слушал, как беснуется стихия…
  Мне очень  хотелось встать, подставить лицо прохладному ветру, снова почувствовать прикосновение дождя. Я силился повернуться, открыть глаза… Но, как и прежде мне не удавалось этого сделать. Тело, словно придавленное свинцовой плитой, не подчинилось воле ещё тлеющего разума, веки не дрогнули. Лишь в уголке глаза на мгновение появилась маленькая капелька влаги, моментально скатившаяся вниз по виску куда-то за ухо. Увы, никто не мог этого увидеть. Я был здесь один. Очень долго! Совсем один...
  Поначалу, казалось, что сверху слышны плач и жалобные стоны. От этого становилось не по себе. Меня это беспокоило, и плохие сны терзали мой рассудок. Чёрные и мрачные, они накатывали на меня, как волны на пустынный берег. Потом всё проходило, и я снова погружался в состояние гармонии и вечной отрешённости от всего того, что так беспокоит живых.
  Да, да вы не ослышались. Я мёртв! Не верите? Ну что ж, я не виню вас. Тогда воспринимайте эту тетрадь, как не самую лучшую сказку или бред пьяного писаки, пытающегося выманить у скряги-издателя лишний грош на кружку кислого вина.
  Гроза! Плешивый дьяк, по истертым ступеням взобрался на колоколенку, протянул мозолистые ручонки к единственной веревке, ведущей к языку бронзового колокола, поднатужился, и передумал. Отпустив верёвку, он зашарил по карманам подрясника, затем довольно крякнув, извлек на свет волчий закупоренный штоф с багрянцем. Открыв зубами пробку, малость пригубил. «За души сохранность. Помоги, Боже», - просипел дьяк и снова ухватился за верёвку, но дёрнуть так и не успел.  Разряд молнии ударил в чугунный крест, перешёл на колокол и по мокрой верёвке впился в дьякона. Порыв ветра в последний раз задрал запачканную рясу, и монашек, испуская во все стороны электрические всполохи,  рухнул вниз…
  В тысячный раз я, смирившись с судьбой, расслаблялся, мысленно превращаясь в ничто и соединяясь с Великим и Вечным. Как вдруг, сверху раздался глухой удар. Земля, до краёв наполненная влагой, на целый дюйм вдавила сгнившие доски. Разряды от «разгоряченного» дьячка устремились вниз, извиваясь мириадами искр и взрывая мокрую землю. Они впивались в мёртвую плоть тысячами жал и… О, Боги! Мне показалось, что я начал чувствовать их! Перед закрытыми глазами понеслись воспоминания… Не мои! Келья, где под половицей спрятан свиной окорок,  ярмарка, спрятанные деньги, чья-то служанка! Да, до агнца ему далековато будет. Тень улыбки скривила застывшие губы. Задеревеневшее тело выгнулось дугой настолько, насколько позволило пространство моей мрачной обители. БОЛЬ пронзила голову! И глаза распахнулись!
  Не скрою, друзья, я испугался! Да, первым моим чувством был именно страх. Но подчиняясь инстинкту жизни, я ломал гнилые доски, сдирая плоть с плохо слушавшихся пальцев. Комья земли залепляли и без того ничего не видящие глаза. Вода насквозь пропитывала мои лохмотья. И вот впервые за пятьдесят лет я снова оказался на свободе.
  Гроза уходила, как будто ничего не произошло. Вспышки молний были видны всё реже. И, когда я окончательно встал на ноги, попутно столкнув в могилу бездыханного дьяка, на умытом небе показалась огромная бледно-жёлтая луна. Где-то неподалёку завыл волк.  И тут я очень остро ощутил, что голоден. Адски голоден!
  В часовне горел свет. На негнущихся ногах я направился туда. Но, сделав всего пару неуверенных шагов, остановился. Мой обострившийся слух уловил рокот, доносящийся из самой чащи. Я медленно обернулся и замер. Звук усилился, а между ветвей замаячил жёлтый луч, шаривший по сторонам. Словно пытаясь кого-то поймать, он блуждал, пока не заметил меня. Я стоял и тупо таращился на него, не зная что предпринять. Вскоре свет стал ярче, и на погост, выбрасывая клубы чёрного дыма, выкатил мотоциклет. Фара продолжала светить мне в лицо, что приводило меня в бешенство. Не контролируя себя, я побрёл прямо на него. Вытянув вперёд скрюченные руки, я желал только одного - растерзать подлеца, который помешал мне и заставил мучиться. Лезвие отточенной косы уперлось в шею, не давая сдвинуться с места. Ноги подогнулись, и я упал на колени, не смея сопротивляться и осознавая, что за наездник передо мной.
  Мотор потрескивал, по-прежнему изрыгая клубы едкого дыма. Чёрный саван, колыхаясь на ветру, полировал своими драными краями и без того блестящие железные сапоги. Капюшон скрывал глазницы, но при свете луны чётко белела нижняя челюсть, в которой тлел окурок сигары. Сам Господин Смерть на своё «Тёмном Бастарде» восседал передо мной! Скинув капюшон небрежным движением, он заглянул мне в глаза. Я не выдержал и склонил голову. Это ему понравилось, выплюнув окурок, он рассмеялся. Смех его был жуткий даже для мертвеца.
-Куда собрался, проказник?
-Ээ-э-э.
-А, понятно. Жрать захотел? Значится, наверх вырвался, а язык в гробу оставил?
-П-п-поч-тени-ие.
-Вот это хорошо! Без этого никуда! Ха-ха! Язычок работает, мозги на месте. Замечательно! Ну, так не услышал я от тебя, кусок мяса, куда собрался?
-Е-ессс-ть.
-Есть захотел?!
  Голос его усилился, в нём промелькнула злоба. Он подался вперёд и, убрав косу, придавил меня сапогом к земле.
-Есть захотел! Погулять захотел! А кто тебя отпускал?!
-С-а-мм…
  Но вероятно он находился в приподнятом расположении духа, и гнев его моментально исчез.
-Смелый, значится? Сам? Ха-ха! Превосходно! Сроку у тебя – до следующей луны. Вспомнишь, как быть человеком – останешься здесь. Нет, так станет ярче мой фонарь: душа твоя светляком до конца времён гореть будет для меня! Ха-ха!  Да и ещё вот что, человеков не жрать! Условие запомнил! Прощевай, проказник! Скоро свидимся, ха-ха!
  Мотоциклет под ним взревел так, что Иерихон нервно поперхнулся. Окутав меня дымом, поднялся на заднее колесо и унёсся в лес. А я так и остался лежать в луже, не смея подняться. Пытаясь сообразить своим некрозом, что со мной произошло, и какой шанс мне сейчас выпал.

II
  Над лесом загорался восход. Я по-прежнему лежал в луже, не испытывая ни малейшего дискомфорта. Мысли блуждали где-то вне меня. Наверное, вместо мозгов была каша. Время не пощадило ничего.
  На тропинке, что вела из деревни, появился человек. Борода его, аккуратно расчесанная и заплетенная в косу, заканчивалась у пояса. Голова мужчины была гладко выбрита и поблескивала в лучах восходящего солнца, её покрывал искусный узор татуировки. Он был одет в пурпурную мантию, на которой чернела меховая накидка, изящно накинутая на плечи. Опираясь на резной посох, он шествовал прямиком к часовне. Хотя, шествовал – громко сказано. Полы мантии заляпаны жидкой грязью, прилипали к ногам; сапоги, вчера ещё новые, намокли и разбухли. Наступая в очередную лужу, мужчина выдавал ругательства, которым позавидовали бы и пьяные матросы. А был это сам протопоп Густав. Поговаривали о нём разное. Одни, что протопоп чернокнижник лютый, каких свет не видывал. Другие, что святой он и по заслугам награждённый. А третьи, что шарлатан Густав! Но как было на самом деле, никто не знал. А кто догадывался, того давно в земле черви доедали. В общем,  не прост был протопоп. Ох, не прост!
  Появился он здесь не случайно. Дьякон, ныне покойный, больно охоч выпить был и от утех  плотских не отказывался. Приход, хоть и маленький, да отдалённый, но слава его докатилась до ушей самого митрополита. На что тот отреагировал молниеносно и послал туда с проверкой Густава, чтобы наказать беспокойного дьякона. Протопоп расправы любил, поэтому собрался без промедлений и выехал в тот же день. Ночь стояла ясная, и протопоп не давал кучеру отдыха. Отчего моторы механических лошадей перегрелись, и жар от их разгорячённых тел проникал внутрь фаэтона. А когда до прихода оставалось не более полулиги, началась гроза. От резкого охлаждения на одной из лошадей лопнул паровой котёл. Клубы раскалённого тумана окутали повозку. Дорога очень быстро превратилась в непролазную топь. Мощности не хватало, и фаэтон безнадёжно застрял. Прервав сладкие мысли о предстоящей расправе, протопоп Густав с лязгом откинул перегородку, отделявшую его от кучера.
-Эй, олух! Какого нечистого мы встали?
-Мы застряли, ваше премногоблагородие.
-Ну так вытащи нас, я опаздываю, во имя всех святых!
-Не могу, ваше протопопие, котёл накрылся, на ремонт часов пять уйдёт, да и без кузнеца не разберёшься.
-Будь проклят бездельник! Пешком дойду, но чтоб к обеду, как штык, стоял у ворот часовни!
  Для подкрепления своих слов, Густав отвесил кучеру сочную оплеуху. Затем, потянув на себя один из рычагов, распахнул дверь. С шипением и легким посвистыванием сработали пароприводы, и раскладная лесенка выдвинулась до самой земли. Точнее до громадной лужи, в которой стоял фаэтон. Еще раз ругнувшись, Густав одной рукой задрал полы великолепной мантии, а другой, опираясь на посох, спустился в воду. Осеняя все вокруг грязными брызгами и не менее грязными ругательствами, протопоп побрел по раскисшему тракту. С каждой минутой настроение его ухудшалось. И если бы к его приходу дьякон был еще жив, то смерть показалась ему небесной манной.
  Вместе с дьяконом в часовне жил мальчик – сирота, лет двенадцати от роду. Помогая дьякону по хозяйству, он отрабатывал, тем самым, еду и ночлег. В ту ночь он бегал  в село и вернулся только перед рассветом. Поэтому о событиях, произошедших во время грозы, он не имел ни малейшего представления.
  Тем временем на пороге появился протопоп Густав и стал вертеть ручку динамо-машины электрического звонка. Мальчишка распахнул дверь. Отодвинув его в сторону и не говоря ни слова, Густав зашел в обитель и сел на лавку. Вид его был страшен, вымазанные грязью сапоги оставляли на влажном полу свежие отпечатки. Лицо пылало яростью и цветом не отличалось от мантии. Брызжа слюной, он закричал:
-Где этот чертов дьякон! Живо подать его сюда!
-Не могу знать, Ваше протопопие, - пискнул мальчишка, силясь спрятаться за шваброй, которую держал в руках.
-Так найди, немедленно!
Густав стукнул об пол окованным краем посоха и плитка под ним зазмеилась паутиной трещин. Бросив швабру, мальчишка убежал искать дьякона. Оббежав все помещения, заглянув за алтарь и на сеновал – излюбленные места монашка, парень вернулся на двор. Взглянул на колокольню и застыл. На гвозде, развиваясь черным флагом, болтался огромный кусок рясы. Мальчик улыбнулся, при мысли, куда мог отправиться дьякон с голым задом. Пройдя еще немного, по пути поправляя поваленные ветром кресты, он обнаружил развороченную могилу, в которой, уткнувшись лбом в разломанный гроб, почил дьякон. Две кривые волосатые ноги, обутые в ношеные сандалии, были устремлены к небу. Затем парень увидел и меня, лежащего в луже, с широко раскрытыми глазами. Издав душераздирающий вопль, малец устремился обратно к протопопу.
 Кое-как поднявшись, я двинулся за ним, стараясь оставаться в тени. В голове плотно засела одна единственная мысль: «Я ЖИТЬ ХОЧУ! Я должен вспомнить, как стать Человеком!»
-Батюшка-А-А! Там дьякон! Там! Того, без штанов в могиле! А-а-а-а!
  Густав от изумления раскрыл рот и проблеял:
-К-ак посмел?..
Когда сказанное до него окончательно дошло, гнев вернулся с новой силой. Он  вскочил, и не обращая внимания на упавший посох, бросился на погост. По дороге, Густав оттолкнул мальчишку и тот, ударившись головой, потерял сознание.
-Ну, дьякон, попал! Да где ж видано с мертвыми! Костер! Нет, котел! Электрический стул, и чтоб электроды да под ногти! - кричал он, спотыкаясь на бегу. Соскочив с порога и завернув за угол, протопоп лицом к лицу столкнулся со мной:
-А-а! Мертвец!
  На мгновение показалось, что он забыл, зачем шел. Сначала я хотел вцепиться ему в горло, но что–то остановило меня.
-По-мо-ги, ба-тю-шка, -- проскрипел я!
-Изыди, сатана!
  Густав замахнулся на меня рукой, в которой обычно сжимал посох. Но сообразив, что оного там нет, смутился, прошептав себе под нос что-то вроде: «Ой, мама…»  Развернулся и, высоко задирая ноги, бросился в лес.
  Поднявшись на порог, я заглянул внутрь. В часовне стоял полумрак и прохлада. Несколько слабых электрических лампочек освещали пространство. Блестящая дорожка, выложенная керамической плиткой, вела к алтарю, чуть огибая ряд деревянных лавок. С каждым часом во тьме моего рассудка разгорались подобно искрам новые ощущения. На проходе валялся мальчик. Медленно, на шатких ногах, я подошел к нему и наклонился…
  В тусклом свете ламп, на полу, я увидел своё отражение. От костюма, в котором меня хоронили, остались лохмотья, подметка на левом ботинке отвалилась, летный шлем вместе с очками съехал на затылок. Некогда белый летный шарф теперь выглядел хуже, чем половая тряпка, лежавшая неподалеку в ведре. Кожа на лице и руках была тёмная от времени и грязи, а глаза слегка фосфорицировали желтоватым светом. Тогда, пятьдесят лет назад, я был лётчиком! Мысль эта пришла, совершенно внезапно. Повинуясь далекому инстинкту, я потянулся к нагрудному карману и достал оттуда потемневший хронометр. Стекло его было треснуто, корпус окислился, на без четверти десять замерли стрелки. На тыльной стороне была надпись: «На память, лучшему другу, Ли Хоккеру».
  Мальчик, постанывая, начал приходить в себя. Но, едва открыв глаза, вскрикнул и снова бухнулся в обморок.
  День близился к полудню. На улице послышался звук подъехавшего фаэтона. Остановившись, кучер подал гудок и спешился. Подойдя к лошади, он убедился, что из-под свежей заплатки не просачивается вода. Никто не вышел. Сделав круг и приметив разлапистую ель, кучер растянулся в тени и задремал.
  Делать мне здесь было больше нечего. Дожидаться сумерек – опасно. Пройдя часовню, я оказался в примыкающей к ней комнате дьяка. На гвозде висела хламида. Не стесняясь, я снял ее и накинул поверх костюма. Тёмно-синие полы вместе с капюшоном надёжно укрыли моё бренное тело от посторонних глаз. Выйдя через чёрный ход, я отправился в путь. Мне хотелось убраться подальше отсюда. Давно потерявшие прыткость ноги, волочились, цепляясь за дорогу. Со стороны, я походил на бродягу-инвалида, кои до сих пор в великом множестве слонялись по дорогам страны. Герои, не жалевшие себя, проливая свою кровь, пытались сделать этот мир чуточку лучше. Но наградой им стало презрение! Государь забыл про них. Многие  догнивали в земле, либо ждали этого, влача нищенское существование. Подобрав корявый сук, я использовал его как трость. Стало чуточку легче, хотя день вряд ли был моим временем. Солнце палило нещадно, запах сгнившей плоти привлекал зверьё. Я видел, как за кустами передвигаются волчьи тени.  «Удивительно, прошло столько лет, а от меня ещё что-то осталось,» - думал я, искоса поглядывая на них. Человек не может сохраниться, столько пробыв в земле! Тем не менее, я брёл по дороге.
  Наступил вечер. На небе зажглись первые звёзды. Я стоял на холме, лицезрев под собой город. Обычный рабочий городишко, каких тысячи, изборожденный железнодорожными ветками, словно морщинами. Пропахший гарью и креозотом. Тут и там виднелись мастерские вперемешку с жилыми бараками. Улицы, освещённые электричеством, а где и по старинке газовыми фонарями, переплетались таинственным узором. Несмотря на вечер, люди сновали по своим делам. Гудели маневровые, неустанно толкая вагоны. Иногда, доминируя над общим гамом, раздавался крик: «С дороги, куда прёшь!» Я медленно начал спускаться. Воспоминания накатывали с новой силой. Мне казалось, что я уже был здесь. Внезапно меня оглушил гудок дымовоза, вырвав из оцепенения. Визг и скрежет его железных колёс прервали мои мысли. Повернув голову, я уставился затуманенным взором на железную махину. Не осознавая, что из-за моей нерасторопности  «псевдо жизнь» может прерваться, я стоял, как вкопанный, не в силах сделать и шага.  Вдруг чьи-то крепкие пальцы впились в моё плечо - мощный рывок! И дымовоз с грохотом пронёсся мимо меня.
-Что же, родимый, жить надоело? Коли так, выбрал бы перегон пустынный, зачем же у людей-то на глазах. Ай-ай, - пропел на ухо старческий голос.
-Не-е, я х-о-очу!
-Так, коль хочешь, чего ж под дымовоз полез?
-Э-э-э.
-Чудной ты, слышу, какой. А ну-ка пойдем в сторожку, поговорим по душам.
  Удивление и радость переполняли меня. Этот человек был первым, кто не шарахнулся от мертвяка, да ещё и пригласил к себе. Лица его я не рассмотрел. Сумерки, борода и низко сидящая фуражка не дали этого сделать. Годы взяли с него щедрую дань. Вместо ноги, фыркал струйками пара, протез. На плече висела квадратная сумка из армейской ткани, витой жгут проводов уходил под тулью. Из под козырька то и дело мигал красный огонёк. Повернувшись спиной, дед бодро зашагал вдоль путей. Опираясь на свою корягу, я поплёлся за ним.
  Небольшая комнатушка освещалась одной единственной лампочкой. Света не хватало, и углы её тонули во мраке. Колченогий стол покрывала выцветшая скатерть. Когда-то яркие, а ныне абсолютно безликие обои были увешены фотографиями. Единственное окошко выходило на железную дорогу. Дед усадил меня у стены, а сам, скинув шинель, завозился в шкафчике, сиротливо стоявшем под окном. Поставив на примус закопченный чайник, он, громыхая протезом, уселся на стул. Выудив из под стола початую бутылку, разлил по стаканам. И тут я увидел, что мой спаситель совершенно слепой! В сумке прятался аккумулятор, а провода тянулись к тепловизору, укрепленному на одной из не зрячих глазниц шнурком. Не страшась более, я скинул капюшон.

  Опрокинув стакан, дед заговорил.
-Меня зовут Бэн. Я станционный смотритель. Хотя и слеп как крот, знай, у меня и мышь не проскочит! А кто ты такой и какого чёрта ты делаешь на моём участке?
-Ли. Ме-ня з-овут  Ли.
-Мне это ни о чём не говорит. Что с твоим голосом, ты не ранен? Или от страха в штаны наделал!
-Н-ет!
  Некроз, будь он не ладен, почти уничтожил связки, и речь удавалась с трудом. Я достал хронометр и протянул старику. Чуткие морщинистые пальцы схватили вещицу и принялись вертеть ощупывая. Чуть дольше задержавшись на надписи, сомкнулись, пряча хронометр в кулак. Лицо старика было бледным. Дрожащими губами он произнёс:
-Откуда это у тебя?
  Визор уставился на меня, желая видеть насквозь, но не видел! Ведь я был мёртв, мёртв и холоден.
-Откуда это у тебя! - взревел старик, вскакивая из-за стола не замечая разбившегося стакана.
-Э-то п-ода-рок от мо-его дру-га, ста-ро-го др-уга Бенжамина Рида!
-Не может быть! - Сказал Бэн, опускаясь обратно на стул.- Как не стыдно отвечать ложью, за спасённую жизнь! Ты не понимаешь, что творишь. Ли Хоккер был моим другом, но много лет назад я потерял его. А Бенжамин Рид – это я! И именно я подарил ему эти часы перед его последним вылетом!

…Аэродром Либерти-стайл находился в десятке километров от передовой. День и ночь оттуда доносились звуки нескончаемого боя. Канонады артиллерийских залпов грохотали не смолкая. Регулярно мимо нас проезжали повозки гружённые убитыми и ранеными. Обратно они  возвращались уже везя боеприпасы. Мы почти не отдыхали между вылетами. Начальство телеграфировало, что настал переломный момент, и победа как никогда близка к нам! Мы трудились без устали, садясь лишь для дозаправки, и взлетали, чтобы сбросить на врага очередную порцию бомб. 
  На часах без десяти семь, механик поспешно проверяет самолёт перед вылетом. Промазывает сбрасывающий механизм, легко ли открывается люк, не шалит ли РАВ. «Головные пулемёты заряжены, баки в норме, птичка к вылету готова!» – рапортует парень в промасленном комбинезоне. Я поднимаюсь с железного ящика и, подмигнув ему, направляюсь к кабине.
«Эй, Ли!» - кричит мужчина лет тридцати. Он машет мне. Я останавливаюсь, отвечая улыбкой на его приветствие. Это Бен. Старина Бен. Я знаю его еще со школы. Мы вместе окончили колледж, мы вместе стали пилотами и, даже когда началась эта «проклятая» война, мы оказались в одном звене. Она идет уже восемь лет, мирная жизнь кажется давно забытой. Но мы живы, мы полны решимости, когда-нибудь она закончится и все станет как прежде. Мы будем пить ликеры и есть мороженное, будем ходить в кино и крутить с девчонками… Как раньше. И больше не будет ни огня, ни боли, ни смерти!
-Эй, Ли, какого черта, ты не заглянул ко мне в кубрик?
-Бен, я так устал, что выпал со своей «птички» и усну. Прости, друг.
-Знаешь, а у меня был бой. Я зашел ему в хвост и сделал дуршлаг из его посудины.
-О, да ты герой! Сколько у тебя уже?
-Двадцать четыре, а у тебя?
-Двадцать шесть.
-Разбойник!
  Бен грозит мне кулаком, делая страшное лицо. Приближается и хватает за плечи. Я тоже скалюсь, беря его за запястья. Простой прием и он валится, но в последний момент делает мне подсечку. Мы оба падаем, но тут же подскакиваем и начинаем смеяться.
-Слушай, Ли, у меня для тебя есть подарок, - Бен расстегивает карман и достает оттуда новенький хронометр. Протягивает мне, я принимаю, замечательная вещь! На тыльной стороне выгравирована надпись:  «На память, лучшему другу, Ли Хоккеру».
  Больше мне не довелось увидеть Бенжамина. Враг подтянул на передовую установку спаренных пулеметов МГ-15 (Рейнметал). Я допустил ошибку, пройдя слишком низко. За что и поплатился жизнью! Позже я понял, что Бен не мог узнать о моей судьбе. В том бою мы проиграли, враг переместил линию фронта на многие километры вглубь нашей территории. Для него я просто исчез, пропал без вести.

-Я не во-р. Я не лг-у. Я, Ли Хок-кер.
-Если ты действительно Хоккер, в чем я сильно сомневаюсь, дай мне потрогать твое лицо.
  Бен поднялся. Протянув руки ко мне, он, не дожидаясь ответа, схватил меня за голову. Я не успел даже отшатнуться. Пальцы его заплясали, ощупывая каждый дюйм моего лица. Высохшая кожа шелестела в его руках. Старик менялся на глазах, я смотрел на него и молчал. Наконец он отпустил меня и откинулся на стул.
- Этого не может быть, - прошептал Рид. - Ты совсем не изменился, вот только холодный больно, да сухой как осенний лист. Теперь я понимаю, почему мой тепловизор не различает тебя. Как же это возможно?
 Я молчал, давая ему собраться с мыслями, хотя говорить и не хотелось, я был полностью погружен в воспоминания.
- Ну чего же ты молчишь? После войны я искал тебя, но не нашел ни одной зацепки. Твой самолет пропал. И вот через пятьдесят лет ты пришел ко мне. Что же произошло?
- Бе-н, стари-на Бе-н. Как же я рад те-бя виде-ть, друг!
 Я сидел не шевелясь и улыбался, в первые за много лет, мне было хорошо, я был по настоящему счастлив. «Все-му сво-е вре-мя» - произнес я. Мне казалось, что если бы у него были глаза, он бы заплакал. А так лишь легкое подрагивание скул выдавало его состояние.
 Закипел чайник, Бен налил стаканы и принялся говорить. Прошло слишком много времени, ему было что рассказать. Я отвечал односложно, все больше слушал. Лишь далеко за полночь Рид успокоился. На скрипучую койку в углу он бросил одеяло, а для себя расстелил на полу тюфяк. Вытащив из сумки аккумулятор, он подключил его к зарядному устройству, затем отстегнул тепловизор. Лицо его было помечено шрамами, вместо глаз зияли затянутые морщинистой кожей впадины. Сев на пол, стянул единственный сапог. Расслабив механизмы протеза, проделал с ними ряд операций. , Окончательно затушив микро-котел, дед пристроил агрегат к стене. Блаженно зевнул и растянулся на тюфяке. Заснул он быстро, свидетельством тому стал мощный храп, заканчивающийся на выдохе свистом. Мне же сон был не нужен, и я, укрыв старика шинелью, вышел на улицу. Луна сочувственно смотрела  своими бледными глазами, где-то грохотали дымовозы. Чувство голода снова стало терзать меня. Присев на порожек, я закрыл глаза. И сидел, пока жилистая рука не опустилась мне на плечо.
-Хоккер, ты здесь?
-Здесь…
-А я уж подумал, что ты мне снился. Всю ночь просидел?
-Да.
-Мне нужно на обход, дождешься меня?
-Да.
-Вот и ладно, а вернусь, поговорим. Черт подери, друг, как я скучал!
  Сказав это, Бен развернулся и пошел вдоль железной дороги, гремя и фыркая протезом.

III
  Сидя в резном кресле, митрополит скучал. Справа от него за маленьким столиком, выводя каракули на листе, что-то писал секретарь. Митрополит, довольно не старый мужчина в золотистой мантии и красной тиаре, занимал свой пост относительно недавно. Всего пару лет его власти сложили о нем впечатление, как о человеке коварном и честолюбивом. Являясь ярым противником прогресса, он вершил суд «железным кулаком». Многие светила науки, попадая к нему, пропадали навсегда в его подвалах.
-Ваше святейшество, какие шторы прикажете в спальне вешать?
-Черные, друг мой, черные.
-Как прикажете, ваше преподобие.
-А куда это запропастился мой протопоп? Уже неделя минула, как уехал Сгинул что ли? Есть вести от него окаянного?
-Никак нет, ваше святейшество.
-Так узнай, мил человек, не ленись!
  Митрополит тяжело поднялся и, разминая затекшую спину, направился к окну, выходившему в сад. Солнце палило нещадно, целый взвод монахов-садовников неустанно заливал деревья и клумбы водой. Толку от этого было мало, так как изголодавшаяся земля впитывала воду без остатка.
-Эй там, побольше лейте! - крикнул митрополит.
-Не извольте беспокоиться, - ответил монашек, носящий на рукаве зеленую повязку, которая означала его старшинство.
  И люди еще быстрее заметались по саду с ведрами.
  Внезапно брови митрополита поползли вверх. Ломясь через кусты, топча ухоженные клумбы и расталкивая монахов, через сад подобно обезумившему кабану, несся протопоп Густав, весь грязный и исцарапанный он бежал, не разбирая дороги. Посоха при нем больше не было, глаза выкатились, а щеки впали. Мантия его, прежде великолепная, изорвалась в клочья. Сквозь лохмотья, мелькали тощие коленки протопопа. Густав направлялся прямо к митрополиту.
-Слышь секретарь, ты гляди, кто к нам идёт! А ведь только вспоминали. И на кого похож.… Никак дьяк и его с пьяну огулял!
 Тем временем Густав добрался до окна и упал на колени.
-Ох, батюшка, - запричитал он.- Что творится! Дьякон-то твой совсем с ума выжил. Потонула душа его в пьянстве да разврате! Мало ему живых, так он, подлец, с мёртвыми того… поднимает! Хотел я его схватить, так чернокнижник сей, всё кладбище на меня поднял! Насилу ноги унёс.
-Ты протопоп не проспался что ли? Поди вместо того, чтобы наказать, накатил с дьяком за воротник, вот и привидилось?!
-Нет-нет, ваше святейшество! - завопил Густав. - Ей богу нет! Всё как есть, правду глаголю. Обитель зла узрели глаза мои, гиена трижды разверзлась под ногами! Силы тьмы, злым дьяком напущенные, не давали мне добраться до часовни в срок! Сжечь, батюшка, это гнездо осиное, а его на дыбе вздёрнуть и слугу его, мальчишку - беса, рядышком! - кричал Густав, ползая перед окном на коленях.
 Митрополит, задумался лишь на секунду.
-Будь по сему! - Сказал он, стукнув кулаком по подоконнику. - Секретарь, пиши. Анафему на дьяка налагаю и приговариваю сего вместе со всеми слугами к смерти! Имущество велю передать в мою казну, а само место выжечь вместе с кладбищем, чтоб даже память о нём превратилась в пепел!
 Секретарь всё усердно записал, просушил и подал митрополиту. Тот достал печать и, раскалив, оттиснул жирный штемпель. Приговор  был вынесен. В тот же вечер, два отряда латников покинули метрополию. Одних вёл самолично протопоп Густав, и они направлялись в часовню. Второй отряд вёл капитан личной охраны его преподобия Джозеф Эрроу. Им было приказано отловить и уничтожить всех «мертвецов», которые согласно рассказам Густава, успели расползтись по округе.

IV
  Бен вернулся, только под вечер. Старик, словно светился изнутри. Расправив плечи и выпрямившись, он шёл вдоль железной дороги, насвистывая в такт фырканью паропротеза. Подойдя ко мне, дед протянул руку для приветствия.
-Ли, ты что весь день здесь просидел?
-Да, Бен. Я люб-ова-лся жиз-нью. Я так да-вно меч-тал об эт-ом!
-Даже завидую тебе, я уже и не помню, как выглядит город. Мой визор различает лишь предметы излучающие тепло, мой мир выглядит набором красно-чёрных теней. А знаешь, Ли, какой ты, в моём восприятии?
-Ка-кой?
-Ты чёрный силуэт, слегка отсвечивающий по краям, а в груди три оранжевых шара пляшут и вертятся в безумном танце. С тех пор, как я ослеп, мне ни разу не приходилось видеть такого! Я чувствую, что это ты, но поверить не могу. Знаешь, я весь день об этом думал. Чуть сам под дымовоз не попал!
-Как-нибудь, Б-эн, я рас-скажу тебе вс-ё, а пока не вре-мя.
-Ли, а ты, будто стал меньше заикаться, да и силуэт, вроде, ярче. Чудеса! А ты помнишь Изольду?
-И-зо-ль-ду?!
-Да, да Изольду. Ту, за которой мы ухаживали.
-Она жи-ва?
-Живее всех живых! Это моя жена. Когда ты пропал, мы долго искали тебя. Целых три года, не высыхали слёзы на её лице! Она сгорала на глазах. Я утешал её. На  четвёртый год я предложил ей выйти за меня. Мы не переставали надеяться, что ты вернешься! Потом у нас родилась дочь – Луиза. Ещё через три года – близнецы, Дик и Джейн. Сейчас наши дети уже взрослые и живут сами, воспитывая своих детей. А мы с Изольдой, коротаем свой век в квартирке, что неподалёку. Ли, пойдём к нам, она будет рада… очень рада тебе!
-Я благо-да-рен те-бе за то, что ты не оста-вил её!
  Вспомнив, как реагируют на меня люди, засомневался. Но желание увидеть Изольду взяло верх, и, поднявшись с порога, я двинулся за Беном.
  Я шёл, не глядя под ноги, воспоминания снова нахлынули на меня…. Я так любил её! Пройдя узкими переходами, мы зашли в тёмную парадную, поднялись по грязной лестнице на последний этаж. Бен позвонил в дверь. «Иду, иду» - послышался хриплый голос. Шаркающие шаги приблизились, скрипнул замок, и на пороге возникла маленькая старушка. Воздух, пропитанный запахом  хозяйственного мыла, ударил в нос. Бен прошёл внутрь первым, я следом. Она подалась назад, такая маленькая. Красота её была подобна увядшему цветку. Вязаная кофта, платочек на голове, юбка в горошек, разношенные тапки. Во рту осталось мало зубов, но как и прежде, улыбка была искренна и приятна.
-Здравствуй, дорогой! Ты не один? У нас так давно не было гостей… Ох, ох! Я сейчас.
  Она хотела зашаркать на кухню, но муж поймал её за локоть.
-Погоди же, радость моя! Посмотри, кто к нам пришёл.
  Неуверенно топчась в коридоре, я скинул капюшон: «Здравствуй, Изо-льда.» Глаза старухи округлились, ноги подкосились, и она обвисла на руках мужа. Совсем не напрягаясь, он поднял её и отнёс в кухню, где, усадив на стул, принялся звенеть разными склянками, в поисках нужной. Я прошёл следом.
-Прости, Ли, она переволновалась.
  Найдя нужный пузырёк, он откупорил его и сунул под нос Изольде. Она открыла глаза и первым, что прошептала было:
-Батюшки, да это же Ли Хоккер! Спаси нас всех  Бог! Мертвец пришёл за мной, -  и снова потеряла сознание.
-Ты, что несёшь, старая! - Сказал Бен, снова сунув пузырёк ей под нос.
  Она сидела за столом и плакала. Дрожь сотрясала её хрупкое тело. Я стоял в проходе, а Бен, не обращая на её всхлипы внимания, рассказывал, как он встретил меня через столько лет, когда все надежды превратились в прах. Она в ответ, что то шептала сквозь всхлипы себе под нос.
-Я, пожа-луй, пой-ду прогуляюсь.
  Мне показалось, что в сложившейся ситуации, это было единственным верным решением. Старик отвлёкся от рассказа.
-Не думай плохого, она просто не в себе. Слишком долго тебя ждала и уже не надеялась увидеть тебя! Ты это…  Ты только возвращайся, к ужину.
  Я кивнул и, нацепив капюшон, вышел на улицу. Понемногу  я начинал чувствовать запахи. Их было много! Пестрым букетом они ударились в мой нос. Вот дым и обработанная кожа – это прокатил новенький фаэтон! Запах горячего хлеба – это булочная за углом! Кислый запах перегара и застарелого пота от мужчин, что носят ящики передо мной. А вот цветы! Девочка через дорогу отдаёт их почти даром.
-Хорошо! Как хорошо жить! - крикнул я.
  Люди, идущие мимо, наградили меня укоряющими взглядами. Джентльмен, поправив пенсне, произнёс:
-Вот бродяга, напился! Куда полиция смотрит!
  Девчушка покрутила пальцем у виска и показала мне язык. Я в ответ лишь улыбнулся и она испуганно отшатнулась:
-Мама, мама какой страшный дядя!
  Нелепо. Странно. Они совсем не понимают, что им дано. Они счастливы, у них есть солнце, ветер дождь, сонмы других замечательных вещей, которых они не замечают. Предпочитая прозябать свою жизнь! Сосредотачивая своё внимание на банальных мелочах, они забывают о главном - зачем они здесь!
  Вольготно было идти по улицам родного города. Ноги слушались меня, не живое тело не знало усталости. Как это бывает в больших городах, никто не обращал на меня внимания. Я смотрел по сторонам. Всё такое родное и в тоже время необыкновенно новое проплывало мимо меня. За пятьдесят лет город сильно изменился, но невидимая рука словно вела меня вперёд. Очутившись на площади, я остановился. Посредине на пятиметровом пьедестале стоял самолёт. Алюминиевый  физюляж был выкрашен в серый цвет, молдинги, прежде хромированные, потемнели и облупились. На теле стального гиганта зияли дыры, оставленные от пуль крупного калибра. Киль украшало выгоревшее на солнце изображение единорога. Я не мог ошибаться, это был мой самолёт! Должно быть, в кабине до сих пор приклеена фотокарточка на которой я, Бен и Изольда улыбаемся фронтовому фотографу. Всё это предстало перед глазами, словно было вчера. Я подошёл ближе, на постаменте висела позеленевшая табличка: «В память о лётчиках-героях». Постояв возле самолёта, ещё минут пять, я двинулся дальше.

V
 Джозеф Эрроу, он же «Латная Рукавица», он же «Ночной мясник», он же «Черный капитан», вел отряд из тридцати человек по улицам города. Со стороны казалась, что идёт траурная процессия. Облаченные в чёрные плащи поверх доспехов, войны шли молча. Не один скрип кожаной подвязки не выдал бы их. Мастера мясницкого дела, скрывали лица под масками. Надежные арбалеты, притороченные за спиной, были заряжены. Люди, завидев их шарахались в разные стороны. Капитан был требователен, и в его отряде служили только лучшие из лучших. Выйдя на площадь, Эрроу поднял левую руку, тем самым приказав остановиться. Строй замер, и площадь вокруг них вмиг опустела. «Рассредоточиться,» - очень тихо сказал капитан. Не сделав ни единого лишнего движения, подобно теням,  войны попарно разошлись по улицам. Сам же Латная Рукавица развернулся, прошёл несколько кварталов и, оказавшись в полицейском участке, стал дожидаться результатов поиска.
  Дом, в котором я жил, предстал передо мной. Такой же серый и ободранный, как  остальные. Жёлтые занавески виднелись сквозь заляпанные окна. Я зашел и постучал в дверь, никто не открыл. Тогда я легонько толкнул её, она со скрипом отворилась. Помещение было запущенным, паутина крепко прижилась по углам. Пыль и грязь царили в этой квартире и были единственными её хозяевами. Здесь давно никто не жил. Я прошёл в комнату и присел в ветхое кресло. Закрыл глаза…
Ли Джеймс Хоккер! Немедленно иди обедать! Мама в синем переднике хлопочет на кухне. Она улыбается, напевая незатейливый мотив, и  разливает суп по тарелкам. У отца большие черные усы, из-за них он похож на моржа. Он сидит в кресле и читает утреннею газету. Я так люблю их! Картинка, так ясно вставшая перед глазами, растворилась так же быстро, как и пришла.
  Осевшая дверь скрипнула, открываясь. В комнату зашел бродяга, обвешанный сумками. Грязный и дурно пахнущий, он мало чем отличался от меня. Высморкнув нос прямо на пол, он заметил меня.
-Это моя квартира! - гаркнул он. - Убирайся отсюда и найди себе другую. В этом доме полно пустых!
-Я уй-ду, не ругайся. Ты знал хозя-ев? Тех, кто жил тут ра-ньше?
-А кто ты такой, чтобы я отвечал тебе! Мне нет дела до хозяев! Они давно мертвы, а я жив! Кто первый занял, того и угол!
-Когда-то,  здесь жили мои ро-дстве-нники. Я бы хо-тел узнать, что с ними ста-ло?
-Джеймс Хоккер умер двадцать лет назад, жена его и того раньше. Больше я ничего не знаю, убирайся!
  Я немедленно поднялся и вышел, мне было грустно. Столько лет прошло. Я мёртв, родителей давно нет, друзья мои уже очень стары. Зачем я здесь. Уж не лучше мне лежать в холодной яме и смотреть захватывающие сны. Я так стремился сюда, так хотел снова быть живым. Для чего? Находясь в абсолютной прострации, погрузившись в омут собственных мыслей, я не заметил, как из подворотни навстречу мне вывернули двое в чёрных плащах, с арбалетами за спиной.
-Стой!
  Я остановился и взглянул на них. Один направил на меня арбалет, предварительно сняв с предохранителя.
-Открыть лицо! - приказал второй.
  Я дёрнулся было в сторону, но стальной болт, с визгом сорвавшийся с тетивы, пригвоздил меня к стене. Механический податчик  приготовил в ложе новую стрелу, и мрачный воин прицелился  мне в лицо. Второй бескомпромиссно сдёрнул с головы капюшон. Я смотрел им прямо в глаза. В них не было страха, лишь удивление. Войны были опытные, но видно, что с зомби они не встречались никогда.
-Оуэн, ты посмотри, да это же наш клиент!
-Так точно, товарищ сержант, наш. Куда его?
-По приказу капитана Эрроу, всех доставлять в участок, оттуда в особый отдел на опыты. Капитан должен лично удостовериться, прежде чем передать «материал».
  Болт, крепко державший меня у стены, хоть и пробил плоть на сквозь, боли мне не причинял. Убежать я не мог, подсознательный страх заставлял меня опасаться арбалета нацеленного в голову. Поэтому без сопротивлений дал себя заковать, терять мне уже было нечего. Разве что Бен будет волноваться, когда я не появлюсь вечером.
  Стояла глубокая ночь, дилижанс раскачивался на ухабах дороги. Клетка, в которой меня везли, была надежно прикручена и накрыта парусиной. Прохладный воздух слегка отдавал гарью. Не зная устали, экипаж направлялся в метрополию. Тихонько переговаривались стражники, ухала сова и, словно пытаясь отвечать ей, кашляли газогенераторы в лошадях. Облокотившись на стальные прутья, крепко закованный, я сидел на полу.
  Бен метался по квартире. К вечеру, его жене стало худо, и она легла.
-Он вернулся за мной, Бен! Я обещала ему!
-Ты, верно, бредишь, душа моя. Сколько воды утекло, Ли жив! Пусть он изменился, но и мы уже не те. Мы поступили правильно, мы прожили счастливую жизнь. Разве не так?
-Так-то оно так. Да только не живой Ли пришёл! Мстить он пришёл мне!
-Если так даже(Даже если так.), Хоккер был не такой человек, он любил тебя и мне другом был верным, не для того он здесь, через столько лет! О-хо-хо, уж полночь на часах, а его всё нет. Не приведи Бог, с ним дурного случиться.
  Они ждали меня всю ночь. Она из страха, он волновался. Я не пришёл ни в тот вечер, ни в другой. Минула вторая неделя моего заключения. Днём Бен работал, а по ночам выходил в город, чтобы искать меня. Полуслепой он бродил по улицам. Изольда болела, все чаще жар и лихорадка сковывали её. Бен садился на стул подле жены и утешал её. Она умирала, умирала от горя и страха. Чувство стыда и не выполненного долга убивало её. Точило и без того слабое тело. Бен чувствовал это и хотел исправить, он считал, что моё появление расставит всё по своим местам.
  Тем временем, я сидел в казематах метрополии. Отгоняя от себя крыс, размышлял о том, как мне выбираться отсюда. Обо мне забыли. Никто не приходил. Лишь изредка, я слышал, как сторож прогуливается за дверью, позвякивая ключами.
 Позже я  узнал, что после того, как меня бросили сюда, пред светлые очи митрополита предстал воин, из команды отправившийся с Густавом. На нём не было живого места, весь в ожогах, он баюкал обрубок правой руки. В безумии он лепетал, о том, что все мертвы!  Мол, когда они прибыли, появился наездник, на чёрном, как сама ночь вокруг, мотоциклете. Он не знал жалости. Фонарь его безошибочно находил всё живое, а отточенная коса, убивала без промаха. Это был ад! Люди валились как спелые колосья. Вокруг бушевало пламя и над всем этим хаосом звучал дьявольский смех наездника.  Протопопа Господин забрал с собой, исчезнув так же быстро, как и появился. Что с ним стало, он не знал. Когда рёв мотоциклета затих в темноте, воин, чудом уцелевший, выбрался из-под груды тел и вернулся в метрополию. На этом окончательно закончилась карьера любимца митрополита.
  Замок повернулся, и луч света упал на моё лицо. Голос открывшего был уставшим. В тот самый миг я понял, что фортуна снова улыбнулась мне.
-Скажи, правда ли  твоя фамилия Хоккер?
-Да. 
-Не тот ли ты Хоккер, что летал на «единороге» пятьдесят лет назад?
-Да, я тот самый Ли Джеймс Хоккер, пилот третий эскадрильи Его Величества.
-Не может быть!
  Пришедший был удивлён, голос его от волнения окончательно сорвался и он прошептал:
-Вы помните меня? Я Джонсон, ваш механик! Ну же, Болт-Джонсон? Помните?
-Да, я помню тебя Джонсон, славное было время, как твоя Катрин?
-О, сэр она умерла.
-Печально, Сколько сейчас тебе, Джонсон?
-85!
-Замечательно выглядишь, старик.
-Спасибо, Сэр! Я пришёл за вами. Скорее, надо выбираться!
-Да, но как?
-Сэр, поблизости есть личный аэродром его Святейшества. Я знаю как туда пробраться!
-Так вперёд, друг!
  Он помог мне освободиться от кандалов. Мы шли тёмными коридорами. Моё тело слушалось меня. В кромешной тишине мне иногда казалось, что я слышу, как бьётся моё сердце! Жизнь возвращалась! Он шёл впереди, отдышка мучила его, ныне сгорбленный, он выполнял свой долг, как и пятьдесят лет назад. Минула вторая половина ночи. На востоке светлело. Мы вышли на улицу, откинув канализационную решётку. Прямо перед нами чётко вырисовывался контур самолёта. Знаки митрополии белели на его бортах. Часовой спал, прислонившись к физюляжу спиной. В домике неподалёку горел свет, было тихо. Джонсон подкрался к часовому и с несвойственной для почтенного возраста силой ударил его фонарём в затылок. Часовой осел на землю, даже не вскрикнув. Распахнув кабину, он достал большой шприц с топливом и поманил меня. Разместившись за штурвалом, я слышал, как Болт щёлкает декомпрессорами, закачивая двигатель. Нас заметили! С криками из домика выбежали люди. Громыхнул выстрел, и в небо устремилась ракетница.
-Джонсон, контакт!
-Есть, контакт!
  Он крутанул винт, мотор, выбросив облако дыма, завёлся.
-Скорей в кабину!
-Нет, сэр! Слишком долго я жил  здесь, копаясь в грязи. Судьба не дала мне умереть тогда. Моя жизнь прожита, мой пилот жив! Сэр летите, я прикрою!
  Достав из-за пазухи обрез ружья, он козырнул и бросился на встречу бегущим. Даже смерть не способна забрать навыки и мастерство, приобретённые в тяжких трудах. Самолёт разительно отличался от моего прежнего. Всего минута понадобилась, чтобы разобраться в управлении. Развернув машину, я потянул рычаг акселератора и разгоняясь понёсся по полосе. Я видел, как внизу Болт присел на одно колено и прицелившись выстрелил. Один из бегущих рухнул на землю и затих. Ещё четверо бежали к самолёту. Завыла сирена. В тот же момент с вышки ответил пулемёт. Джонсон медленно упал на спину. В предрассветных сумерках мне показалось, что в последний миг он улыбался. Пули защёлкали по бронированной обшивке самолёта. Трещинами зазмеилось стекло. Я нёсся, набирая скорость, прямо на вышку. Новая очередь, изрешетила кабину, с такого расстояния броня не выдерживала. Одна из пуль попала в рацию. Запахло палёными проводами. «Тише будет,» - подумал я, потянув штурвал. Самолёт оторвался от земли, зацепил ненавистную вышку колёсами, и пулемёт на ней затих навсегда. Карты и компас мне были не нужны. Я превосходно помнил местность и знал куда лететь. Мысли, как и прежде, были чёткими, загадочные метаморфозы, произошедшие со мной, удивляли. Кожа на руках разгладилась и приобрела привычный цвет. В маленьком зеркале, висевшим передо мной, отражался мужчина не старше тридцати.  Восторг переполнял меня. Я снова был в небе. Я снова был пилотом. Я снова был Ли Джеймс Хоккер!

VI
  Внизу показался родной город. Выбрав ровную площадку на окраине, я посадил самолёт. Гудели дымовозы, люди просыпались, открывались лавки. Я бежал, не разбирая дороги, в дом Бена и Изольды Рид. Поднявшись по лестнице, я распахнул дверь. В маленькой квартире было полно народу. Изольда лежала белая как воск. Она умирала! Бен стоял на коленях и тихонько всхлипывал, слёзы душили его, но плакать он не мог. Вот близнецы, вот дама средних лет, наверное, Луиза. Ещё пару незнакомых мне человек. Их лица печальны. Всё решено. Они ждут. У окна, видимый лишь мне, уже стоял тёмный силуэт. Окурок сигары, периодически вспыхивал в его зубах. Неизменный саван скрывал выбеленный череп. Он опирался на косу и наблюдал.
  Никто не обратил на меня внимания. Душу сковывало отчаянье, слёзы заполнили глаза, комок подошёл к горлу. Я прошёл и встал рядом с  Беном.
-Хоккер! Где ты был? Она умирает!
-Но почему?
-Она не смогла пережить твое возвращение. Всё твердила, что ты пришёл за ней! Ли, ведь это не так?
-Не так. Я пришёл потому, что скучал по вам, после родителей вы самые дорогие для меня люди.
  Бен, стоя на коленях, обнял её. На секунду она открыла глаза, вскрикнула, а потом сердце её остановилось. 
  События развивались, стремительно. Я чувствовал, как Господин Смерть сделал шаг в нашу сторону. И тут меня озарило! Я чётко понял, что должен делать. Рывком разорвав рубашку на груди, я навалился на стариков всем телом. Разум был чист и прозрачен. Я хотел, чтобы она жила!  Очень хотел! Три светящихся шара в бешеном танце вырвались из моей груди и исчезли в их телах. Господин остановился, покачав головой, выплюнул окурок на пол. Затем, развернувшись, сделал несколько шагов и растворился в стене. Здесь ему больше нечего было делать. За окнами потемнело, небо заволокли тучи и послышались первые раскаты грома. Без сил я упал на пол. Бена и Изольду окутало голубоватое свечение, в лёгкой дымке заплясали электрические разряды, все присутствующие замерли. Удар грома и последующая вспышка света подвели заключительную черту под моим повествованием.
  Когда дымка рассеялась, на  софе лежала женщина, лет сорока. Чёрные, как вороново крыло волосы, разметались по подушке. Она ровно дышала, глаза её были закрыты, рядом на коленях, положив ей голову на грудь, стоял мужчина, приблизительно того же возраста, вместо ноги его пыхтел протез, один глаз закрывал визор, а второй был полон слёз. Никто не понимал, что произошло. На улице последний раз громыхнуло, гроза уходила. Люди, словно очнувшиеся ото сна, засуетились. До  меня никому  по-прежнему не было дела. Как по команде все бросились к «старикам». Потихоньку поднявшись, я попятился к двери. На пороге меня догнал Бен.
-Ли!
-Не надо, Бен. Не надо, просто передай, что я люблю её! Я отдал вам свою жизнь, проживите её для себя, вспоминайте меня, иногда.
  Бен обнял меня и долго не отпускал. Я чувствовал, что времени у меня оставалось совсем мало. Освободившись из объятий друга, я вышел не оборачиваясь. В подворотне стоял «Тёмный Бастард». Я замер.
-Ну, что проказник? Выпендрился? Ха-ха! Не ожидал я от тебя такого. Думал для себя начнёшь суетиться, а ты… Во как!
-У меня, Господин, никого больше.
-Понимаю.
-Я готов служить Вам по уговору.
-Готов! Ха-ха! Давай, давай. Время придёт, послужишь!
-???
Он сел на мотоциклет и завёл двигатель. Окутавшись клубами чёрного дыма, с бешеным рёвом, которого устрашился бы Иерихон, Господин Смерть скрылся из виду. Я всё понял без слов.
  Под проливным дождем я шёл домой. В квартиру, где вырос, где когда-то жили мои родители. Капли больно били по лицу, но не смотря на это мне было безумно приятно. Восторг переполнял меня, хотелось побежать. Я снял рубашку, подставив торс холодным струям. Раны на плече как не бывало, лишь красноватое пятно осталось на её месте, кожа была гладкой и светлой. Вода окончательно смывала следы моего «заточения». Пусть мой век короток, но я счастлив, что могу видеть мир, чувствовать и любить его так, как может это делать, только Человек!