Нас с дочкой вихрь войны...

Нас с дочкой вихрь войны врасплох застал.
Евреи в оккупированной Польше…
И тот, кто перед амбразурой встал,
Погибнуть шансов не имел бы больше.

Под лай собак беда к нам ворвалась
Средь ночи; мы, как чувствуя, не спали.
Из лап войны, что только началась,
Мы в лагерь смерти с дочерью попали.

Не в тот момент упал последний гран
В сосуд страданий, не вмещавший боле,
Когда я, умиравшая от ран,
Средь трупов в яме корчилась от боли,

И даже не тогда, когда мой дом
С жестокостью при мне уничтожали
Иль в лагере, кишащем, как Содом,
Меня перед охраной обнажали,

А вёл детей когда на смерть конвой –
Не крикнуть, не коснуться, не проститься…
Мне дочь, смеясь, кивала головой
И знаками сулила возвратиться.

И метры – каждый! – что она прошла,
Моё бросали сердце с маху оземь.
Она ребёнком солнечным была.
Ей восемь лет всего лишь было. Восемь!

Оцепенев, я ей смотрела вслед
Глазами насмерть загнанного зверя.
Я знала точно, что спасенья нет,
Но верила, самой себе не веря.

Раздался – мой? земли? – надсадный стон,
Когда поднялся дым из адской печи.
Все те, кто был в ней газом умерщвлён,
Горели и горели, словно свечи.

Поверьте, нет страшнее ничего.
Я дважды смерти ощутила клещи,
А коль однажды, то, скорей всего,
Смотря на этот чёрный дым зловещий.

И монстры, что, неясно почему,
Обличие, как у людей, имели,
Меня, в придачу к горю моему,
И застрелить-то толком не сумели.

Исторгнуть мог бы слёзы из камней
Вид этой ямы, жертвами набитой.
Валялись как попало люди в ней –
Кто раненый, а кто в упор убитый.

А после тех, кто голос подавал
Или слегка хотя бы шевелился,
Конвой из автоматов поливал,
При том болтал и шумно веселился.

И, разомкнув охранников кольцо,
Считая эпопею завершённой,
Мне известью засыпали лицо –
Удушливой, свежайшей, негашёной.

И что, теперь никто не разберёт,
Мучительнее было и труднее –
Из жизни страшный дочери уход
Или моя дорога вслед за нею.

Я, помню (перед смертью? забытьём?),
До хруста пальцы судорожно сжала –
Единства разрывая окоём,
Из тела на свободу дух рожала.

Ну, а потом, конечно, - дивный свет,
Свет мудрости, что всё и всем прощала…
Увидела ль я дочь? И да и нет –
Её как часть себя я ощущала…

Так многое за гранью бытия
Иным, чем перед нею, выступает;
С годами память давняя моя
Всё красочней и чётче проступает.