Огоньки

Его дом выходил окнами на кладбище. По вечерам житель любил смотреть в окно и думать о тех, кто ушел и больше никогда не вернется. Кто были эти люди, похороненные почти в самом центре Москвы в конце прошлого столетия? Богатые купцы? Мещане? Может бродяги, пустившиеся в путь где-то далеко-далеко в поисках лучшей жизни, а она  ответила им смертью?
Он представлял себе, что вот, был на свете человек, в меру герой, в меру пижон, в меру подлец, а в целом добрый малый. Ходил каждое утро в контору, сидел там допоздна, потом возвращался на квартиру, где с ужином его ждала хозяйка. Человек облачался в халат, ел с удовольствием, потом пил чай и раскуривал дорогую сигару. А может и не чай пил вовсе, а кофе, но тогда он долго не мог уснуть, ворочался и думал: "Какая тоска. Разве что влюбиться в кого-нибудь, и то было бы веселее". Так шли день за днем, пока однажды в квартиру, где он занимал две комнаты, не въехала вдова с двумя дочерьми, генеральша. Столовались они вместе. Старшая была уже перезрелая девица, лет двадцати семи, а вот младшая...
Тут житель вспоминал, как сам однажды чуть было не влюбился, да только вовремя "сделал ноги", потому что от его увлечения, по его сведениям, остался плод. Было у этого плода даже и имя - Александра, Саша. Житель не любил, когда девочкам давали мужские имена, хотя бы его звали также, Александром, Сашей. Теперь он стал ученый и с женщинами предпочитал иметь дело только в мечтах.
На этом месте житель обычно зевал и закуривал. Почему-то иногда думать без сигареты становилось просто невозможно, он даже и не пробовал с этим бороться. Он представлял себе, как человек, назовем его Ипполитом, сразу отметил, что у младшей, ей было лет шестнадцать, была высокая маленькая грудь, как бутончик, красные губки, тоже как бутончик, впрочем, она вся была бутончиком, который был сладок и нежен именно сейчас, с капельками утренней росы... Ух! Так бы взял бы и выпил!
Житель стряхнул пепел. Почему это такие фантазии приходили ему в голову в то время, как он смотрел на серые надгробия за забором, он не знал. Хорошо, сейчас зима, а вот летом их почти не видно за листвой, пойди угадай, кладбище это или просто детский парк, такой же, как через дорогу. Может там детские площадки? Брр! Не любил он детей! Орут все время, есть просят! Нет, самое ужасное - это, когда с ними надо играть! Скажите, пожалуйста, какой взрослый серьезный человек захочет становиться на четвереньки и лаять по-собачьи? Почему-то игра с ребенком представлялась ему именно так, а почему - не знал.
На какой-то момент он даже раздумал думать об Ипполите, догадывался, какую подлость могут подложить эти "бутончики", если вовремя от них не "сделать ноги". Но образ юной... назовем ее Нелли... образ юной Нелли был настолько притягательным, что житель не удерживался и начинал ее рассматривать.
Щиколотки то-оонекькие, как у олененка, еле-еле показывалась из-под подола. Ах, как хотелось Ипполиту хоть одним глазком взглянуть на ножку повыше, хоть на дюйм, хоть на четверть дюйма. А талия? Обнять! Обнять непременно, только чтобы маменька не видела и Нелли не завизжала. "Бутончики" под шалью, которую обычно носила девушка, выпирали, торчали, ну просто требовали к себе внимания! А завитки на шее? Завлекалочки, так что ли их называют, для чего спрашивается созданы?
Житель одевал теплую куртку, выходил на балкон, он опять хотел курить, а на ночь воздух в комнате должен быть свежим, так ведь? Только бы не появилась эта проклятая старуха из второго подъезда, она вечно торчит на соседнем балконе и что-то высматривает. Нет, у нее, наверно, своя легенда, мол, старая я, на улицу выходить тяжело. Поэтому на балконе надо просиживать. И не лень ей шубу одевать? Ясно, она на стоянке что-то выглядывает, что перед кладбищем, следит, чтоб машины на газон не заезжали. Между прочим, у нее и бинокль есть. У, ведьма!
Житель чувствовал, что опять отвлекся, даже сигарета не помогала. Нелли... Ну, понятно, Ипполит стал на нее тайком поглядывать, когда генеральши не было рядом. Она краснела и опускала глаза. Один раз молочник передал ей за обедом, да так, ненароком ткнулся рукой в ее локоток. Молоко пролилось на платье. Нелли застеснялась ужасно, покраснела, вскочила, чтоб убежать в комнаты, но Ипполит одной рукой мягко дотронулся до ее плеча, удерживая ее на месте, другой взял салфетку и стал нежно водить ею, скользя по складкам, делая вид, что затирает пятно. Он чувствовал, как дрожат под тканью колени, как девушка смущена, растеряна, но не смеет сбросить ладони со своего платья... Ипполит как будто ничего не замечал, сетовал на свою неуклюжесть, извинялся. Однако, с этого дня стал замечать, что и Нелли на него тайком посматривает. Так, стрельнет в его сторону своими живыми глазками, и тут же потупится. А, спустя еще неделю, стала каждый вечер попадаться ему на лестнице, где ожидала видимо, его прихода...
"Проклятая старуха!" - выругался житель. - Приперлась таки! Вечно весь кайф обломает!" Житель понимал, что сегодня ему ничего уже не светит и покорно шел спать. Но он знал, что завтра будет новый день, за ним вечер и он опять сможет предаваться своим фантазия сколько угодно, пока не появится эта ведьма. А начинал он каждый вечер все сначала, потому что, если начинать с середины, то удовольствие было уже не то. Вспоминать "вчерашнее" было приятно, он сперва смаковал, будто вылизывал язычком любимые места своей сокровенной фантазии, а потом отправлялся дальше.
Ипполит несколько дней не выходил на службу, не выходил и к ужину, сказавшись больным. Хозяйка его уважала, за то, что он никогда не задерживал плату. Ипполит слышал, как она шикает на всех, охраняя его покой. Сам же Ипполит целыми днями валялся на кровати, читал старые журналы, скучал, выкуривал по вечерам уже не одну, а две сигары, но утешал себя тем, что жертвы его не напрасны, Нелли уже влюблена и скоро будет его.
Он ждал. И он, наконец, дождался! Было уже довольно поздно, когда он услышал, что кто-то царапается в дверь. Человек набросил на себя одеяло. "Кто там? Открыто!" - крикнул Ипполит, прекрасно зная, что это Нелли, которая под каким-нибудь предлогом пришла его навестить. Это и вправду была она. На девушке было домашнее платье, в котором она выглядела еще милее, волосы рассыпались по плечам, по-прежнему алели губы, только глаза стали глубже и печальней. В руках она держала поднос с чаем и банкой малинового варенья: "Сударь, вы больны?" - пролепетала она. "Уже почти здоров, садитесь сударыня, - он указал ей место на постели возле себя, - Право же, не стоило так беспокоиться, берегите себя, ведь вы еще так молоды!" Нелли присела, несколько минут она нервно разглаживала юбку на коленях, сосредоточено глядя на свои пальцы. Потом явно осмелела, вскинула на него глаза и, будто сразу повзрослела: "Я бы никогда ни посмела к вам придти, если бы моя жизнь в последнее время ни стала совершенно невыносимой, - было видно, что она собрала последние силы, совсем ничего не оставив про запас. - Я полюбила вас! Делайте со мной что хотите! Я вся в вашей власти!" "Что вы, голубушка, ангел мой, разве я смею воспользоваться вашей неопытностью! - мягко проворковал Ипполит, нежно обнимая девушку за плечи. - Я даже в мечтах не смел обладать вами. Дорогая, будьте моей женой!"
Дальше мысли жителя стали совершенно сумбурными, трудно передаваемыми словесно, только это было море страсти, сорванный "бутончик", обещания жениться и тактичное выпроваживание Нелли в холодный коридор.
А на следующий день Ипполит, конечно, съехал, да, пришлось претерпеть некоторые неудобства в обмен на удовлетворенную похоть, и дальнейшей судьбой Нелли не интересовался. Как-то встретил он на улице приятеля из того дома, который сообщил ему, что Нелли очень скоро после его отъезда вышла замуж за старика полковника, родила девочку, хотя никто и предположить не мог, что эта старая развалина полковник на что-то еще способна.
Житель спал, и снился ему странный непонятный сон. Будто катит он по двору тележку, а на тележке лежит младенец в пеленках. Куда он его катит, чей это ребенок, он не знал, однако ему было не по себе, потому что все бабки на лавке около их подъезда на него пялятся и перешептываются. Потом откуда ни возьмись, налетает орава голодных беспризорников с горящими глазами и заполняет собой все пространство. На лицах у них гримасы,  они показывают на младенца пальцами и кричат: "Урод! Урод!" Жителю стало обидно, что младенца почем зря обижают, хотя ребенок и не понимает еще ничего, и, вроде даже, это не его ребенок, он набрал воздуха побольше и закричал, перекрывая их голоса: "Никакой он вам не урод! А сами вы уроды!"
Беспризорники будто присмирели даже и говорят: "Хорошо, не урод, только ты ему ручки и ножки другие приделай, а эти оторви, плохие они у него! Да и голову оторви, хочешь, мы тебе новую принесем!" Тут наш житель не стерпел и проснулся. Сердце его колотилась от возмущения. "Что за черт! Приснится же такая ахинея!"- и повернулся на другой бок. Лежал, лежал: "Нет, надо покурить пойти".
Куртку натянул поверх пижамы, а капюшон надевать не стал. На балконе ноги в тапочках мерзли. Он смотрел на надгробия и представлял себе, что Ипполит лежит сейчас в одной из могил и теперь уже не имеет никакого значения, как он прожил свой век и уж тем более, чей это был ребенок.
Боковым зрением он увидел яркую вспышку на соседнем балконе. "Старуха! Что она там задумала? - житель повернул голову и увидел два огонька, мерцающие во мраке - Черт, бинокль, наверно! Что эта старая дура там пытается разглядеть в темноте? И почему стекла блестят? Луну отражают?" Огоньки задрожали и располовинились - теперь их стало четыре, потом восемь, шестнадцать... Дальше он уже не смог их сосчитать, только они вдруг выстроились в линию и побежали, покатились, как с горы, на кладбище. Они высыпали, как звезды, как горящая мозаика, которая мерцала, блуждала между могил, а потом вспыхнула ярким пламенем.
"Что за черт! Они же там все подожгут! Я должен спасти кладбище от этого вандализма! Старуха наколдовала! Ведьма!" - и житель как был в тапках, так и помчался по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, совершенно позабыв, что в доме существует лифт. Один тапок слетел, он не стал его подбирать, быстрее, быстрее...
 Дыра в заборе, вот и кладбище. Огоньки... Теперь их было мало, они обступили одну их могил и мерцали, мерцали... Житель мчался, спотыкался, падал: "Скорее, затушить, затоптать..." Наконец, он добежал и остановился у свежего холмика земли. "Странно, - подумал он. - Большая свежая могила. Здесь давно уже хоронят только в урнах!" Огоньки один за другим стекали в могилу и мерцали оттуда. Он наклонился и заглянул в пустоту.
На дне, в центре светящегося круга лежал живой младенец и с укором смотрел на Александра.
Житель в ужасе закричал, пошатнулся и рухнул в яму.
 Утром его нашла милиция, а взывала ее, между прочим, старуха, которая долго рассматривала в бинокль нечто темное лежащее на заснеженной дорожке кладбища, пока не поняла, наконец, что это - человек, и он - мертвый!