Памятник Гейне. Рихард Демель. Продолжение

Продолжение предыдущей публикации (http://www.stihi.ru/2013/09/23/8060), вторая и последняя часть стихотворения «Памятник Гейне».

    Иллюстрация: Памятник Гейне в нью-йоркском округе Бронксе, названный  по-английски Loreley Fountain (фонтан Лореляй). Первоначально планировалось установить его в Дюссельдорфе, родном городе поэта в 1897 году к столетию со дня его рождения. Однако националистические и антисемитские настроения  в кайзеровском Рейхе не позволили это сделать.
   Монумент, изготовленный из белого тирольского мрамора, был установлен в Нью-Йорке 8 июля 1899 года в присутствии его берлинского скульптора Эрнста Гертера.

   Три русалки Лирика, Сатира и Меланхолия сидят на постаменте у ног Лореляй.
Кроме рельефа Гейне на цоколе памятника изображены ещё две аллегорические фигуры: Юмор в виде обнаженного юноши, стреляющего из лука в дракона, и древнегреческая сфинкс-полульвица, убивающая в своих объятиях обнаженного молодого человека за то, что тот не разгадал её загадку.

   Примечание переводчика:
   Агасфер (лат. Ahasverus), или Вечный странник — легендарный персонаж, еврей, не разрешивший Иисусу Христу, нёсшему тяжелый крест на Голгофу, остановиться, чтобы отдохнуть, возле своего дома. По преданию, в наказание за это он был обречён на вечное странствие по земле до Второго пришествия Христа.

Памятник Гейне
II.
Он видит, как по тёмным бороздам Северного моря,
по бегущим пенящимся волнам
идёт его далёкий предок Агасфер.
Он ищет мессию.
Ветер треплет его бороду.
Рассвет брезжит над морем.
Этот бедный старик уже тысячелетия странствует
по белому свету в поисках смерти.
Вдруг волны омывают его кровью:
вдали на берегу сидит молодой человек,
он потягивается, смеётся и смотрит на солнце.
Это немец Михель, пробудившийся от сна.
Агасфер вскрикивает, так что чайки в испуге взлетают
над кроваво-багровыми брызгами моря.
Старик падает на берегу и теряет сознание.
И тысячелетия взывают рыдающим голосом
к удивленному Михелю, к его наивной душе:
«Ты мой спаситель!
Мой тайно воскресший
царь Израиля!»

А сзади, на прибрежных дюнах
стоит в удивлении толпа немцев,
ожидающих восхода солнца,
простые христиане и иудеи.
И чей-то голос произносит:
«Да, герр тайный советник фон Шульце,
об этом Вы ничего не знали!»

Таким, друг мой, должен выглядеть поэт.
А сзади его золотого кресла,
с правой стороны, поставь старика,
оборванного, немощного и измождённого.
Он надевает корону своему внуку
и благословляет его цветущую в мраморе наготу.
Можешь взять за образец мою корону.   

А слева, сзади его кресла,
возвышаясь над свиньёй, что на переднем плане,
на цоколе пусть сидит юная дева
с миртовым венком и в серебряной вуали,
и такая невинная, о какой может мечтать только немец.
Дева осторожно защищает поэта от павиана,
который с непристойными гримасами
скалит зубы, уставившись в его спину.

Сделай павиана настоящим и красивым,
как этого заслужил великий художник.
Глаза у него пусть будут карие, как у старика,
а у мальчика и юной девы глаза должны быть голубыми,
такими же, как они были у великого поэта.
Но сделай их настолько по-немецки светлыми,
чтобы я слышал, будто больной поэт шепчет:

«О, Венера, старая грешница,
изволь колени пред Пречистой Девой преклонить!
О, если бы я мог ещё
у ног Её по-детски слёзы лить!»

Таким, мой друг и господин, я вижу этот памятник.
Все детали, мой любезный мастер, должны быть
в натуральную величину. В целом,
изваяние должно вызывать у людей и радость, и страх
перед нашей божественной природой человека и зверя.
Вокруг памятника, как на кладбище,
поставь ограду из кованого железа
с высокими лилиями. Цветки их
соедини гирляндой в виде тернового венца.

И поторопись с работой, друг мой!
Ведь на тебе ещё висит грандиозный труд всей жизни:
«Немец Михель, пробуждающийся от сна».
А то немецкая общественность ещё обидится на меня.
Возьми себе помощников, сколько тебе понадобится!
Слышишь, мартовский ветер играет на шпиле собора.
Когда декабрьский иней украсит окружающие липы,
я хотел бы видеть эту работу завершённой, так чтобы
сделать подарок немецкому народу к Рождеству.
Будь здоров, мой дорогой ваятель!

Ein Heine-Denkmal
II.
    Ueber die finstern Furchen der Nordsee,
    ueber die fliehenden Schaeume her
    sieht er ihn kommen,
    seinen Ahnherrn Ahasver:
    er sucht den Messias.
    Der Wind jagt seinen Bart,
    morgendlich funkelt ein Strand;
    seit Jahrtausenden so - der arme Alte -
    sucht er den Tod.
    Ploetzlich spei'n ihm alle Wellen Blut,
    fern am Strand sitzt Einer, der reckt sich
    juenglingshoch,
    und blickt und lacht, blickt in die Sonne:
    der deutsche Michel, aus dem Schlaf erwacht.
    Und Ahasver schreit auf,
    dass sein Schrei die Moeven vor ihm herschreckt
    ueber das blutrot spritzende Wasser,
    und ans Land stuerzt er und bricht zusammen
    und Jahrtausende schluchzen
    dem erstaunten Michel ins dumme Herz:
    Mein Heiland Du,
    mein heimlich erstandener
    Herr Israels!
    Hinten aber auf den Duenen steht
    mit verwunderten Mienen
    das versammelte deutsche Publikum,
    den Sonnenaufgang erwartend,
    Christen - und - Judenpoebel,
    und Jemand sagt:
    Ja, Herr Geheimrat von Schultze,
    davon ahnten Sie nichts! -

So bilde mir, mein Freund, den Blick des Dichters.
Und hinter seinen goldnen Krankenstuhl
stell auf die rechte Seite einen Greis,
zerlumpt, ins Knie gebrochen, arbeitskruepplig,
der seinem Enkel eine Krone aufsetzt
und seine marmorn bluehende Nacktheit segnet;
nimm Meine Krone als Modell!

Links aber hinter seinen Krankenstuhl,
das Schwein des Vordergrundes ueberragend,
setz auf die Sockelstufe eine Jungfrau,
im Myrthenkranz, im Silberschleier, braeutlich,
so braeutlich, wie es nur der Deutsche traeumt,
die soll nachsichtig einem Affen wehren,
der grinsend, mit unzuechtiger Gebaerde,
dem Dichter in den Ruecken glotzt.

Mach mir den Affen ja schoen wahr und schoen,
wie's dieses grossen Kuenstlers wuerdig ist,
dann gieb ihm braune Augen, wie dem Greise,
dem Knaben aber und der Jungfrau blaue,
wie sie der grosse Kuenstler selber hatte,
doch so von Dir, Bildhauer, deutsch verklaert,
dass ich den kranken Dichter stammeln hoere:
    O Venus, alte Frau Suenderin,
    verneige dich der Reinen,
    o koennt ich noch mit Kindersinn
    zu ihren Fuessen weinen! –

So, Freund und Herr, moecht' ich das Denkmal haben,
so, Meister, bis ins Kleinste lebensgross
das Einzelne, - das Ganze aber so,
dass uns der Schauder aengstigt und beglueckt
vor unsrer menschlichen Tiergoettlichkeit.
Dann um Das Alles, wie um einen Friedhof,
zieh mir ein schmiedeeisern Gitterwerk
von hohen Lilien, deren Bluetenkoepfe
ein Dornenkranzgewinde eint.

Und eile dich mit deiner Arbeit, Freund;
schon weil dein grosses Lebenswerk dich draengt,
"der deutsche Michel, aus dem Schlaf erwachend";
sonst schilt mich noch das deutsche Publikum.
Nimm dir Gehilfen nach Belieben! horch,
der Maerzsturm braust vom Turm der Kathedrale;
wenn der Dezemberreif die Linden schmueckt,
moecht' ich das Werk vollendet sehn, ich will's
dem deutschen Volk zu Weihnachten bescheren.
Leb wohl, mein Kuenstler!

 Richard Dehmel, 1895
Aus der Sammlung Lebensblaetter