Нашим мамулькам...

Было это еще в годы моего студенчества, или аспирантуры, не помню точно…
 Ехала я на поезде из Москвы в родимое Запорожье. И не в плацкарте, не в купе, а в самом престижном спальном вагоне. Брала такой билет специально, чтобы выспаться, да и дабы сын-непоседа никому не мешал…
 С нами в одном купе ехал дедушка – ветеран войны. Провожала его в Москве огромная армия родни – дети, внуки, правнуки… Человек двенадцать. Слёзы, ахи, охи, поцелуи, фрукты, бутерброды, бутылочки с минералкой и сердечные капли буквально затопили на несколько минут тесный вагонный отсек…
 Мимо воли залюбовалась дедом: красавец, герой, великан: рост под два метра, косая сажень в плечах, грудь так плотно увешана орденами и медалями, что будь он субтильнее, согнулся бы под тяжестью наград.
 Поезд тронулся, мы разговорились.
 - Что, дедушка, в гости?
 - Да. Друзья на День Победы пригласили. Да и к матери хотя бы раз в год приехать нужно. Поклониться в пояс. Это святое…
- И на парад пойдете?
 - Конечно! – щурится лукаво. – Видала, какой иконостас? Его тоже прогуливать надо. Тут каждая медалька с историей…. А у тебя самой дед воевал-то?
 - А как же!
 - Жив?
 - Да. Тоже на парад ходит.
 - Сколько ему?
 - Семьдесят.
 - Пацан еще. Мне восемьдесят четыре!
 - Ого! Здорово…
 
Дальше, как водится, пошли рассказы о войне…
 Я слушала, открыв рот, забыв, что жутко хотела спать, и искренне радуясь, что хоть мой неугомонный сын, набегавшись, спит ангельским сном на казённых простынках, улыбаясь во сне и пуская ртом пузыри….
 - А хочешь, внучка, расскажу, как меня на фронт провожали? – вдруг спросил Пал Палыч. – Я гляжу, ты мамка-то заботливая, хоть и соплячка еще, совсем как моя мама когда-то…
 
Честно говоря, мне не очень хотелось слушать грустную историю, тем более, что глаза у дедушки подернулись слезой, а под язык он засунул валидолину…
Но я кивнула…
До Харькова, где деду предстояло выходить, оставалось минут тридцать езды…
 
- Мама меня родила в шестнадцать лет. Она тогда в деревне жила, под Харьковом. В город на заработки ездила, с сестрой Зиной, близняшкой своей. Где там она учудила и с кем, мне то не ведомо. Но с рождения у меня только мамка с тёткой и были… Родичи от гуляки отказались, а сестра не бросила… Тряслись они надо мной, как курицы. Я-то здоровый бугай, как видишь, метр девяносто четыре. А они аккурат на полметра ниже… Такой коленкор. Да и толстый я тогда был – не обхватишь. От себя отрывали, а меня кормили… На теплотехника выучили….
 - А сколько вам в начале войны было?
 - Да много… Тридцать пять… Но жил бобылём, с мамой и тёткой… Повестка мне пришла в самую первую неделю войны. Рёв дома стоял такой, что стены тряслись. У соседей тоже повестки, у кого мужьям, у кого сыновьям или отцам. Но так как по мне причитать – никто не удумал. Наоборот… Торжественно как-то люди себя вели… Духовые оркестры играли, все настраивались на быструю и безоговорочную победу. И только у нас – охи, ахи, причитания…. Собрались на вокзале, сели по вагонам… Еле-еле мать от себя оторвал. И вдруг вижу, бежит по перрону Зина, хромает… и ушанкой размахивает. На дворе самое пекло, а она зимнюю шапку тащит…Бежит, падает, вскакивает, снова падает, снова обратно встаёт… Мужики ржут, «титькой мамкиной» кличут, а что я им скажу? Не обижать же мне своих отказом….. Так и ехал на фронт, как дурак, в тенниске сетчатой и с шапкой… И в шапку эту самую тишком плакал, так как понимал отчетливо, прямо прозрение какое нашло, что ни маму, ни Зину я больше никогда в жизни не увижу…
 - Харьков!!! Подъезжаем… - в купе сунулась заспанная проводница.
 - Пал Палыч, я вам помогу с вещами! – засуетилась я, чувствуя, как предательски дрожит голос и пощипывает глаза…
 _ Ага, внучечка, ага… Спасибо тебе! Ты мальца береги! Дороже мамки у него никого и никогда не будет!
 Дед чмокнул сонного Сережку в макушку, я всунула в джинсы сигареты, подхватила пару дедовых баулов и поспешила на перрон. Не успели мы тепло обняться на прощание, как вдруг я увидела двух махоньких старушек, которые со всех ног торопились нам на встречу…
 - Павлик! – кричала одна и махала рукой.
 - Павлуша, дытынко! – повторяла точная её копия…
 
- Это моя мама и тетя Зина. Им по сто лет, но они все еще ходят в баню и пьют самогонку, - покраснел Пал Палыч.
 - Павлик ты в поезде кушал?
 - Павлуша, ты похудел!!!!
 
На моих глазах, старый ветеран в одно мгновение превратился в маленького толстого мальчика, растерянного и неловкого....
Я отошла в сторонку и закурила…
 В двери вагона показался заспанный и испуганный Сережка:
 - Мамочка ты где? Ты не оставляй меня одного, я боюсь, - скривил он сладкий и припухший со сна ротик…
 - Что ты, сыночка…. Что ты? НИКОГДА не оставлю. Обещаю тебе!