Рубен Дарио. Волчьи доводы

Рубен Дарио

            ВОЛЧЬИ  ДОВОДЫ

Это  рассказ  про  Франциска  Ассизского:
кроткий  отшельник  с  душою  небесной
принял  в  свой  дом  как  товарища  близкого
страшного  волка;  враг  живности  местной,
с  огненным  взором  и  пастию  жадной,
ужас  на  мир  наводил  он  окрестный,
к  тварям,  слабейшим  его,  беспощадный,
силой  своей  и  бесстрашьем  известный,
кровью  он  залил  предгорья  окрестные -
с  яростью  резал  за  стадом  он  стадо.
Как  ни  охотились  жители  местные,
не  было  людям  с  разбойником  слада.
Были  растерзаны  козы,  бараны,
лучших  собак  изорвал  он  на  части,
и  у  охотников  страшные  раны
долго  зияли  от  волчией  пасти.
Вышел  в  путь  и  Франциск: волк  охотился  близко
от  стены  монастырской,  от  кельи  Франциска,
и  возникло  чудовище  в  дикой  пещере,
пасть  огромную  злобно,  несыто  ощеря.
На  монаха  готов  уже  кинуться  волк.
Руку  поднял  Франциск — нечестивец  умолк.
И  Франциск,  как  с заблудшей  душой  говорят,
молвил  волку  ужасному: «Мир  тебе,  брат!»
И,  дивясь,  озирал  душегубец  монаха:
первый  он  посмотрел  на  злодея  без  страха.
И  для  волка  была  несказанная  власть
в  чернорясце  отважном.  Смиренно  закрыл  он
истерзавшую  многих  ужасную  пасть.
«Буть  по-твоему,  брат  мой  Франциск!» - говорил  он.
«Дурно,  брат  мой, - уста  отворились  Франциска, -
покоряться  всему,  что  жестоко  и  низко.
Кровь  ещё  не  обсохла  на  морде  твоей!
Ты  приносишь  страдания  семьям  людей.
Что  ты  сеешь  вокруг?  Разоренье  и  плач.
Сколько  жизней  унёс  ты,  как  худший  палач?
Даже  вопли  детей  у  отцовского  гроба
не  смирят  ни  на  миг  твою  лютую  злобу.
Что,  скажи,  к  преступленьям  тебя  подхлестнуло?
Вельзевула  дары?  Люцифера  посулы?»
Волк  в  ответ:  «Очень  зимы  суровые,  брат;
страшен  голод  в лесу,  далеко  ль  до  греха?
Да,  случалось,  что  резал  я  малых  ягнят
и,  спасая  себя,  убивал  пастуха.
Кровь?  А  сколько  их  пеших  и  всадников,  брат,
травят  братьев  моих  оленят?
Отвечай  мне,  Франциск,  не  твои  ли  соседи
скачут  в  лес  затравить  кабана  и  медведя?
Загоняют,  копьём  протыкают  бока,
убивают  под  хриплые  звуки  рожка?
Губят  тварей  Господних?..  А  этих  господ
на  охоту,  ты  знаешь,  не  голод  зовёт!»
И  Франциск  отвечает: «Я  всё  это  знаю.
К  сожалению,  в  людях  закваска  дурная,
во  грехе  появляются  люди  на  свет,
а  зверьё  простодушно  и  чисто.   Пойдём.
Если  голоден  ты,   то  получишь  обед,
коль  замёрзнешь  в  лесу,  я  впущу  тебя  в  дом.
Но  клянись,  что  ни  бык,  ни  козёл,  ни  баран
не  погибнут  отныне  у  здешних  крестьян -
да  прольётся  на  дикую  душу  елей!»
«Обещаю,  Франциск»,-  отвечает  злодей!
«Перед  богом,  что  держит  в руках  наши  дни,
в  знак  обета  ты  лапу  мне,  волк,  протяни!»
Волк  подходит  к  Франциску,  и  лапой  мохнатой
пожимает  он  руку  названного  брата.
Вскоре  в  ближней  деревне  прослышал  народ,
что  Франциск  окаянного  волка  ведёт.
И  дивится  народ,  сам  от  счастья  не  свой:
малолетним  ягнёнком,  собакой  домашней
за  Франциском  с  опущенной  шёл  головой
по  дороге  к  обители  хищник  вчерашний.

И,  на  площади  всех  собирая  большой,
к  ним  Франциск  обращается  с  речью  такой:
«Нынче  доброй  моя  оказалась  охота.
На  себя  принимаю  о  волке  заботы,
и  за  это  он  мне  обещанье  даёт,
что  ни  малой  кровинки  он  здесь  не  прольёт.
Вас  же  только  прошу  я:  ничья  пусть  рука
не  жалеет  для  Божией  твари  куска!»
«Так  и  будет!» - ответили  жители хором,
и  умолкнул  Франциск  с  успокоенным  взором.
Тут  и  волк  замахал  возбуждённо  хвостом,
словно  вымолвить  силился: «Благодарю!»
Заскулил — и  весёлой  походкой  потом
за  Франциском  отправился  к  монастырю.
И  какое-то  время  он  жил,  как  монахи,
в  монастырском  подворье  в  смиренье  и  страхе.
И  внимало  псалмам  его  дикое  ухо -
сердце  волка  затронула  музыка  духа.
Начал  волк  понимать  человеческий  говор,
и  на  кухне  костей  не  жалел  ему  повар;
Всё  он  делал  точь-в-точь,  как  Франциск  приказал,
и  сандалии  грубые  нежно  лизал.
И  на  улицу  стал  выходить  он  один,
и  скитался  порой  среди  чащ  и  долин.
Заходил  он  в  дома,  людям  кланялся  низко,
в  каждом  доме  ему  находилась  еда,
но  однажды  пришлось  отлучиться  Франциску,
долго  он  пропадал,  а  вернулся  когда,
услыхал  он,  что  волк  приручённый  исчез,
что,  как  прежде,  избрал  он  убежищем  лес,
стал  разбойничать,  выть,  притаился  в  берлоге,
что  опять  вся  округа  в  ужасной  тревоге,
что  такая  в нём  злоба  теперь,  что,  видать,
никаким  с  ним  оружием  не  совладать,
и  ни  ночью,  ни  днём  не  желает  прилечь,
чтоб  хоть  сонного  людям  его  подстеречь;
зря  страрался  народ,  одолеть  его  силясь, -
видно,  в  нём  Сатана  и  Молох  поселились...
В  день,  когда  возвратился  в  деревню  святой,
много  страшных  рассказов  и  слёз  полилось -
и  о  крови,  чудовищем  вновь  пролитой,
и  о  страхе,  который  терпеть  всем   пришлось.
Посуровел  Франциска   Ассизского  взгляд,
отправляется  праведник   в  горы,  назад.
Он  к  пещере  взбирается  вновь  по  горам
и  находит  он  клятвопреступника  там.
«Отвечай  же,- велел,- заклинаю  Владыкой,
кто  склонил  тебя  снова  ко  злобе  великой?
Ты  в  знак  верности  лапу  мне,  волк,  протянул,
отчего  же  тогда  ты  меня  обманул?»
И  в  каком-то  глухом  и  тяжёлом  боренье -
скорбь  в  глазах  обречённого,   пасть  его  в  пене -
волк  сказал: «Отойди-ка  подалее,  брат,
я,  ведь  знаешь,  теперь  за  себя  не  ручаюсь...
В  келье  было  тепло...Я  и  людям  был  рад,
в  деревенских  сенях  подаяньем  питаясь.
Но  потом  убедился  я,  брат,  там  и  тут
злоба,  ненависть,  алчность  и  зависть  живут.
Всюду  братья  и  сёстры  родные  враждуют,
всюду  попрана  правда,  а  зло  торжествует.
Всюду  люди  гнетут,  притесняют  людей,
всюду  добрый  в  обиде  и  счастлив  злодей,
всюду  женщина — сука,  мужчина — кобель,
обесчещена  блудом  любая  постель.
Ты  уехал  едва,  собрались  тут  мужчины -
застучали  по  мне  башмаки  и  дубины;
я  был  тих  и  покорен,  им  руки  лизал.
«Все  вы,  твари,  мне  братья,  все  люди  мне  братья,
и  быки  мои  братья»,- я  так  им  сказал,
всё,  чему  ты  учил,  не  преминул  сказать  я.
«Червь  мой  брат,- я  сказал,-и  звезда  мне  сестра».
Глухи  были  они  к  изъявленью  добра.
Только  смех  я  услышал  в  ответ  ото  всех -
был  подобен  кипящей  смоле  этот  смех.
И  во  мне  человечности  голос  умолк,
я  почувствовал,  что  от  рожденья  я  волк,
хоть  своей  чистотой  я  людей  превзошёл!
И  опять  я, Франциск,  в  свои  горы  ушёл,
и  опять  я  питаюсь,  подобно  соседям,
диким  братьям  моим  кабанам  и  медведям.
Так  оставь  меня,  брат,  в  этой  жизни  простой,
оба  кончим  свой  век,  как  велит  нам  Природа.
Уходи  в  монастырь  и  живи,  как  святой,
Я  же  волком  рождён,  и  удел  мой — свобода!»

По  разным  двум  разбрелись  дорогам
злобный  зверь  и  добрый  монах.
И  долго  Франциск  беседовал  с  богом
в  унынье,  отчаянье  и  слезах.
«Отче  наш», - повторял  вдохновенно  святой,
и  молитву  подхватывал  ветер  лесной.

(С испанского, благодарю за помощь в понимании текста Наталью Малиновскую, и признательность светлой памяти Валерия Столбова)