Идиш

вы тот, на чьём наречье говорите,
его не отменить, как генный код;
на русском, на цыганском, на иврите -
смеется сердце, плачет и поёт.

я не теряла, отчего ж потери
струится холодок поверх плеча?
из малоосязаемых материй
кроима иногда моя печаль.

та речь - как путь, извилистый и длинный,
хмель, солод и дрожжей бродильных штамм,
иной замес непостижимой глины,
и из неё Шагал и Мандельштам.

славянскому журчанию далекой,
протяжности, взлелеянной у рта,
ей равно чужд и гордый горский клёкот-
картавя,катит камушки в гортань.

и юны, и серебрянобороды,
потомки всех рассеянных племен
с ней отплывали к статуе Свободы
и через тьму столетий на Сион.

куда бы ни был занесен, заброшен
судьбой, виной ли прихотливых ног,
но с речью материнской, мамелошн,
ты не покинут и не одинок.

а выпадет еврейская удача,
горчайшая из всех земных удач,
она тебе - Стена, мольбы и Плача, -
приникни к милым звукам и поплачь.

качали колыбели звуки эти,
как ялики струи большой реки,
и тихо, как цветы, взрастали дети:
-Ах, фейгеле, держись моей руки...

...все ныне иллюзорно, что ни видишь,
все тает,отражения дробя,
как Китеж, Городницкий ищет идиш,
как ищут люди самого себя.

мир разный - он прочнее и добрее,
и детскую бесхитростную речь,
которой улыбаются евреи,
так важно от забвенья уберечь.