Аллбибэк Нектаринович Бомжей

             Совместно с Волка Труп http://www.stihi.ru/avtor/trupvolka

Молодой человек размашисто шёл по аллее, злость читалась в его походке и жестах.

Резким движением он отправил в недра вонючей урны пакет с нектаринами, которые со смачным хлюпающим звуком шмякнулись на днище, а летящий следом пакетик грейпфрутового сока превратил их в кашу. Не удовлетворившись, молодой человек, сублимируя злость, ломает об колено букет жасмина, и, украсив им мусорник, резко разворачивается и уходит. На этом его история заканчивается, но начинается другая.

Розовощёкий, только догнавшийся ванильным одеколоном, бомж Сальвадор, потеряв равновесие, упал на дно контейнера, упираясь заросшей рожей в и без того помятые нектарины.

Профессиональным движением раскидав верхние слои мусора, Сальвадор собрал веник жасмина, распихал по карманам нектариновую слизь, и, зажав в руке пакет сока, устремился к своей возлюбленной.

Гала ждала Сальвадора «дома», на чердаке похоронно-свадебного агенства «Харон Гименеев». Она была удобна собой; особенно Сальвадор любил её беззубый рот и беззастенчиво им пользовался.

Сальвадор торопился порадовать любимую своими находками, ощущая себя первобытным добытчиком, охотником бетонных джунглей. Рассуждения же его были вовсе не под стать внешности: ощущал Сальвадор желание иметь наследие. Не надеясь уже родить сына или построить дом, привыкший всё разрушать бомж мечтал хотя бы посадить дерево.

Славно пировали Гала и Сальвадор, даже андалузский кот Гиппопотам окропил жасмин своей территорией в завершение их пиршества, наполняя чердак ароматом жареного мускуса в чесночном соусе.

После скупых ухаживаний, Сальвадор кинул возлюбленную на ароматный жасмин и принялся реализовывать свои фантазии. В середине процесса предательски испорченный сок вырвался из недр омега-самца тугой струёй на лицо Галы, вынося сигаретные бычки, недельной давности курицу, тухлые рыбные головы с луком, а также суши с японским омлетом.

«Сигареты огонь, детка!» - воскликнул Сальвадор, сблёвывая остатки прямо в рот возлюбленной. «Глотай для меня!» - бомж с остервенением продолжал своё дело. Ощущая судороги Галы и приняв это за её огразм, бомж-философ не заметил, как Гала захлебнулась его рвотными массами.

Закончив блевать, Сальвадор привычно пнул Галу в угол и затянулся бычком.

 «Житие мое...» - начал Сальвадор, глядя в потолок. «Здесь мой трон, здесь сижу я в печали своей и радости, здесь я полковник... на белом коне. А ты, Гала, ты слышишь?! Жена моя на белом коне и я салютую на тебя... Так служил я на троне, так родина дала мне звезды, а я кинул их... кинул их в небо и они горят, я смотрю, а они горят, ты слышишь, Гала?! Они будут гореть, когда я на белом коне, а они горят... А потом салют, я салютую в честь и на честь.. и на людей, они идут, они не знают – как насекомые, но я.. я выше, я дарю им салют, одариваю их смыслом, как радугу... Как тебе, Гала, ты слышишь? Ведь я здесь, а ты там, но я дарю тебе свою сладкую радугу, прими её в сердце своё, как меня, ведь я полковник!...»

С этими словами  Сальвадор задрожал в оргазме, поперхнувшись фильтром от сигареты, потом с горечью принялся обнимать и целовать лежащую в углу бомжиху, рыдая ей в спину, а через секунду, вскочив, принялся её пинать. Так продолжалось до утра, к утру Сальвадор окончательно выдохся и отправился к Морфею, развалившись прямо на своей музе.

Бомж очнулся от жуткой диареи, слегка отвлекшей его от похмельной головной боли. Чтобы окончательно проснуться, он понюхал Галу и вновь с удовольствием на неё стошнил. Застегнув рваные штанины, Сальвадор двинулся на улицу.

Это была пятница – день мусорных войн. Но не тот бомж побеждает в соревновании, чей мусорник лучше выглядит, а тот, у кого интересней содержимое!

Бомж отчаянно пытался вспомнить, куда вчера припарковал свой контейнер с помоями. Розовый, нарядно украшенный свастикой и лоснящийся рыбными шкурками, он ждал его за поворотом. Сальвадор разработал план и резво подогнал свою прелесть под окна похоронно-свадебного агенства.

Лихо за полчаса поднявшись на чердак, он мощными фрикциями воссоединился с вонищей помещения. Сальвадор решительно взял Галу в охапку и выкинул в окно. Тело глухо и покорно плюхнулось в помои.

Через час, настроенный на победу Сальвадор стоял перед большим бомж-жюри района, зачитывая свой монолог полковника, который он готовил целый месяц. Порядком утомившись, жюри попросило героя-любовника продемонстрировать внутренний мир своего мусорного контейнера, что он и сделал.

Победа, в виде описания курса урино-терапии и препаратов к ней на ближайшие 10 лет, очень подняла самооценку Сальвадора. Светясь счастьем, он тащил любимую обратно на чердак, за ноги, чтобы радоваться каждому удару её головы о бетонные ступени. Под этот мерный звук он снова провалился в сон, растянувшись прямо на ступеньке.

Следующее утро началось для Сальвадора с продолжения пути. Достигнув точки назначения, тело Галы, в качестве освежения запаха и в знак протеста против её молчания, было обильно смочено Сальвадором собственными испражнениями. Это всегда работало и этот раз не был исключением.

Довольный своей работой, бомж подозвал Гиппопотама. Кот нехотя и лениво съел кусок свежайшего лосося, который Сальвадор выторговал у турецкого гея-шефповара-извращенца Таракана Соссосо Яйцеславовича, обеспечив ему полный комплекс оральных ласк. Полугнилой кусок телячей печёнки Сальвадор съел сам, едва не вернув его обратно, затем залил его бражкой и пошёл на улицу добывать новое пропитание.

Белый кот, чихнув, подошёл к Гале и пометил её, разогнав личинок. Видя, что лечение не помогает, принялся неспешно закапывать тело, отрабатывая кусок лоссосоося.

Через несколько часов, уставший и жаждущий любви, явился Сальвадор. Гиппопотам к тому времени уже покинул чердак, наполовину завалив сальвадорову музу мусором.

В связи с победой в конкурсе мусорников, Сальвадор находился в романтическом расположении боевых порядков. Одухотворённо помочившись на Галу, он принялся читать ей философский стих, что-то про Бога, хипстеров и тщетность бытия телепузиков.

Читал бомж самозабвенно, представляя себя одновременно Ленином и Ленноном, стоящими без штанов на жёлтом броневике перед толпой укуренных хиппи, держащих транспаранты с изображением женщины с обнажённой грудью, которая топчет кучу принесённых ей в жертву людей, выжимая из них вино. Затем оба начинали целоваться взасос, лаская руками октябрятские значки, наколотые на сосках... И тут Сальвадор упал с табуретки, больно ударившись головой о череп Галы.

Огорчённый таким бесцеремонным вмешательством в свою пламенную речь, бомж ткнул указательным пальцем глубоко любимой в глаз и прокричал: «Молчи, женщина!  Я повелеваю, доминируя над твоей волей, во благо тебе!».

Женщина молчала, признавая свою неправоту, но Сальвадору было этого мало. Тонкая душевная организация нуждалась во взаимности, поэтому он что есть мочи ударил Галу лбом в переносицу, но и в раздавшемся хрусте не ощутил Сальвадор взаимности.

Понимая, что, возможно, он чем-то обидел подругу, бомж проронил скупую мужскую слезу и тотчас заметил, что Гала мертва.

По такому случаю, отойдя в угол, Сальвадор навалил огромную зловонную кучу, подтеревшись журналом «Дрожжевая пашня». Он увенчал его страницами, словно знаменем нового времени, своё произведение.

Затем, водрузившись на своё творение, бомж извлёк засаленую страничку издания «Возбудитесь!» и оперативно самоудовлетворился на неё же, как всегда делал при недоступности Галы или в моменты душевных метаний.

Осквернять тело возлюбленной похоронами Сальвадор не решился, кроме того, ему было лень перетаскивать куда-то разложившиеся останки.

На 14 февраля Сальвадор разложил жасминовый гербарий в форме сердечка вокруг останков, и, трепетно почтив память возлюбленной своим вниманием, зачитал над ней собственные стихи:

Я в вас любил, люблю ещё, быть может.
Душа моя пылает и смердит.
Но смрад сей пусть вас не тревожит,
Хоть я помыться думать не посмел.
Я в вас любил, но сгнили вы, да хрен с ним.
А я жесток, но всё же не совсем.
Но напоследок отымел бы труп ваш хладный,
Но возымет он будет кем-нибудь другим...
Того, его, в лицо не знал я даже,
Как с другом, я бы выпил водки с ним.
И нет в душе моей теперь забвенья краше,
Чем негр горячий – чёрный властелин.
И я и он, друг друга тоже, но оба в вас любим.

     Сальвадор запнулся, сплюнул и привычно стошнил на могилку, радугой залив фон на сердечке. «Ляпота», справедливо заключил Сальвадор, сел на корточки, достал ложку и начал смачно чавкать, периодически помешивая.

     Кот, наблюдая всё это в окно, брезгливо отвернулся и потянулся, кинув зигу. Вспомнил кусок лосося, истекающий слезами жира на страницу «Критики чистого разума» Канта.
 
     Сальвадор так и не смог закончить стих, что вывело его из себя. Он достал одеколон, потом полил свой детородный орган и поджёг с воплем «Долой правительство, бублики рабочим, сладкий хлеб крестьянам!». Горящий бомж кувырком скатился с лестницы и исчез в морозной ночи.

      Осознав, что лосося сегодня не будет, Гиппопотам флегматично нагадил на могилку и, не закапывая, удалился в сторону родного дома, где его ждали креветки и теплые руки хозяйки с красивыми гелевыми ногтями.

      Через 3 дня кот забыл Сальвадора, Галу и вонючий чердак похоронно-свадебного агенства, но до конца жизни помнил свежий лосось и кидал зиги. Потому что он был кот.

Через время, из кишок Галы выросло сильное, сдобренное протекающей трубой отопления и гниющими останками, нектариновое дерево.

     Прошли года, оно подросло и дало первый урожай.

     Зашедший на чердак дворник собрал нектарины и понёс их вместе с кольцом из меди своей возлюбленной. Та, надев кольцо дворнику на член, выбросила нектарины в мусорник, таким образом венчая свой отказ. Дворник порезал себе вены 69-ой страницей сорокинского «Голубого сала».

Агенство «Харон Гименеев» пользовалось такой популярностью, что вскоре перехало в помещение попросторней, рядом с депо на улице Бривибас, в которое часто приходили пустые трамваи.

     Старое здание агенства пришло в запустение, лишь иногда гладко выбритый, немолодой мужчина с косичкой на затылке задерживался возле дома. Утирая слёзы, он бормотал себе под нос «Гари Крышка, мыла раму, крышка рамой, мало сала» и пытался забросить на крышу кусочек лосося.

Вылизывающий лапу Гиппопотам безразлично искоса наблюдал этот балаган из соседнего окна.

      «Всё проходит, и это пройдёт», вслух закончила книгу хозяйка, прихватила Гиппопотама за бочок и удалилась варить суп с котом – скоро должен был вернуться Аллбибэк Нектаринович.