Звездный пир

Звездный пир, когда вперяешься в излучение оперяющее, хоть менять перо давно пора, а линять лень и как ни льни на лоно луны ты, седой, как лунь, всё равно линия жизни испещрена звездами; чётки читки, для чутких предостережение: не мечи бисер перед бесами! Не наяву, не во сне снег, снижается звезда, знаменуя этажи тождества; что первый, что последний этаж, она та же на страже мироздания.

Ели ели ели; есть ель на Новый год, значит будет юла светящаяся, пока час – лишь часть цепкого целого в коловращении времени: естество съедобное и всеядное, явь – яство, и явь яд; желание – жила и жало; отсюда всемерная жалоба тела: телиться тяжело.

Было существо голое, полое, двуполое, прозывалось «целовек»; кто пополам его рассек, тот полагал, что брызнет сок, а в глаза бросилась пустота, которой не крикнешь: «брысь!», ибо поступь пустоты – великий пост.

Душу думали рассечь, а рассекли тушу в стужу к ужину тушить, хоть свежевать в мороз – морока, но потребовалась наша кровь, чтобы не замерз ключ, поилец кляч; так для тебя и для меня пришла пора порчи порознь: село солнце в нашу кровь.

Я полоток на витрине ветреной, а человечество – лавина половин, чей вождь – вожделение.
Очи очередей алчут скоромного, угадывая в запредельном запретный плод (запри, запри запредельное, ибо голод гонит голодранцев на этот свет, где гордо кричат: «Горько, горько!», пока повар воровски перекусывает горло горлице, ворковавшей на оргии организованной).

Убожество упоительно, убоина питательна; и пища растительная непростительная, ибо лишь плотоядный до плодов охоч; дышать значит душить, пока воздух жив; кто не вкушает ничего, тот покушается на тело, слывущее собственным, тогда как оно вселенское и часть нечиста по природе, но целомудрие – благая часть, а целительно только причастие.

Пол – это пыл; у похоти всегда глаза не сыты. Рок – исток реки рекламы, где круглый год зимует рак со своим рачением злокачественным, чьи клешни – клише ключей совокупляющих. Плоть, плодясь, взыскует уст присасывающихся и засасывающих; буль-буль-боль – болото!
Уста – устье текущего; моргающий морг молний, мировая могила моря, недра и небеса – всё это губы пагубы, но всем соблазнам соблазн – лобзание, и каждый норовит нырнуть в нору нарочитую, даже если нора – нарыв, и утро утробы – утрата.

Одному другого поедом есть органично, оргазм же в том, чтобы друг друга поглощать, пока не останется кто-нибудь один: уцелевшая нагота в накладе.

Род людской – рать ртов; уста уставились в уста, сквозь мех, сквозь шёлк, сквозь кожу сверкают; на плечах капуста пустоты.

А звезда сперва хвостатая, потом она мохнатая и, наконец, пернатая; какой бы не был у звезды стаж, она та же пропаже вопреки.

Желтый мёд земной, лунный и солнечный. Золотой мёд – вселенский свет, истинная снедь, вкушаемая смертными лишь во сне; наяву в синеву взмоешь, и у окружающих звезды на плечах.
Наше тело – кубок, то есть перегонный куб света; не губить, нет, пригубить! А мы друг другом чокаемся, друг друга расплескиваем, друг во друга переливаемся; не еда – единение.

Чаша сия – сияние!

6.03.1985.