Где подстелить соломки?

Константин Петрович попал сюда с улицы: вчера, выходя из магазина, потерял сознание. Очнулся уже в коридоре приёмного отделения больницы. Сначала из-за отсутствия мест его положили в коридор терапии. Но когда узнали, что врач, да ещё увидели ухудшение, всё же, перевели в реанимацию. «Ловить» было уже нечего: неоперабельный рак лёгкого с метастазами в мозг.

- Да, всё будет нормально, - утешал его друг – хирург, сумевший пройти в реанимацию.
- На-а-а-рмально - то на-а-армально, - как обычно, растягивая «а» отвечал Константин, - но я в реа-анимации.

Когда-то всё можно было пресечь на корню: вовремя выявить, прооперировать и пролечить его лёгочный процесс. Но тогда будто никто, а главное – он сам, и не помышлял, что болезнь не выбирает, врач ты или водитель такси, строитель или учитель.

Последний раз он ходил на  диспансеризацию с коллегами пять лет назад. Как известно, раз в год её обязан пройти каждый работающий. Муниципальные сотрудники – бесплатно, коммерческие – за деньги. Конечно, большинство может пройти все осмотры и анализы, не потратив ни копейки, по месту жительства. Но это волокитно, занимает массу времени и нервов. Поэтому руководители клиники, где вёл урологический приём Константин Петрович, заключив договор с районной поликлиникой, стоящей рядом, переведя им определённую плату, сняли на несколько часов врачей с приёма и… он вместе с коллегами отправился на медосмотр. Тогда последний раз и «прошёл флюорографию» (по-другому не скажешь).

В стоящем во дворе поликлиники фургоне с рентген - аппаратом коллега, узнав, что перед ним врач, шлёпнул печать в диспансерный лист без всякого снимка: «корпоративная солидарность». Потом лаборантка, больно тыча железным пером в палец, зная, что перед ней сотрудник соседней клиники, строго выпалила: «Могли бы и у себя всё сдать, а нам результаты принести, чтобы не загружать лишней работой». Терапевт принимала «всех, кто по диспансеризации», в одном кабинете с неврологом, причём из-за духоты (или чего-то ещё) дверь в холл, где своего приёма ждала толпа людей, была открыта.

Константин долго не ждал: его вызывали без очереди, объяснив шумевшим людям, что «это врач». Терапевт, будто торопясь куда-то, спросила: «Жалобы есть?» Даже если бы они были, в такой суете и безразличии на вопрос иного ответа, как «нет», быть не могло. Что-то быстро дописывая, доктор предложила поднять рубашку, дважды ткнула в его волосатую спину фонендоскопом и сказала: «Всё отлично. Да Вы же врач… по-другому и быть не могло. Если что – приходите». И тут, видимо, понимая, что по сути её ПРОФотмотр  не ПРОФессиональный, а ПРОФанационный, она неожиданно поделилась наболевшим: «Своих два участка, да ещё диспансеризацию «повесили». Химкомбинат подошёл и вы вот, коллеги… а для невролога кабинета нет… пришлось в один уплотниться. Писанины рой, народу вал... Еле ноги с работы уношу, половину бумажной работы беру домой. И все вокруг недовольны…».

Этот поход запомнился всем: почти каждый сотрудник клиники красочно, да не по разу, с оттенками и деталями разрисовывал картину своей встречи с муниципальной медициной. После этой «диспансеризации» Константин по поводу своего здоровья к коллегам не обращался ни разу: не тратил время на ПРОФанацию. Все последующие годы он вместе с друзьями сдавал по тысяче рублей «на медосмотр» и чьи-то знакомые за плату возвращали его медкнижку с заветной записью: «Практически здоров».   

А в прошлом году он вдруг стал худеть. «О, Константин Петрович, молодец! За фигуру взялся! Тебя уже почти не узнать: стройный красавец!» - типичный комплимент знакомых и коллег последнего времени. А пару месяцев назад он начал ещё и покашливать, списав это на аллергию. И только жалобы на боль в груди привели его к терапевту, принимавшему через стену. Электрокардиограмма была без кричащих особенностей. Все вопросы снял рентген, а потом и компьютер: запущенная форма рака лёгких (как чуть позже оказалось, с метастазами повсюду). Запоздало любое лечение, кроме симптоматического. Здесь и вспомнил Константин, что рентгеновский снимок он последний раз делал лет семь назад. «Кабы знал, где упаду,… - сетовал он на реанимационной койке, – проходил бы ежегодные медосмотры. Да, надо было всё делать вовремя. Лучше бы я за рентген платил, чем за медкнижки». 
    
На этом можно было бы закончить. Но я продолжу.
    
«Подстелить соломки» каждый из нас может раз в год, чтобы потом не оказаться на волоске между жизнью и  смертью, не зная, куда бежать для спасения. Государство финансирует всем нам ежегодную диспансеризацию даже порой в расширенном объёме (с маммографией и онкомаркёрами). Жаль конечно, что часто всё ложится на плечи и без того перегруженного участкового терапевта. Хотя сегодня уже во многих поликлиниках выделена специальная диспансерная служба, а в больших коллективах есть свой диспансерный врач.   

Но здесь открылась и другая тема: врач в роли пациента. Почему-то отношение врача к себе и к коллеге нередко отличается от такового к обычному человеку, приходящему на приём. На диспансеризации доктор нередко без осмотра и анализов может написать коллеге: «здоров», подумав, что «этот и без меня в случае нездоровья знает, что делать». Врач чаще всего не пропустит у другого проблему, на которую у себя не обратит внимания. Во всём этом – проблема отношения не столько врача к врачу как к пациенту, сколько человека к человеку и каждого из нас к самому себе. Есть, о чём подумать…

Опубликовано в "Медицинской газете" № 70 - стр. 6 от 18 сентября 2013 года
www.mgzt.ru