Антология встреча четырнадцатая

ПРЕДТЕЧИ И УЧИТЕЛЯ
АЛЕКСАНДР БЛОК
Как то получилось не очень хорошо, вначале были стихи, посвящённые  Блоку,
А теперь он сам. Но так получилось, уж очень хотелось во встречах ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ
дать слово и Цветаевой и Ахматовой. Напомню,  что антология вышла в свет в 1997 г.
и все, что я привожу в моих комментариях  тогда, я практически не меняю в текстах дня
сегодняшнего.
Начиная с 20-х годов этого века русская поэзия попала в западню. Идти туда, куда ушел Христос с красным знаменем, или не идти? Это не была игра в "чет-нечет", скорее это была игра в "любишь-не любишь". Маяковский сказал, - моя революция,а спустя годы пустил себе пулю в голову, Мережковский сказал, - не моя и уехал вместе с Гиппиус, Гумилев сказал - не моя и получил пулю - не хотел уезжать. В России поэтов преследовала и преследует некая пагубная символика. Вот критик Бенедикт Сарнов в книге о Мандельштаме "Заложник вечности" обвинил Блока ни много ни мало в "интеллигентском мозахизме". Мол, сами звали, звали революцию, а теперь, извращенцы вы эдакие, сами захлебываетесь в своей крови. Анафема вам, ироды! Конечно в
этой статье не хватит места, чтобы договорить все, что я думаю о Блоке и его "Двенадцати". Но очень коротко скажу - эта самая символика некий мираж, сгущение ассоциативных впечатле-
ний. На самом деле все проще. Дар поэта - часто - скрытый дар диалектика.  Никакой мистики и никакого мозахизма, господин критик, у Блока не было, да и не могло быть.
Он - умом ли, кожей, "нутром" - априори ЗНАЛ, что любую революцию ВСЕГДА начинают святые и бессребреники, а власть и богатство - как РЕЗУЛЬТАТ - ВСЕГДА  достаётся  банди
там и убийцам. А потом как-то  "само собой" на этих самых бессребреников находится крест на Голгофе, или пуля в Лефортове, или безвестная могила на Колыме. Я думаю и Блок умер вовремя, не то бы... А Маяковский, который поторопился сказать, - «тот, кто сегодня поет не с нами, тот против нас»,- сам вернул долги пулей, или же ему помогли в этом выше означенные "метафизики" - "за ненадобностью". Зачем нам живой "пастор Шлаг", лучше оставить благодарным потомкам "светлый образ его" как лучшего и талантливейшего поэта советской эпохи.  А по поводу ВСЕГДА, выгляните, господин критик, в окошко, кому там плоды нашей "революции" в ав-
густе 1991 г. достались, разглядели?..
Жаль, все фрагментарно, чувствую, что оставляю в своих рассуждениях уязвимые места, но может в другой раз, если такой шанс выпадет, удастся изложить все более аргументирован
но. Часть этой аргументации содержится в статьях моей книги «Записки любознательного чело
века», Москва, 2006 г.
Повторюсь, однако, поэт живёт по своим законам. Он может заблуждаться в жизненных реалиях, обманывать и обманываться, но искренне, без злого умысла - это главное.
Печально, когда поэт отождествляет себя с некой политической доктриной, и, если, поняв свою ошибку, не уходит сам, то ещё при жизни умирает в душах людей.
Истина поэта - желанная добродетель
(желанная не означает реальная или вымышленная);
Пароль поэта - бессмертие
(в противном случае зачем браться за перо?!);
Сердце поэта - любовь
(даже если это сердце поражено ишемическим заболеванием);
Ненависть поэта - тоже любовь
( ну, это уже совсем просто).


АЛЕКСАНДР БЛОК


                *   *    *
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагических страстей
Повествовать ещё не жившим.

И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар!


             *    *    *
 Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет.

Умрёшь - начнёшь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.


       Россия 

Опять, как в годы золотые,
Три стёртых треплются шлеи,
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи...

Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые -
Как слезы первые любви!

Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу...
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, -
Не пропадёшь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты...

Ну что ж? Одной заботой боле -
Одной слезой река шумней,
А ты все та же - лес, да поле,
Да плат узорный до бровей...

И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснёт в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика.


    Народ и поэт
       ( фрагменты )   

Жизнь без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами - сумрак неминучий
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твёрдо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд - да будет твёрд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь:  мир прекрасен.
Познай, где свет, - поймёшь, где тьма.
Пускай же все пройдёт неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума...

...Но песня - песнью все пребудет,
В толпе все кто-нибудь поёт.
Вот - голову его на блюде
Царю плясунья подаёт;
Там - он на эшафоте чёрном
Слагает голову свою;
Здесь - именем клеймят позорным
Его стихи... И я пою, -
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!..

Пусть церковь тёмная пуста,
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу... 


 
                Cкифы   
         ( с сокращениями )          

Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
      Попробуйте, сразитесь с нами! 
Да, скифы - мы!  Да, азиаты - мы,
      С раскосыми и жадными очами!

Для вас - века,  для нас - единый час.
      Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
      Монголов и Европы!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вы сотни лет глядели на Восток,
      Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
      Когда поставить пушек жерла!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О, старый мир! Пока ты не погиб,
      Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
      Пред Сфинксом с древнею загадкой!


Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
      И обливаясь чёрной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
      И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,
      Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть  любовь,
      Которая и жжёт, и губит!

Мы любим все - и жар холодных числ,
      И дар божественных видений,
Нам внятно все - и острый галльский смысл,
      И сумрачный германский гений...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы любим плоть - и вкус, её и цвет,
      И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
      В тяжёлых, нежных наших лапах?..

Привыкли мы, хватая под уздцы
      Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжёлые крестцы
      И усмирять рабынь строптивых... 

Придите к нам! От ужасов войны
      Придите в мирные объятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
      Товарищи! Мы станем - братья!..

А если нет, - нам нечего терять,
      И нам доступно вероломство!
Века, века - вас будет проклинать
      Больное позднее потомство!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но сами мы - отныне вам не щит,
      Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
      Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн
      В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
      И мясо белых братьев жарить!..

В последний раз - опомнись, старый мир!
      На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
      Сзывает варварская лира!   



                МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН
                "В  который раз, мечтая о свободе,
                Мы строим новую тюрьму..."

Кто из побывавших в Коктебеле не знает дачу Волошина, приют для всех страждущих
окунуться в атмосферу духовной жизни России начала прошлого века. Художник  и
поэт, мыслитель, поистине светоч культуры. С его именем  связаны самые высокие
взлёты духовности русской интеллигенции начала прошлого века.
 Но сам Коктебель с его панорамой гор! Помню, в 1964 г. я прикатил в Крым из Москвы
 в средине сентября на чешском мотоцикле «Ява».( В скобках замечу: конному спорту
я изменил ради этого красного дьявола, ничего лучшего тогда в стране не было).
 О, серпантины крымских дорог. От Судака до Алушты 850 поворотов. Мчался я в Ялту,
 в отпуск, но когда я влетел в Коктебель и остолбенел от этой панорамы, от хребта Хобо  Тепе, я понял -  дальше я не поеду! И какие же интересные встречи и знакомства там ждал меня. Сам себе завидую, вспоминая тот год. Но вернёмся к творчеству Волошина. Он переживал революцию тяжело, страшно. Ему, гуманисту с большой буквы были невыносимы ужасы гражданской войны, разруха, трагедия народа, брошенного в пучину высоких истин и разгула низменных страстей эпохи.


МАКСИМИЛИАН  ВОЛОШИН

                Китеж
            ( часть первая )

Вся Русь - костёр. Неугасимый пламень
    Из края в край, из века в век
Гудит, ревёт... И трескается камень.
    И каждый факел - человек.
Не сами ль мы, подобно нашим предкам,
    Пустили пал? А ураган
Раздул его и тонут в дыме едком
    Леса и села огнищан.
Ни Сергиев, ни Оптина, ни Саров
    Народный не уймут костер:
Они уйдут, спасаясь от пожаров,
    На дно серебряных озёр.
Так отданная на поток татарам
    Святая Киевская Русь
Ушла с земли, прикрывшись Светояром...
    Но от огня не отрекусь!
Я сам - огонь. Мятеж в моей природе,
    Но цепь и грань нужны ему.
Не в первый раз, мечтая о свободе,
    Мы строим новую тюрьму.
Да, вне Москвы -  вне нашей душной плоти,
    Вне воли медного Петра -   
Нам нет дорог: нас водит на болоте
    Огней бесовская игра.
Святая Русь покрыта Русью грешной,
    И нет в тот град путей,
Куда зовёт  призывный и нездешний
    Подводный благовест церквей.


        Русь гулящая 

В деревнях погорелых и страшных,
Где толчётся шатущий народ,
Шлендит пьяная в лохмах
                кумашных,
Да бесстыжие песни орёт.

Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая - кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.

А проснувшись, бьётся
                в подклетьях,
Да ревёт, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.

А не то разинет глазища
Да вопьётся, вцепившись рукой:
“Не оставь меня смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной.

Покручинься моею обидой,
Погорюй по моим мертвецам,
Не продай басурманам, не выдай
На потеху лихим молодцам...

Вся-то жизнь в теремах под засовом..
Уж натешились вы надо мной...
Припаскудили пакостным словом,
Припоганили кличкой срамной".

Разве можно такую оставить,
Отчураться, избыть, позабыть?
Ни молитвой её не проплавить,
Ни любовью не растопить...

Расступись же, кровавая бездна!
Чтоб во всей полноте бытия
Всенародно, всемирно, всезвёздно
Просияла правда твоя!


                МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ

Это был гений чистой воды! С таким, заложенным в него потенциалом завоевания мира пылающим словом пророка, что рядом  с ним во всей мировой поэзии вровень смотрятся не только Пушкин,  но и Гёте,  и Байрон, и Гейне. Погибнуть в неполные 28 лет и оставить наследие, которое ещё не один век будет восхищать силой и мудростью слова.
Моя встреча с Лермонтовым произошла в раннем детстве, до школы. Мама учила со мной «Мцыри», а отец – «Бородино». Смешно, что слова «рука бойца колоть устала» я воспринимал  как «рука бойца колотью стала» и всё недоумевал, что это за «колоть» такая.Где-то я читал, что один из английских исследователей творчества Лермонтова был потрясён,узнав, что "Маскарад"- эту зрелую, глубокую драму напи сал не умудрённый опытом жизни зрелый мастер, а 19 летний юноша. Впрочем Рахманинов написал оперу «Олеко» по «Цыганам» Пушкина в 17 лет. Да, гениями Россия никогда не была обижена.


    МИХАИЛ  ЛЕРМОНТОВ

         Чаша жизни   

            
               1
Мы пьем из чаши бытия
   С закрытыми очами,
Златые омочив края
   Своими же слезами;

            
              2
Когда же перед смертью с глаз
   Завязка упадает,
И все, что обольщало нас,
   С завязкой исчезает;

            
              3
Тогда мы видим, что пуста
   Была златая чаша,
Что в ней напиток был - мечта,
   И что она - не наша! 


             
             *    *    *

     Есть речи - значенье
     Темно иль ничтожно,
     Но им без волненья
     Внимать невозможно.


     Как полны их звуки
     Безумством желанья!
     В них слезы разлуки,
     В них трепет свиданья.

     Не встретит ответа
     Средь шума мирского
     Из пламя и света
     Рожденное слово;

     Но в храме, средь боя
     И где я ни буду,
     Услышав, его я
     Узнаю повсюду.

     Не кончив молитвы,
     На звук тот отвечу,
     И брошусь из битвы
     Ему я навстречу.


           Мцыри
        (вступление)

Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
Был монастырь. Из-за горы
И нынче видит пешеход
Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод,
Но не курится уж под ним
Кадильниц благовонный дым,
Не слышно песен в поздний час
Молящих иноков за нас.
Теперь один старик седой,
Развалин страж полуживой,
Стирает пыль с могильных плит,
Которых надпись говорит
О славе прошлой - и о том,
Как, удручен своим венцом,
Такой-то царь, в такой-то год,
Вручал России свой народ.
              ______

И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
За гранью дружеских штыков.



             Пророк

С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;

Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
               
“Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!

 Смотрите ж, дети, на него:
 Как он угрюм, и худ, и бледен!
 Смотрите, как он наг и беден,
 Как презирают все его!"   


                *   *   *
Когда волнуется желтеющая нива
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зелёного листка,

Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

Когда студёный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,-

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, -
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога... 


                *   *   *
Расстались мы; но твой портрет
Я на груди моей храню:
Как бледный призрак лучших лет,
Он душу радует мою.

И новым преданный страстям,
Я разлюбить его не мог:
Так храм оставленный - все храм,
Кумир поверженный - все бог!

         
          Послание

    Катерина, Катерина,
    Удалая голова!
    Из святого Августина
    Ты заимствуешь слова.
   
    Но святые изреченья
    Помрачаются грехом,
    Изменилось их значенье
    На листочке голубом.

    Так, я помню, пред амвоном
    Пьяный поп, отец Евсей,
    Запинаясь, важным тоном
    Поучал своих детей;
   
    Лишь начнёт - хоть плачь заране...
    А смотри, как силен Враг!
    Только кончит - все миряне
    Отправляются в кабак.   



              Прелестнице

Пускай ханжа глядит с презреньем
На беззаконный наш союз,
Пускай людским предубежденьем
Ты лишена семейных уз,
Но перед идолами света
Не гну колена я мои,
Как ты, не знаю в нем предмета
Ни сильной злобы, ни любви.
Как ты, кружусь в веселье шумном,      
Не чту владыкой никого,
Делюся с умным и безумным,
Живу для сердца своего;
Живу без цели, беззаботно,
Для счастья глух, для горя нем,
И людям руки жму охотно,
Хоть презираю их меж тем!..
Мы смехом брань их уничтожим,
Нас клеветы не разлучат:
Мы будем счастливы, как можем,
Они пусть будут, как хотят!


                Родина

Люблю отчизну я, но странною любовью!
      Не победит её рассудок мой.
      Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

      Но я люблю — за что, не знаю сам —
      Её степей холодное молчанье,
      Её лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек её подобные морям;
Просёлочным путём люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.
      Люблю дымок спаленной жнивы,
      В степи ночующий обоз,
      И на холме средь жёлтой нивы
      Чету белеющих берёз.
      С отрадой многим незнакомой
      Я вижу полное гумно,
      Избу, покрытую соломой,
      С резными ставнями окно;
      И в праздник, вечером росистым,
      Смотреть до полночи готов
      На пляску с топаньем и свистом
      Под говор пьяных мужичков.

               
                *   *   *
        Прощай, немытая Россия,
        Страна рабов, страна господ,
        И вы, мундиры голубые,
        И ты, им преданный народ.

        Быть может, за стеной Кавказа
        Укроюсь от твоих пашей,
         От их всевидящего глаза,
         От их всеслышащих ушей.


                НИКОЛАЙ  МИНСКИЙ  (ВИЛЕНКИН)
Символист. Ивана Алексеевича Бунина, как он писал в своих воспоминаниях, с Минским
Познакомил Бальмонт где-то на юге, возможно в Одессе. Это был человек небольшого
роста, коренастый, с огромной львиной шевелюрой, довольно замкнутый человек.
В юности Минский примыкал к народникам и революционным демократам, но позже
отошёл от активной революционной деятельности. В антологии представлено только
одно его стихотворение, но я не отдам его и за десять стихов других поэтов.


                НИКОЛАЙ  МИНСКИЙ
 
                *    *    *
Как сон, пройдут дела и помыслы людей.
Забудется герой, истлеет мавзолей,
      И вместе в общий прах сольются.
И мудрость, и любовь, и знанья, и права,
Как с аспидной доски ненужные слова,
      Рукой неведомой сотрутся.

И уж не те слова под тою же рукой -
Далеко от земли, застывшей и немой,
      Возникнут вновь загадкой бледной.
И снова свет блеснёт, чтоб стать добычей тьмы,
И кто-то, будет жить не так, как жили мы,
      Но так, как мы, умрёт бесследно.

И невозможно нам представить и понять,
В какие формы дух оденется опять,
      В каких созданьях воплотится.
Быть может, из всего, что будит в нас любовь,
На той звезде ничто не повторится вновь...
      Но есть одно, что повторится.

Лишь то, что мы теперь считаем праздным сном, -
Тоска неясная о чем-то неземном,
      Куда-то смутные стремленья,
Вражда к тому, что есть, предчувствий робкий свет
И жажда жгучая святынь, которых нет, -               
      Одно лишь это чуждо тленья.

В каких бы образах и где бы средь миров
Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков,
      Какие б существа ни жили, -
Но будут рваться вдаль они, подобно нам,
Из праха своего к несбыточным мечтам,
      Грустя душой, как мы грустили.

И потому не тот бессмертен на земле,
Кто превзошёл других в добре или во зле,
      Кто славы хрупкие скрижали
Наполнил повестью, бесцельною, как сон,
Пред кем толпы людей - такой же прах, как он, -
      Благоговели иль дрожали.

Но всех бессмертней тот, кому сквозь прах земли
Какой-то новый мир мерещился вдали -
      Несуществующий и вечный,
Кто цели неземной так жаждал и страдал,
Что силой жажды сам мираж себе создал
      Среди пустыни бесконечной.


До встречи