Ярослав Сейферт. Кралупские аркады

Городской ручей отличался
жутким запахом.
От него отвернулось небо.
Все в него сливали помои,
А живущие рядом с ним
черепки посуды выбрасывали
и дохлых кошек.

Безобразный скаредный нищий Папльгам,
устрашение для детей,
собиравший в городских свалках
выброшенное рванье,
все в крови, в поту и в слезах,
от которого избавлялись
люди с радостью на душе,
в том ручье свои ноги мыл.

Когда ставили в Кралупах мост,
ручей заточили.

Но с самого того дня,
как вода меж камней умолкла,
на ветвях окрестных деревьев
больше не пели птицы.

От костела через всю площадь,
мимо книжного магазина –
ясно вижу его витрины
и в их стеклах свое лицо –
и почти до ручья оттуда
длились Кралупские аркады.

Под их сенью шагал священник
в белой рясе  в праздничный день
Тела Божия,
и начищенными ботинками
попирал он цветы,
которыми его путь устилали девушки.

С головой, полной ярких планов
и стихов,
сочиняемых мимоходом,
я несмело в тени аркады
ускорял своих мыслей бег.

Мой приятель актер считал
лебедей с Дворцового моста
каждую зиму.
Я ж вовек не считал ничего,
будь то лебеди, дни, иль ночи,
или деньги.
Ныне жизнь состоит из цифр.
Но что было считать в то время –
разве капли дождя?

Что такое струны души,
о которых твердят поэты?
Вероятно, касаются их
пальцы первой печали,

Или, может быть, поцелуи?
Их тогда еще было немного.
Иль девичий робкий смешок?
Может быть!
Да, смешок за смешком,
пока ветром не сдуто все.

Впрочем, колокол пополудни
загонял меня в дом,
где вторую часть дня я всецело
предавался стихам.

Только в старых сказках родятся
такие поэты,
что, когда они влюблены,
их любовные песнопенья
сами сыплются из рукавов.

На пороге своей любви,
заступившей мою дорогу,
я оставил эту записку:
          -  Знаю я
о своих стихах,
что они отнюдь не шедевры.
Умоляю ваши глаза
снисходительность проявить.

К этим скромным стихам привязаны
серебристою нитью
          розы,
если вы коснетесь губами
их податливых лепестков,
красоту свою поцелуете.

Только за день до срезки цветов,
столь прекрасных,
и лишь распускающихся,
был мной с каждого лепестка
сдут покрывший их жуткий слой
черной кралупской сажи.