Антология встреча тринадцатая

                СОВРЕМЕННИКИ ЧАСТЬ 3. 

Моё детство и отрочество во многом прошли под знаком литературного
наследия МАКСИМА ГОРЬКОГО
Несомненно он один из крупнейших писателей начала прошлого века
не только России, но и Европы. Он дружил с выдающимися деятелями
своей эпохи, но в плане литератур ном и в общении он более
тяготел к Льву Толстому и Антону Чехову. Насколько Чехов
ценил Горького-Пешкова говорит только один факт. Когда
 Горький подвергся политическому преследованию со стороны
государства, Чехов в знак протеста отказался от звания
академика. Фигура Горького во многом противоречива, как и эпоха,
которую он отразил так глубоко и ярко в прозе и пьесах. До войны
был поставлен фильм по трилогии Горького "Детство", "В людях",
"Мои университеты". В первой серии мальчики-подростки идут
по высокому берегу Камы и поют:

Город на Каме,
Где не знаем сами,
Город на Каме матушке-реке,
Не дойти ногами,
Не достать руками
Город на Каме-матушке реке...

Смешно сказать, у меня до сих пор, а прошло более семидесяти лет,
эта песня звучит в ушах и я хорошо помню мелодию. Его "Сказки
старухи  Изергиль", его Данко, вырвавший из груди своё пылающее
сердце,  чтобы осветить людям путь к свободе, его  "Челкаш",
"Мальва", его "Буревестник", невозможно забыть.  А эпопея
"Клим Самгин",  а его пьесы "Егор Булычов и другие", "Достигаев
и другие", "Мещане", "Васа Железнова", "На дне", ставшая в своё
время визитной карточкой МХАТА.
Он создал большую литературу. Я думаю возврат к ней неизбежен, как стал
неизбежен возврат его памятника на площадь Белорусского вокзала.
Но в песнях и сказаниях он был самым ярким романтиком своего времени
и это несмотря на тяжелейшие годы скитаний и нищеты. Удивительный был
человечище, под стать своей эпохе. Мы забываем, что именно Горький оставил
нам самую ёмкую формулу становления Хомо сапиенс - человека разумного.
Она всего лишь в четырёх словах: ЛЮБИТЕ КНИГУ - ИСТОЧНИК ЗНАНИЯ.



МАКСИМ ГОРЬКИЙ (АЛЕКСЕЙ ПЕШКОВ)


    ЛЕГЕНДА О МАРКО

В лесу над рекой жила фея,
В реке она часто купалась;
Но раз, позабыв осторожность,
В рыбацкие сети попалась.
Ее рыбаки испугались...
Но был с ними юноша Марко;
Схватил он красавицу фею
И стал целовать ее жарко.
А фея, как гибкая ветка,
В могучих руках извивалась,
Да в Марковы очи глядела
И тихо чему-то смеялась...
Весь день она Марко ласкала,
А как только ночь наступила -
Пропала веселая фея, -
У Марко душа загрустила..
И дни ходит Марко, и ночи
В лесу над рекою Дунаем,
Все ищет, все стонет: "Где фея?"
Но волны смеются: "Не знаем".
- Но он закричал им: "Вы лжете!               
Вы сами играете с нею!"
И бросился юноша глупый
В Дунай, чтоб найти свою фею.

...Купается фея в Дунае,
- Как раньше до Марко купалась;
А Марко уж нету...  Но, все же,
От Марко хоть песня осталась.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут:
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют!


                БУЛАТ   ОКУДЖАВА
Один из символов литературной России  60-80 годов.   Отличный памятник поставили ему на его Старом Арбате. Вот он выходит к нам, чуть сутуля плечи,  «дворянин арбатского двора». Он так популярен и так любим до сих пор, особенно  коренными москвичами, которых, к сожалению, становится всё меньше. Да и Старый Арбат отжил своё. А ведь я ещё помню, как по Арбату ходили трамваи, а потом и троллейбусы.  Впервые я услышал первые песни Булата в магнитофонной записи году в 1962. В те времена, сейчас трудно в это поверить, чтобы попасть на новый фильм приходилось долгими часами стоять за билетами. Вот мы и стояли в очереди у касс  «Ударника» и рядом кто-то держал небольшой катушечный магнитофон. Часа два мы стояли в очереди и за это время  хозяин  магнитофона  раза четыре перематывал  плёнку и опять мы слушали самые первые песни Булата.
Как-то, уже в 90-е на каком-то юбилейном вечере  литобъединения  (не помню названия),не помню кто меня туда затащил, Окуджава пел в живую со сцены большого зала ЦДЛ под собственный  аккомпанемент.

           БУЛАТ  ОКУДЖАВА


            ПИСЬМО К МАМЕ

Ты сидишь на нарах посреди Москвы.
Голова кружится от слепой тоски.
На окне намордник, воля - за стеной,
ниточка порвалась меж тобой и мной.
За железной дверью топчется солдат...
Прости его, мама, он не виноват,
он себе на душу греха не берет -
он не за себя ведь - он за весь народ.

Следователь юный машет кулаком.
Ему так привычно звать тебя врагом.
За свою работу рад он попотеть...
Или ему тоже в камере сидеть?
В голове убогой - трёхэтажный мат...
Прости его, мама, он не виноват,
он себе на душу греха не берет -
он не за себя ведь - он за весь народ.

Чуть за Красноярском - твой лесоповал,
Конвоир на фронте сроду не бывал.
Он тебя прикладом, он тебя пинком,
чтоб тебе не думать больше ни о ком.
Тулуп на нем жарок да холоден взгляд.
Прости его, мама, он не виноват,
он себе на душу греха не берет -
он не за себя ведь - он за весь народ.

Вождь укрылся в башне у Москва-руки.
У него от страха паралич руки.
Он не доверяет больше никому,
словно сам построил для себя тюрьму.
Все ему подвластно, да опять не рад.
Прости его, мама, он не виноват,
он себе на душу греха не берет -
он не за себя ведь - он за весь народ.


            СТАРЫЙ КОРОЛЬ

В поход на чужую страну собирался король.
Ему королева мешок сухарей насушила
и старую мантию так аккуратно зашила,
дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.

И руки свои королю положила на грудь,
сказала ему, обласкав его взором лучистым:
“Получше их бей, а не то прослывёшь пацифистом,
и пряников сладких отнять у врага не забудь!”               

И видит король - его войско стоит средь двора:
пять грустных солдат, пять весёлых солдат и ефрейтор.
Сказал им король: “Не страшны нам ни пресса, ни ветер!
Врага мы побьём и с победой придём и ура!”               

И вот отгремело прощальных речей торжество.
В походе король свою армию переиначил:
весёлых солдат интендантами сразу назначил,
а грустных оставил в солдатах - авось ничего.

Представьте себе, наступили победные дни.
Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной,
ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,
Но пряников целый мешок захватили они.

Играйте оркестры! Звучите и песни и смех!
Минутной печали не стоит, друзья, предаваться:
ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться,
и пряников, кстати, всегда не хватает на всех.


             ДО СВИДАНЬЯ МАЛЬЧИКИ

         Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
         стали тихими наши дворы,
         наши мальчики головы подняли -
         повзрослели они до поры,
         на пороге едва помаячили
         и ушли, за солдатом - солдат...
         До свидания, мальчики! Мальчики,
         постарайтесь вернуться назад.
         Ах, война, что ж ты, подлая сделала:
         вместо свадеб - разлуки и дым,
         наши девочки платьица белые
         раздарили сестрёнкам своим.
         Сапоги - ну куда от них денешься?               
         Да зелёные крылья погон...
         Вы наплюйте на сплетников, девочки.
         Мы сведём с ними счёты потом.
         Пусть болтают, что верить вам не во что,
         что идёте войной наугад...
         До свидания, девочки!  Девочки,
         постарайтесь вернуться назад.
               

                ЛЕОНИД ГУБАНОВ

Вернёмся в 60-70-е годы. Там осталась еще одна незаживающая рана - Леонид Губанов. Как же это вы, матерые и многоопытные жеребцы и жеребицы, не приветили маленького дикого мустанга? Не привели на конюшню, не насыпали золотого овса, не налили студёной водицы. Не объяснили, что глупо у каждого встречного спрашивать: "так гений я или не гений?" Вот втолковать парню, что его дар - это не его собственный пиджак, а через него дан людям. Но кто это должен был объяснять? Уже ангажированные властью "разрешённые оппозиционеры"? А они взяли и не приветили. Оставили за порогом своего официоза, который за глаза честили, но которым и кормились. На то и Литфонд, чтобы карась не дремал! А Губанова и его коман
ду ошельмовали и бросили на произвол судьбы. Своими руками сделали пасынками "настоящей поэзии". А ведь могли в те годы, могли замолвить словечко, да видно, самим себе стыдясь признаться, увидели в этих мальчишках конкурентов и своих могильщиков. Другим объяснить невозможно! Он ушёл из жизни добровольно, как
Шпаликов сценарист, поэт, также как Голонсков - правозащитник и начинающий поэт,
не выдержав тюремного заключения.
Были ли Леонид Губанов и Сергей Есенин, как объясняли некоторые "знато ки", запрограммированы на самосожжение? Ну что за чушь! Не можем без метафизи ческого рока в виде зелёного змия, петли и перерезанных вен. А как же быть с Маяковским, Цветаевой, Далем, Высоцким... опять метафизика? Истинная причина их преждевременной гибели, или добро вольного ухода - конфликт с эпохой, властью, общественной моралью... А может действительно кому-то помогли "метафизики" из НКВД-КГБ? Кто знает... Вон когда Савинкова выпотрошили, заставили публично пока яться, эти самые"метафизики" взяли да и "опустили" в окно или в лестничный про лёт за ненадобностью. "За ненадобностью" - удобная однако формулировка.До чего "деликатно" подводит система человека к вопросу о его надобности или  ненадобности сказал  Борис Чичибабин в стихотворении, от которого, выражаясь cловами Городницкого, "мороз дерет по коже":

"...Одним стихам вовек не потускнеть,
да сколько их останется однако.
Я так устал, как раб или собака,
сними с меня усталость, матерь Смерть."



      ЛЕОНИД ГУБАНОВ


      ПЕТЕРБУРГ
      ( фрагменты )

Как будто Царское Село.
Как будто - снег промотан мартом.
Ещё лицо не рассвело,
Но пахнет музыкой и матом.

Целуюсь с проходным двором,
Справляю именины вора.
Сшибаю мысли как ворон
У губ с багрового забора.

Мой день страданьем убелён
И под чужую грусть разделан.
Я умилен как Гумилёв
За три минуты до расстрела...

Откуда начинает грусть?
Орут стихи с какого бока,
Когда вовсю пылает Русь
И Бог гостит в усадьбе Блока...

Не попрошайка я, не нищенка,
Прибитая злосчастной верой.
А Петербург, в котором сыщики         
И под подушкой - револьверы.

Мой первый выстрел не угадан,
И смерть напрасно ждёт свидания.
Я околдован, я укатан
Санями золотой Цветаевой...

Марина! Ты опять не роздана.
Ах, у эпох как растерях, -
Поэзия всегда - Морозова
До плахи и монастыря...


        *    *    *
Кого украдкой расскажу?
Кого помилую внезапно?
По шумным улицам брожу
Визитной карточкою в Завтра.
Нет ни двора и ни кола,
Но все равно счастливой тенью
Звоню во все колокола
Растерянному поколенью.
Я знаю, это ни к чему,
Но, как в пустыне вопиющий,
Из всех святых скрутив чалму
Век пьяный
                гонит Век непьющий.         
Дракон приветствует распад.
А что любить? К чему стремиться?
Когда звезда уходит спать,
Спать, чтобы с горя не напиться.
ёе коморка так темна,
Что и найти довольно сложно.
Ведёт нас рюмочка вина,
Дрожит, оправдываясь слёзно.
Я за неё в тиши молюсь
И за неё в ночи сверкаю,
А подо мною пляшет Русь
И плачет - вот уже веками.



           МАРТА
        ( фрагменты )

Отыграли злые зимы,
                крышка, мат!
Наступай,
              невыразимый, шалый март!
Я - как Новгород -
                в одних колоколах.
Марта, девочка
                затопленной Руси,
Не бросай меня,
                открой меня, спаси!
Я как Новгород, крестами теребя,
Буду зовом,
                буду звоном для тебя...
...Стало мало
                сала, славы после зим.               
Вместе с Мартой жгу на чтенье керосин.
А потом её,
                уснувшую, босую,
Заколдованными красками рисую.

Вот и все.
              И зимам - мат!  И богу - мат!
Синим полднем
                в синих лодках
                плещет март.
В теплом небе
                ходят тучи-караси.
Ох, и весны,
                ох, и бабы на Руси!..



            СЕРЫЙ КОНЬ

Я беру кривоногое лето-коня,
Как горбушку беру, только кончится вздох.
Белый пруд твоих рук очень хочет меня,
Ну а вечер и Бог, ну а вечер и Бог?

Знаю я, что меня берегут на потом,
И в прихожих,  где чахло целуются свечи,
Оставляют меня гениальным пальто,
Выгребая всю мелочь, которую не в чем...

Я стою посреди анекдотов и ласк,
Только окрик слетит, только ревность притухнет.         
Серый конь моих глаз, серый конь моих глаз!
Кто-то влюбится в вас и овёс напридумает.

Только ты им не верь и не трогай с
                крыльца   
В тихий траурный дворик "люблю".
Ведь на медные деньги чужого лица
Даже грусть я себе не куплю.

Осыпаются руки, идут по домам,
Низкорослые песни поют,
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
Но коней за собой не ведут.


Снова лес обо мне, называет купцом,
Говорит, что смешон и скуласт,
Но стоит как свеча над убитым лицом
Серый конь, серый  конь моих глаз.

Я беру кривоногое лето-коня...
Как он плох, как он плох, как он плох!
Белый пруд твоих рук не желает понять,
Ну а Бог?
               Ну а Бог?
                Ну а Бог?


          СТИХИ К МУЗЕ

                (1)
Я найду тебя за тридевять земель.
Отыщу на дне колодца и реки.
Я построю твоей славе мавзолей,
Накормлю тебя как голубя с руки.
Белым пламенем объят твой белый сад.       
Словно  каменный приду к тебе на суд.
Твои губы - то нектар,
                то сладкий яд
По душе моей безумной разнесут.
Я ни спать теперь,
                ни плакать не могу,
Разучился пить вино я и давно.
Я тебя как свечку Богу берегу,
Изменить  тебе навеки не дано!
Ты - погибель,
Но и верный, ясный свет.
Я иду на твой невидимый костёр.
Как же тяжко
                твой безумно-лёгкий след
Мои крылья неживые распростёр!

Муза! Муза!
                Чар твоих не пронеси.
Третий раз один и тот же снится сон, -
Я - Царь-Колокол,
                да, видно, на Руси
Не поднять меня,
                а вот уж был бы звон!!!



                АЛЕКСАНДР КУШНЕР

Он давно ходит в классиках, этот петербуржец. Не зря в качестве эпиграфа к вступительной статье Антологии я взял первую строфу   его стихотворения: «Поэзия явление иной прекрасной жизни..»


                *    *    *
Поэзия - явление иной,
Прекрасной жизни где-то по соседству
С привычной нам земной.
Присмотримся же к призрачному средству
Попасть туда, попробуем прочесть
Стихотворенье с тем расчётом,
Чтобы почувствовать: и правда, что-то есть
За тем трёхсложником, за этим поворотом.
Вот рай, пропитанный звучаньем и тоской,
Не рай, так подступы к нему, периферия
Той дивной местности, той почвы колдовской,
Где сердцу пятая откроется стихия.
Там дуб поёт.
Там море с пеною, а кажется, что с пеньем
Крадётся к берегу; там жизнь, как звук растёт     .
А смерть отогнана, с глухим поползновеньем.


                *    *    *
Я, как помытчик при тишайшем
Царе, курить не буду, пить.
А буду сокола все дальше,
Все выше в небо заводить:
О, как он бел и как он страшен!
Привязан, скажешь? Где же нить?

Смотри, смотри, мой царь, мой кроткий,
Да не заметят гнев и страсть.
Как сокол, крик издав короткий,
На цаплю в небе рад упасть.
Пускай глядят, задрав бородки,
Дай насладиться боем всласть.

Ты видишь мысль мою в работе.
Она находит свой предмет.
Как сокол белый на охоте:
Он тоже ритмом разогрет.
Мой друг, на этой верхней ноте
Прощай! Кто скажет: счастья нет?


                ОЛЕГ  ДАЛЬ

Трагический  Олег Даль, один из самых обаятельных актёров, он своими ролями просто влюблял в себя. Но как он мучился в том прошлом мире, как задыхался от обступившей его фальши и лицемерия на всех уровнях жизни,  да и в театре тоже. Он метался. Если бы он уехал из страны, может был бы жив и по сей день. Пил?  Да. От такой жизни такие натуры и спивались на Руси. Говорят он был «зашит». Его стерегли. Но однажды,  на съёмках фильма не доглядели. Он в буфете гостиницы взял  в тайне от группы бутылку коньяка. А утром нашли его в номере мёртвым. На столе
стояла пустая бутылка. Да. Скорее всего это был добровольный уход. Он не мог не понимать того, что делает. Возможно к этому решению его подтолкнула смерть Высоцкого, ведь обе они похожи на самом деле. И Высоцкого не углядели ещё раньше чем Даля.

ВЛАДИМИРУ ВЫСОЦКОМУ. БРАТУ.

Сейчас я вспоминаю...
Мы прощались... Навсегда.
Сейчас я понял... Понимаю...
Разорванность следа...
Начало мая...
Спотыкаюсь...
Слова, слова, слова.
Сорока бьёт хвостом,
Снег опадает, обнажая
Нагую холодность ветвей.
И вот последняя глава
Пахнула розовым кустом,
Тоску и живость обещая,
И умерла в груди моей.
Покой - покой...
И одиночество, и злоба,
И плачу я во сне и просыпаюсь.
Обида - серебристый месяц.
Клеймённость - горя проба.
И снова каюсь. Каюсь. Каюсь.
Держа в руках разорванное сердце...



       *   *    *
На холсте пейзаж
                намалёван,
Кровь струится в поддельной реке,
Под раскрашенным деревом
                клоун
Одиноко мелькнул вдалеке.
Луч, скользнув, поспешил убраться.
Вспышка выстрела. Крик -
                И в ответ
На стене ухмыльнулся портрет.
Рама сломана. В воздухе
                душном,
Между звуком и мыслью застыв,
Над грядущим и над минувшим
Ворожит непонятный мотив.

           НОЧНОЙ ПУТЬ
    
  Дорога. Дорога.
     Обочина. Ночь.
     Стеклянный туман,
     Звенящий бетон,
     Скрипящий уклон и
     Деревья. Деревья,
            Летящие прочь.
    Непрочность колёс
    И воздуха стон.
    Вверху одиноко
       Повисла звезда
        Внизу у дороги
       Кошачьи глаза.
         



              Мне снилось...

Поле. И овраг. И пересохшая трава.
Шуршанье ветра. И опять овраг  Далеко
И далеко
Летела лошадь. Горизонт рвала
Осипшим ржаньем...
Одиноко...
Солнце уходило. Все стало красным.
Только тень моя чернела
И жаркий ветер стих, а воздух
                стал тяжёл.
А лошадь?
Как будет жить одна? Без седока?
И крик её в моей душе навеки
Поселился...
И мечется, и бьётся, и храпит,
И вырваться не может.
Так жизнь промчится
Одиноким зверем. Нигде свой путь
Не отмечая вехой,
Питая душу призрачною верой,
Что память о тебе
Останется в степи безмолвной
Гулким звуком…


       *  *  *
Ночь весенняя лунна, лунная.
Никого -
И холодная тишина.
А под арками семиструнными
Шёпот,
Шёпот и запах вина.
Вот и чёрный забор
Извернулся змеёй,
Притаился, как вор,
Как туман над землёй.
А напротив
В далёком доме
На решётчато-лунном балконе
Девушка танцевала
В красной, как краска,
Блузке.
Ах, как ей узко узко,
Словно в железной
Маске.
Я музыку смутно гадал -
Ту, что её кружила.
И страшно. И страшно.
Я вдруг увидел
На плечиках блузка сушилась
И ветер её трепал.

Прогулка с котом

И ломать меня ломали,
И терзать меня терзали,
Гнули, гнули до земли,
А я выпрямился...

Я не клялся, не божился,
Я легко на свете жил,
Хоть в четыре стенки бился,
Волком на луну не выл...

Можно плюнуть с горки в реку,
Поднатужиться, напрячься
И подпрыгнуть на вершок.
Можно душу человеку
Измолоть на порошок...

Ах, ломать меня ломать...
Ах, терзать меня терзать...


 *  *   *
Помоги и спаси,
О, Господи.
Сбереги и укрой,
О, Господи.
Мягким снегом
 меня занеси, Господи.
И глаза свои не закрой, Господи.
Погляди на меня,
О, Господи.
Вот я весь пред тобой,
О, Господи.
Я живу не клянясь,
О, Господи.
Помоги и спаси,
О, Господи...

Трудно представить состояние Олега, когда он писал это моление мысленно уже стоя
на самом краю.

                ИГОРЬ КУЗЬМИН
Я не знал этого поэта, когда ко мне случайно попали эти стихи, я был очарован
совершенством этого текста. Говорят  Кузьмин много лет назад покинул Россию.

 Отрывки из бесконечной
             поэмы

                5.
Когда слова построены в ряды
И тяготеют к обретенью формы,
Законченности, трезвости и нормы,
Мне снятся Гефсиманские сады.

И человек, который говорил:
- Вино, употреблённое во благо,
Заменит совесть. И была бумага.
И был закат. И не было чернил.

И каждый слушал и запоминал,
Забыв о том, что память ненадёжна,
Прикидывая, как это возможно
В себе Христа продать за номинал.

А он сказал:
                - А знаете ли вы,
Что за людьми с короткими мечами
Приходят люди с длинными речами?..               
         И Солнце не вернулось из травы.

А он зажёг пчелиную свечу,
И от неё в сосуде почернело
Вино. Он улыбнулся:  кровь и тело...
И, помолчав, добавил:  я шучу.

И в этот миг закончился четверг.
За ним явились трезвые солдаты,
И трезвым был народ, когда Пилату
Кричал:
            - Распни его!  Се человек!

...Века спустя, в одной из дальних стран,
Когда народу сказок захотелось,
Они просили:
                - Милый Амадеус!
А тот ответил:
                - Я ещё не пьян.

                ВАДИМ ДЕЛОНЕ
Один из многих дисидентов, отбывавших лагерный срок. Человек мужественный
и неординарный. Кажется немного странным, что баллада посвящена Высоцкому,
а говорит он об Арутюре  Рембо. Я понимаю так, что оба поэта ассоциировались
у Делоне в один трагический образ.

       
          ВАДИМ ДЕЛОНЕ

 (советский дисидент, после
освобождения уехал во Францию)

               БАЛЛАДА
     о ВЛАДИМИРЕ ВЫСОЦКОМ

Огни,  парижские  огни,
     молись по Святцам!
Но  дни, потерянные дни,
     они мне снятся.
По европейским городам
      мечусь под хмелем,
Но я живу не  здесь, а там -
      я в это верю...
...Кругом могилы без крестов -
      одна позёмка,
Как скрип, срывающий засов,
      как дни в потёмках.
Лишь ели стынут на ветру
      да лижут лапы,
И никому не повернуть
      назад  этапы...
...А сунут финку под ребро -
      конец страданьям.
Давно в бега ушёл  Рембо -
      избрал скитанья.
Он чем-то с кем-то торговал
      в стране верблюдов
И много дней  там  промотал,
      поверив в чудо.
Он  замолчал. он  оборвал,
     забросил  песни,
    И я  его  не повстречал
     на Красной Пресне...
...Нас время как-то не свело
     в аккордах  лестниц,
Пойдёт  душа  моя на слом,
     как  дом в предместье.
Я уложусь в свою строку,
     как в доски гроба,
И пусть венков не соберу -
     я не был снобом.
Я по  парижским  кабакам
     в огнях угарных,
Но нет Рембо, а значит там -
     бездарность...
Не смею словом покривить -
     такая малость,
И дней связующая  нить
     поистрепалась.
Бредёт душа по мутным  снам
     с неловкой  ленью,
Играют Баха в Нотр-Дам
     по воскресеньям,
Орган разносит гул токкат
     за грань столетий.
Наотмашь бъёт  шальной закат
     по крышам  плетью...
...Пусть дни пропали - в снах своих
     я  к ним прикован,
И нет  Высоцкого в живых -
     он - зарифмован.



                ЮРИЙ  КУБЛАНОВСКИЙ

Поэт погружённый в поиски утерянных  нравственных ценностей. Прошедший свою
Голгофу,  но не сломленный и сильный духом человек.


          *    *    *
По осени ветер стоустый,
трубя в онемевший рожок,
с небес галактически тусклый
сдувает тишком порошок.
В курганах бесхозного сора,
в снежке, согревающем персть,
в весёлых глазах мародёра
нездешняя чудится весть.
И в нашем отечестве тварном,
все криминогеннее ад
бездонный - под светом фонарным
У самых церковных оград.


              *    *    *
От лап раскалённого клёна во мраке
            червоннее Русь.
От жизни во чреве её, что в бараке
            не переметнусь.

Её берега особливей и ближе,
           колючей жнивьё.               
Работая вёслами тише и тише
              я слышу её.

 О как в нищете ты, родная, упряма.
            Но зримей всего
на месте снесённого бесами храма
                я вижу его.

И там, где пожалуй что, кровью залейся
            невинною зря.
становится жалко и красноармейца,
            не только царя.

Все самое страшное, самое злое
             ещё впереди.
Ведь глядя в грядущее, видишь былое,
           а шепчешь: гляди!

Вмещает и даль с васильками и рожью,
         и рощу с пыльцой позолот
тот с самою кроткою Матерью Божьей
       родительский тусклый кивот.



                ЯРОСЛАВ  ДОРИС

Ещё одна трагическая судьба. Случилось так, что мы жили в одном доме у метро «Университет» Я познакомился однажды, когда он стоял в подворотне дома в светлом плаще,  с красивой светлой бородой на молодом ещё лице и вьющимися светлыми волосами. Он продавал свои рубсоны, пятистишия, которые он считал своим авторским достижением, отталкиваясь от формы известной как рубаи. Я купил тонюсенькую книжечку. Потом он пропал на несколько лет. А когда мы встретились я его не узнал. Он постарел лет на двадцать. Оказалось за это время стала алкоголичкой его жена, а у него прогрессировала тяжёлая онкологическая болезнь. Они нищенствовали. Он просто приходил ко мне когда нечего было есть и просто говорил, помоги. И я по
могал или продуктами, или деньгами. А потом подоспел тираж моих «Космогонов» - небольшой, всего одна тысяча экземпляров и поскольку я работал и не рассчитывал на то,  что литературная работа обеспечит меня гонорарами, я стал Ярославу давать небольшими партиями этот выпуск и он продавал недорого то у академических институтов Юго-запада, то у метро, и таким образом зарабатывал ещё на одну нищенскую  пенсию. Когда вышла из печати антология я подарил ему две, одну для врача, который его лечил. Он приносил мне черновики стихов. Трудно поверить, что  в таком состоянии он писал детские сказки в стихах и говорил бери и печатай как свои. В одном из выпусков альманаха «На солнечной стороне» я опубликовал его
сказки под его именем и нашу общую сказку о «Хромом короле и трёх художниках».
Её я скоро опубликую в Стихах Ру с его собственными двумя сказками, которые редактировал и правил по его просьбе. Его нет в живых уже несколько лет и я уехал давно из этого дома. Но иногда вспоминаю его низкий голос в телефонной трубке
 « Эр, это Яр, можно я зайду…»

           РУБСОНЫ


          *   *   *
Я розу видел - думаю о ней.
Рябина мне протягивает кисти.
А я не знаю, что ответить ей,
Срывая гроздья и лаская листья.
Я розу видел - думаю о ней.
      
           *    *    *
О, тишина! Такая тишина!
В сугробах горделиво догорая,
Рябина в белый звон погружена.
Что снится ей? Что видится, мечтая?
О, тишина! Такая тишина!
               
              *    *    *
Над жёлтой вязью ворон прокричал.
Промокла глубь. Уныло. Серо. Мутно.
Спи, милая - пусть на твоих щеках,
Касаясь век, подольше дремлет утро.
Над жёлтой вязью ворон прокричал. 

                *    *    *   
Как просто все - сходились мы, смеясь.
И разошлись с натянутой улыбкой.
Но та, случайно вспыхнувшая связь,
Вдруг обернулась медленною пыткой.
Как просто все - сходились мы, смеясь.

             *    *    *
Куда иду? Что от себя хочу?
Ты не звонишь. Со мной не откровенна.
И мне таксист мигает: “Подкачу!”
Но я и сам доеду до измены.
Куда иду? Что от себя хочу?
   
                *   *   *
Ты о своих потерях не жалей.
Нельзя без них, а сердца не убудет.
Что прошлое? Гораздо тяжелей,
Когда в грядущем ничего не будет.
Ты о своих потерях не жалей.

                *   *   *
Не горячись - смерть уравняет всех.
Король ли? Пешка? - Вспомни уходящих.
Но лучше королём прожить свой век,
А там хоть пешкой в деревянный ящик.
Не горячись - смерть уравняет всех.


Интересно, когда к поэзии обращаются музыканты, вот тогда вдруг рождаются
Нежданные стихи, такие как это стихотворение
 

       ИРИНА  КУЗЬМИНА

              *   *    *
Когда душа кричит от боли,
Тускнея, меркнут все слова.
Невыразимость чувств... Она,
Как рок, витает надо мною.,
В мгновенья эти я нема.

А боль за каменной плотиной
Растёт и рушится волной,
Она уже невыносима...
Я открываю пианино -
И погружаюсь в мир иной.

В нем облегчение, блаженство:
Здесь пальцы знают каждый звук -      
И грусть, и радость, и испуг,
И неземное совершенство
Моё... струится из-под рук.

Душа становится прозрачна,
Она - воздушность и полет,
В ней каждый звук - как новый слог,
Родится так, а не иначе;
Я отдаюсь на волю нот...

И чувства в звуки опускаю...
И боль уходит от меня -
Родится музыка моя...
Так на песок волна морская
Выносит капли янтаря.


                АЛЕКСАНДР  ЗОРИН

Друг и ученик Александра Меня, он написал о нём небольшую книжку
«Ангел чернорабочий». Эти два с тиха из книги Зорина, посвященных
памяти Александра Меня

            ВЗГЛЯД

Портрет, точнейший, - траурная рама -
приподнят над крыльцом,
напротив храма.

Ему оттуда видно всех и вся...
Любимые заплаканные лица...
Пришла интеллигенция проститься
с учителем - прощения прося...

Священников златая колесница...
Их облачение слепит глаза.

Полно милиции, и журналисты
описывают, что и описать нельзя...
Киношники, гэбэшники, нацисты -
демонстративно семечки грызя...

Неомрачённый наклонивши лоб,
оттуда он спокойно смотрит в гроб,
в лицо, сокрытое под белым платом.
И кажется мне благовест               
НАБАТОМ.

    
                *   *   *

В пустынной скифии, в облупленном
                Загорске,
гремит оркестр на празднике Труда.
Раскосый лик красуется в киоске.
И пауком на фресковой извёстке
приляпана пузатая звезда.

В ворота Лавры, на музей похожей,
течёт колонна за колонной. Сквер
пылит, как плац. Поскрипывая кожей,
стоит патруль, лубочно-краснорожий.
И рядом - рыжий милиционер.

На солнышке мужик нетерпеливый
открыто содит из горла кагор.
Былого гула долгие наплывы
Уносит в небо Троицкий собор.

Он там струится в святости и силе...
А здесь, к нему отыскивая путь,
Советчина, Татарщина, Россия             
пересеклись острей, чем где-нибудь.


                АЛЛА  ЗУСМАН

Основательница (главная) альманаха «На солнечной стороне», она поэт и бард.
Мы много лет мы работали в одном институте. Я с благодарностью вспоминаю годы
совместной работы над альманахом.


          *  *  *

    Ударил колокол,
    А мы все молоды,
    Все в суе бегаем
    Тенями пегими...
    Губами нервными
    Слова терзаем мы,
    Любовь отвергли
    И очень заняты...
    И все бы рваться нам,
    И спать в безверии,
    Бумажкой глянцевой
    Летать по времени...
    И в тридцать - молоды,
    И в сорок - молоды!
    И вдруг над городом
    Ударит КОЛОКОЛ!


              ФИЕСТА

Будут звучать куплеты,
С болью мешая радость.
Осень, ты как фиеста -
Грустно-счастливый праздник!
...О печаль моя, прощай...
Ты, как коррида в масках,
Осень, рока невеста,
Выбросила все краски
Ради моей фиесты...
...О беда моя, прощай...
Не проходите мимо,
Всуе не пробегайте...
Все, что мне было мило -
Вам отдаю, сжигайте...
...О любовь моя, прощай...
Снова всех созову вас,
Только б собрать всех кукол.
Только бы сил осталось
Выдержать эту муку...
...О мечта моя, прощай...



                ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО
Ну этого поэта тоже представлять не имеет смысла. Он давно стал живым
классиком. По крайней мере так многие считают. У него действительно
масса великолепных стихов. Но мне почему-то приглянулись эти.
На стихах  Евгения  Евтушенко  мы и закончим эту встречу


           КАРЬЕРА

   Твердили пастыри, что вреден
   и неразумен Галилей
   но, как показывает время:
   кто неразумен, тот умней.
    
   Ученый, сверстник Галилея,
   был Галилея не глупее.
   Он знал, что вертится земля,
   но у него была семья.
    
   И он, садясь с женой в карету,
   свершив предательство своё,
   считал, что делает карьеру,
   а между тем губил её.
    
   За осознание планеты
   шёл Галилей один на риск.
   И стал великим он... Вот это
   я понимаю карьерист!
    
   Итак да здравствует карьера,
   когда карьера такова,
   как у Шекспира и Пастера,
   Гомера и Толстого...Льва!
    
    Зачем их грязью покрывали?
   Талант -- талант, как ни клейми.
   Забыты те, кто проклинали,
   но помнят тех, кого кляли.
    
   Все те, кто рвались в стратосферу,
   врачи, что гибли от холер, --
   вот эти делали карьеру!
   Я с их карьер беру пример,
    
  Я верю в их святую веру.
   Их вера -- мужество моё.
   Я делаю себе карьеру
   тем, что не делаю её!



До встречи

В колонтитуле образец оформления титульных листов каждого
поэта, вошедшего в антологию