Выбор

             


                В Ы Б О Р*
               

                ПРОЛОГ

Есть в каждой жизни место, точка,
развилка жизненных дорог.
Куда пойти? Кто знает точно,
что там скрывает поворот?

И есть один лишь компас – сердце.
Подчас рассудку вопреки
оно ведёт, шепча: «Доверься,
держись моей, моей руки…».

Направо, влево или прямо –
куда б ты после ни попал,
ты выбор сделал сам и драму
своей ты кровью накропал.

             
               ОТ АВТОРА

Как в жизни всё случайно, зыбко,
лишь смерть всегда наверняка…
Ко мне, наверно, по ошибке,
пришло письмо издалека.

Писала женщина, что любит,
что ждёт, с надеждой на ответ…
И так она его голубит,
мол, в мире чуда лучше нет.

Что он её, конечно, слышит,
что даль устала далью быть,
он с ней одним и тем же дышит,
и – нет! – не может не любить…

Мне душу тронула наивность,
невинность светлого письма.
В наш век, утративший былинность
и развратившийся весьма,

сердец (не тела!) обнажённость –
любви живые родники!
Так некогда писали жёны
и в лагеря, и в рудники.

А на Путивле Ярославна**,
считая тягостные дни,
наверно, теми же словами
молила небо: «Сохрани!..»

И сердце дрогнуло при мысли,
а если друг ей и не друг,
и зря она считает числа,
сгибая пальцы нервных рук?

А, может, вовсе не ошибка –
письмо, пришедшее ко мне?
А, просто, задержалось шибко,
блуждая где-то по стране?

Коль так, отвечу я, конечно;
жаль – жизнь спустя: письмо – ответ…
Случайна жизнь и быстротечна…

Порой письмо, как звёздный свет –
дойдёт, блуждая в тьме кромешной,
когда звезды самой, уж, нет.




*     Навеяно письмом Ингеборы «Пишу тебе...»  http://www.stihi.ru/2013/09/12/9342

** «Слово о полку Игореве» (полное название «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына    
       Святославова, внука Олегова»).


               

       ПИСЬМО ИЗ ЮНОСТИ

«Перечитал письмо твоё и, знаешь,
Таким теплом повеяло, весной…
Хотя сегодня осень… Мать честная!
Неужто это всё – сейчас, со мной?!

Я брошу всё: работу, женщин, пьянство
и прилечу…на твой небесный зов!
Но если это – сердца графоманство?
Быть может лучше – души на засов?

Не узнаю себя я… Страх впервые
меня, как землю мёрзлую, сковал.
Не за себя боюсь, боюсь за крылья
твоей души… Быть может, идеал

ты на меня примерила поспешно
и не заметила – размерчик-то чужой.
А это не костюмчик, и небрежность
Здесь пахнет не обманом, а бедой.

Я повидал всего, накуролесил…
А ты голубкой взмыла к небесам!
С той высоты твоей,  из поднебесья,
себя не разглядел бы я и сам.

Мне ошибиться – разом больше, меньше –
не велика потеря для «бича»*,
Но ты из тех, несовременных женщин,
кто любит раз, а после…
                Сгоряча,

от высоты, от солнца, от простора…
сама себе хозяйка, наконец…
Ещё полна девического вздора
и о любви, о чистоте сердец…

На расстояньи чувствую, пылаешь,
ладошку тянешь ты к моим губам,
мол, замолчи, – ты сам себя не знаешь…
А ты права, себя – кто знает сам?

Вон, в зеркале и то, кого ты видишь? –
Нет, не себя – симметрию свою…
На фото, разве что… Но там «как выйдешь»…
Молчу!.. А в голове смешное: «Ай лав ю!».

Люблю, люблю! С той самой первой встречи,
случайной, как и всё… Да, обормот!..
Прости мне страх мой, лучшая из женщин.
Жди в воскресенье… нет, под Новый Год...».


P.S. Та осень – не апрелем – маем пахла,
        и даже почки проявили прыть.
        По-бабьи над окном моим заахала
        голубка, голубя пытаясь усмирить.

        Нет, не пришёл, влетел, ворвался смерчем
        мой старый друг, в недавнем прошлом, бич. 
        Он в шутку звал себя «Помощник смерти» –
        хирург когда-то, коренной москвич.

        Банальный случай, не унял характер:
        развод, делёжка, – плюнул и в тайгу.
        Сам не велик, но ломовой, как трактор,
        «песочек мыл» на диком берегу.

        «Намыл» деньжат и душу намозолил,
        и жив остался  (счастье, что хирург),
        и как-то раз с закрытием сезона
        повёз на море, сразу двух подруг.

        А там она – вчерашняя студентка,
        и друг, как «трактор», в чувствах – ломовой.
        Между их «номерами» только стенка…
        И вот она, как в омут, с головой,

        под этот «трактор», пахнущий тайгою,
        сигарой крепкой, крепким коньяком,
        с блондинкою, всегда полунагою,
        с брюнеткою, с которой чуть знаком.

        Он отрывался, так сказать, «по полной»,
        сорил деньгами, веря, деньги – зло.
        А та до жути обожала волны.
        Случилось так, «студентку» понесло:

        Сменился ветер, волны с ветром споря,
        помчались вдруг от берега, назад,
        туда, где небом становилось море,
        и вот туда понёс её пассат.
 
        А друг как раз на катере катался…
        Догнал её и зА волосы – хвать,
        из моря вытащил и так над ней старался,
        как будто он отец ей или мать.

        Врачей, конечно, бывших не бывает,
        (хирургом будучи, спасал он свой народ),
        и вот теперь, на Бога уповая,
        спасал её, по методу «рот-В-рот».

        Глаза открылись…  встретились с глазами,
        и синева, как вольтова дуга,
        (они тогда ещё не знали сами!) –
        соединила души навсегда.

        Мне скажет кто-то – это благодарность,
        спасённого к спасителю… Не факт,
        спасал он многих раньше, юных, старых,
        но всё кончалось, как в театре акт:

        цветы, игрушки, виски, даже деньги
        (он брал и деньги, – люди ж от души),
        но вот  сейчас стоит он, Разин Стенька:
        есть борт, «княжна», и чувство, хоть пляши.

* «бич» - жаргонизм, сокращение от «Бывший Интеллигентный Человек»



    ПИСЬМО В ЮНОСТЬ

«В письме негаданном, случайном
ни имени, ни даты нет.
Но, словно звёздными лучами,
письмо рисует мне портрет.

И память, как от заморозки,
отходит, возвращая боль…
Глаза, улыбка, шарм неброский,
причёска, чуть ли не под ноль.

Походка быстрая, конечно,
(ещё бы, в двадцать-то годков!).
Метро –  до станции конечной…
Пешком обратно? – да, легко!

Как жили мы бездумно, просто,
и жизнь казалась –  без конца…
О, время окончанья роста
и возмужания юнца!

Когда у девочки-пацанки,
(«свой парень» лишь вчера, прикинь!)
вдруг появляется осанка
и взгляд взрослеющих богинь.

До срока в куколке томится
и вдруг, взломав хитина клеть,
выходит бабочка-царица
и крылья сушит, чтоб лететь.

Мы разлетелись по Союзу,
по «назначеньям» кто куда.
Сначала письма слали – узы
хранили, но неслись года…

…Когда от пристани отчалит
с гудком прощальным пароход,
полоска – узкая вначале –
вдруг быстро так – растёт, растёт.

Изгиб реки – судьбы аналог –
и не видать тех, кто отплыл.
До примитивности банально.
А жизнь прошла, а ты – любил...

И вот письмо… Знакомый почерк…
Лишь стал немного покрупней.
А в мире осень, осень… Очень
сегодня мы похожи с ней.

Письмо ответное в конверте –
я вынул и с её письмом сложил,
чтоб, хоть вот так,  до смерти,
мы были вместе…
                Закружил

осенний ветер, полный грусти,
и под синичий тихий свист,
с размаху, о стекло расплющил –
кровавой каплей – ржавый лист…».


P.S. То письмо, подготовленное к отправке по почте, пролежало в столе десятки лет,
и было отправлено по адресу внучкой, разбиравшей бумаги своей бабушки. Как ни странно, со старыми ещё «советскими» марками, оно дошло. Всё это выяснилось лишь год спустя, случайно.