Из письма другу или коррида

... Как и обещал тебе, сразу после посещения увлекательнейшего мероприятия, называемого загадочным и волнующим словом коррида, описываю оное, по следам свежих впечатлений. Ты помнишь, мы с тобой, неоднократно, перед моей поездкой в Испанию, обсуждали обязательность посещения сего зрелища, как одного из захватывающих проявлений силы человеческого духа и истинного мужского достоинства. Лелея свои юношеские мечты о героях, которые посвящают свои бои прекрасным дамам, мы завидовали доблестным тореро. То, что нам удавалось изредка увидеть по телевизору, напоминало рыцарские бои средневековья. Помнишь, как мы сетовали по поводу того, что в нашей стране нет ничего подобного и мы лишены возможности демонстрации мужских качеств перед своими избранницами. Что подобное действо должно выполнять и воспитательную роль среди молодежи и способствовать совершенствованию зрелых мужчин... Как же наивны мы с тобой были! Чтобы ты сам смог сложить мнение о том, что же такое коррида я, постараюсь подробно описать тебе увиденное. Сразу оговорюсь, я не очень запомнил термины, которыми испанцы называют атрибуты этого действа, и посему буду описывать увиденное в привычных, для нас понятиях. Почему мой склероз стал прогрессировать ты, поймешь по прочтении данного описания. Увиденное напрочь стерло желание запоминать, а тем более записывать эти зловещие названия.

 Итак, проснувшись ранним весенним утром в маленьком, но уютном, по-домашнему обустроенном номере отеля, на окраине небольшого городка на юге Испании, я, под чириканье каких-то пташек, предвкушал события, которые должны были произойти. Предчувствия исполнения еще мальчишеской мечты и ожидание грандиозного зрелища переполняли меня. Я чувствовал, что слегка нервничаю. Выпив с постояльцами чаю и позавтракав на террасе отеля, я отправился на прогулку. Бесцельно бродил по крошечным улочкам городка, то и дело, фотографируя всякие безделицы и старенькие, но ухоженные, а потому трогательно милые дворики. Я ощущал себя счастливым в этом райском уголке земли. Все люди мне казались красивыми и доброжелательными... Порядком устав, я перекусил в ресторанчике, вернулся в отель, отдохнул и, где-то около пяти часов вечера, пошел по направлению к арене, где и должна была состояться коррида. Чем ближе я подходил к арене, тем больше мне встречалось людей. Празднично одетые, улыбающиеся, счастливые. Я окунулся в эту пеструю толпу и ощутил себя единым с этим, говорящим на чужом языке, народом, почувствовал себя испанцем — гордым и сильным...

 Место на трибунах мне досталось рядом с загоном, по которому выводят быков на поединок. Я обрадовался этому, поскольку мне было интересно понаблюдать, как ведет себя бык перед схваткой. Как готовят его к поединку. Удобно расположившись, я стал рассматривать публику. Как на всех массовых мероприятиях публика была разношерстная. Здесь были и простые граждане и богатенькая молодежь — модно одетая, громко общающаяся, постоянно привлекающая к себе внимание, и солидные, строгие мужчины с вальяжными дамами. В отдельной ложе расположилась местная знать — элита этого южного городка. Все улыбались, смеялись, предвкушая зрелище. Ожидание усиливало любопытство...

 В это время на арене укатывали и выравнивали песок. Арена круглой формы с начертанными на ней тремя концентрическими кругами и расположенными друг напротив друга четырьмя защитными щитами у её ограждения.

 Из главной трибуны подали условный знак и действо началось. Прозвучал протяжный звук трубы, оповещающий о начале первой части или терции, как её называют испанцы. На арену вышли матадоры и их помощники. Они, шли вдоль ограждения арены, приветствуя зрителей. А те, в свою очередь, криками и жестами выказывали свое восхищение. Матадоры выглядели безукоризненно — в великолепных костюмах, с гордой осанкой, пышущие здоровьем и молодостью. Невольно я почувствовал гордость за человеческий род, представленный такими красавцами. Ну, подумалось мне, что, господа быки, вы противопоставите такой доблести? Я уже болел за тореро, который подошел к главной ложе и, грациозным поклоном, посвятил свой бой одной из сидящих в ней дам. Объявили вес быка. Он был чудовищным — около четырехсот с лишним килограмм. Наконец, я смог оторвать свой восторженный взгляд от происходящего на арене и посмотрел на загон, куда привели быка. Это был огромный, черного цвета, с крутыми мощными рогами бык. Его размеры ошеломили меня. Я стал рассматривать его, пытаясь проникнуть, так сказать, в бычью душу. Бык, зажатый в узком загоне, крутил головой, озираясь по сторонам. Загонщики громко кричали. Взгляд у быка, был глупый и, как мне казалось, растерянный. Его морда выражала, так сказать, коровье простодушие. Я, мысленно, сказал ему: «Дурашек, настройся, тебе предстоит биться». Но он только крутил головой и нервно фыркал, видимо сбитый с толку, кричащими погонщиками и удивленный таким вниманием к себе. И тут я вижу, как огромный детина, став на перекладину загона, достал из-за пояса нож и вонзил его по рукоятку в шею быка. Тот взревел от неожиданности и боли. Толпа на арене, увлеченная рассматриванием матадора, вторила ему. Детина, тем временем, чтобы доставить быку как можно больше страданий, ковырял в загривке ножом. Я возмутился: «Эй, мужики, это не по-правилам!». Я был еще во власти иллюзии благородства происходящего. Глаза быка налились кровью. Загон открыли и бык, обезумевший от боли, вырвался из тесного загона на арену.

 Арена завопила от восторга. Бык, выбежав на открытое пространство, замер и стал осматриваться, ища обидчика. Его окружили помощники тореро с плащами (капоте), осторожно приближаясь и привлекая внимание этими красными полотнищами. Бык, подстрекаемый болью, рванул в сторону одного из них. Тот, трусливо ретировался, спрятавшись за щит из бревен. Бык, со всего маху, вонзил свои рога в твердую древесину. Звук удара напомнил звук сталкивающихся в аварии автомобилей. Щит задрожал. Бык отбежал и повторил попытку. Затем еще раз. И еще... Все это время помощник прятался и, из укрытия, наблюдал, как несчастное животное растрачивает свои силы. Другие, его подельники, стали отвлекать быка от укрытия. Он заметался по арене, завлекаемый красным цветом капоте. Его грива заливалась фонтаном крови, бьющим из раны. Публика стонала от восторга. Напомаженные дамочки, выпучивали глаза и визжали, их кавалеры ревели в экстазе. Так продолжалось некоторое время. Было видно, что бык устал, по его телу пробежала дрожь.

 Раздался второй сигнал трубы, сигнализирующий о начале второй терции, я назвал бы это второй пыткой. На арену выехал верхом на, бронированном с правой стороны, коне очередной палач, так называемый пикадор с копьем в руке. Такое желание назвать его без слога ...ка! Тореро, со свитой, спрятался за коня с левой стороны. Уставшее и замученное животное, увидя новую цель, очевидно считая, что это и есть виновник его страданий, собрав все силы, бросилось на коня. Конь естественно ничего этого не видел, поскольку он задрапирован латами, с правого бока, полностью, включая глаза, а левым он держался у ограждения арены. Удар был такой силы, что конь едва устоял. Бык уперся рогами в бронированный бок испуганного животного. И тут, этот пикадор, острием своего копья стал деловито ковырять в ране на шее несчастного животного, разрезая новые, еще не поврежденные кровеносные сосуды, так как кровь из порезанных ранее уже вытекла. Он углублял и расширял рану, стараясь доставить быку как можно больше боли. Быка как будто ударило током, пи(ка)дор нащупал нервный узел, он страшно задергался и отскочил от коня. Тут же выскочили из укрытия матадор со товарищи и стали раздражать быка своими красными полотнищами. Загнанный, но не покоренный бык ринулся в атаку. Он предпринял еще две попытки поразить коня, но это было равноценно желанию проломить стену головой. При каждой попытке всадник наносил ему все новые и новые повреждения. Наконец, убедившись, что он выполнил свою задачу и животное достаточно помучено — пикадор спокойно и медленно удалился.

 Раздался третий сигнал трубы, извещающий о приближении к финалу. Он напоминал звук из преисподней. Бык стоял один, посреди арены, опустив голову. Рана на его шее источала кровь и заливала его полностью от головы до задних ног. Смешиваясь с песком, кровь стекала с него ручьями, образуя поляны поминальных роз по всей арене. Глаза, заполненные кровью, казалось, готовы взорваться. Он дрожал и из последних сил пытался устоять на ногах, которые предательски подкашивались. Один, посреди ревущей, беснующейся толпы зрителей. Я, всецело, был на его стороне. Теперь я болел за быка и желал ему сил выстоять до конца. Я кричал ему: «...держиись! Покажи этим пи...ам!».

 Тореадор остался, один на один, с ослабшим и почти ослепшем от крови и боли быком. Бык, то и дело, припадал на одну из передних ног. Тореро, грациозно, под одобрительные крики восхищенной толпы, демонстрировал свое искусство, выписывая пируэты с красной тряпкой. Бык, нехотя, тыкался мордой в капоте, казалось, подыгрывал ему. Наконец, тореро, видя, что бык вот-вот упадет от слабости и потери крови, принялся взбадривать его изуверским способом. Суть его заключалась в том, что матадор, приближаясь к бегущему на него быку, слегка отклонившись в сторону, вгонял в кровавое месиво на шее животного, одновременно, два, разукрашенных деревянных кола, называемых — бандерильями. Так, доблестный тореро, вогнал их шесть штук и гордый собой, получал овации от восхищенной публики. Колья, вонзившись в плоть, так и торчали у быка в теле, раскачиваясь и доставляя ему, непереносимую боль. От чего бык, все еще оставался на ногах и проявлял активность. Тореро с малым красным плащом, мулетой, повыписывал вокруг быка пируэты, принимая самые красивые позы и наслаждаясь визгом барышень, наконец, видя, что бык вот-вот упадет, взял шпагу.

 Залитый кровью, с алой пеной на губах, бык, собирал последние силы для решительного броска. Стоя, напротив матадора, своим взглядом, как бы просил, не промахнуться. Ему повезло, шпага прошла меж ребер и пронзила обескровленное сердце. Он упал на колени и через минуту, выдохнув, умер... Другим, его собратьям, везло меньше и после трех попыток, тореро, преследуемый свистом с трибун, покидал арену. Причем, каждая попытка, сопровождалась отвратительным зрелищем вытаскивания шпаги из тела жертвы. А несчастное, но не побежденное животное, добивали, перебив хребет специальным мечем с перекладиной. Затем этих несчастных, набросив веревку на заднюю ногу, пара волов выволакивала с арены... Так повторялось раз за разом.

 Поздно вечером я возвращался в отель с чувством омерзения и унижения. Мне было стыдно, что я принимал, пусть хоть и косвенное, участие в этом позорном действии. Мне было стыдно за весь человеческий род. Встречающиеся испанцы мне уже не казались милыми и добрыми людьми как еще сегодня утром, а Испания райским местом. Наутро, прервав отпуск, я уехал на родину. Спустившись с трапа самолета, я с наслаждением вдохнул родной степной воздух....