Goya. El tres de mayo...

И ночь сошла на мятежный город.
Судьба несчастных вершилась скоро.
Толпились тени, что в том Аиде -
всю ночь казнили людей в Мадриде.

Когда же позже шестью годами
Мадрид встречал короля цветами,
и солнце вновь озаряло крыши,
то был один, кто поднялся выше
или, напротив, спустился глубже -
туда, где в страхе толпились души.
Без сна и пищи часами стоя,
он грубо - красками, кистью, то есть,
буквально кистью - ребром ладони,
усильем пальцев, ножом - невольник
жестокой правды - в прямоугольник
холста себя помещал упорно -
и ночь на город сошла повторно,
чтоб стать не памятником героям,
но безымянным кричащим горем,
когда в предсмертном - о, нет! - не в страхе,
но рук, раскинутых, белом взмахе,
мольба и мужество, боль и ужас
соединились;
донельзя сузясь,
сошлись все жизненные дороги;
когда молитва - не мысль о боге,
но взгляд отчаянный в ружей жерла
за неимением лиц, и жертва -
не искупительна, не сакральна,
а просто жертва убийства.
Жаль, но
источник света с тех пор - не символ
уже присутствия высшей силы,
но наступления эры, века
уничтожения человека,
неуважения даже к смерти.
И хоть найдутся, кому, поверьте,
в изображеньи палящих ружей
не доставать будет тонких кружев, -
глубокомудры и тайн причастны, -
но есть такое, над чем не властны
людская глупость, судьба и время, -
свободный выбор.
О, это бремя -
найти дорогу на бездорожье.
Тогда, не будучи Сыном Божьим,
раскинув руки в стигматах казни
голгофской, наперекор боязни
один выходит на свет из тени
и, даже будучи на колени
поставленным, остается выше
трагедии и без слов услышан.

Судьбою выхвачены из массы,
не разделяющейся на классы,
не то герои, не то изгои -
вам эти строчки, вам пафос Гойи.


Мадрид-Москва, май-сентябрь 2013