Учителю

Заранее извиняюсь за пропущенные, по всей видимости, ошибки



А над нами невольно сгорела,
Неудобная небу звезда.
(Лев Калюжный "Ответ Н.П.")


Дождь застучал по крыше веранды сначала мелко, потом сильней, поднапрягся, и вдруг ударил в тысячи барабанчиков. Лева приоткрыл глаза, но сон еще не отпускал его, обволакивая рождающееся сознание непредсказуемо очертанным туманом. Гул воды, отскакивающей от крыши, отражался от стен, земли,  неба  и впивался в мозг одной  нежеланной в эти минуты мыслью:  «Сыро, пора вставать.» День обещал быть как обычно, будничным.  Лева медленно, как бы боясь потерять  ускользающий из сознания сон, начал собираться на работу, но какой-то малюсенький кусочек внутри себя он посвятил мыслям о Пастернаке:
«В остатках сна рождалась явь». И вот еще – «отростки ливней.» Какие замечательные краски этот «любимец богов» нанёс  на полотно поэзии.  На полотно поэзии? Как-то уж слишком стандартно.  Именно ее, подслеповатую стандартность,  Пастернак и не признавал. Да разве только ее? Его поэзия – громадина без вычурности, изящество без оскомины, точность без компромиссов, убедительна, как бывает убедительна боль от пореза. Но об Пастернака не обрежешься. Он тебя сколотит, склеит, вылижет и озолотит. Отточенное перо безграничной фантазии  - он чудо. «А я,- недоросль», думал о себе Лева, заканчивая собираться. Ладно, пора ехать.
   Дорога на работу была длинной, но почти никогда не казалось долгой.  Проложенная через леса и пространства она успокаивала, уводила от трудных мыслей, обволакивала зеленью расчетливо расчесанной листвы.
 Где-то посередке, по обеим ее сторонам, росло по высоченной сосне. Эти сосны стояли на открытом пространстве как часовые, гордые и сильные.  Сейчас, после дождя, их иголочки  серебрились свежестью, как капилярные сосудики, разрешая небу осторожно, голубыми кусочками, струиться вокруг себя. «Красиво», - подумал Лева. «Как удачно, что я иногда могу заметить красоту. И как удачно что я могу разделить ее с ... Стоп! Наташи больше нет. Наташа, которая была его другом, его правой рукой, нет,- его обеими руками, ушла, исчезла, спряталась. Забытое давным-давно чувство одиночества, по-диктаторски ,опять веселилось над ним. Люди умирают в одиночестве, но разве живут они не по одиночке ? Ведь пошептаться о сокровенным можно только  лишь до боли редко, даже тогда когда вокруг тебя много друзей. О красоте неба можно говорить только с его избранником.  Наташа была именно такой! Умение смотреть и видеть было ее стержневым штрихом...
   Лева вошел в свою лабораторию и начал просматривать список больных на сегодняшний день.
Десять пациентов, как обычно. Десять сердец, которые нужно сфотографировать, записать на пленку, описать на бумаге и передать эти описания кардиологам. Десять разных людей, которые по сорок пять минут будут лежать на лабораторной кровати, разделяя с Левой слегка подсвеченную темноту лабораторной комнаты.  Десять разных характеров, которых связывает лишь одно, - проверка работы сердца.
  Лева подготовил оборудование, проверил еще раз чистоту выскобленной уборщиками за ночь  комнаты, сложил необходимые документы,  и начал рабочий день.
 Пациенты приходили без опозданий.  Лева делал снимки, внимательно оценивая состояние  лежащих рядышком, на расстоянии его локтя, бьющихся под  ультразвуковыми лучами сердец. Диагнозы  были схожи,  время текло незаметно мерно. Сужение артериального клапана, расширение аорты, растянутость и слабость сердечной мышцы ,- были рутинными болезнями и по замерам было ясно что если сегодня кто-то из больных и умрет,  то это  будет явно не из-за состояния его сердца.  Лева шутил и напевал. Ему нравилась его работа, нравилась возможность разговаривать с людьми, нравилась ответственнось  результатов его измерений. Бывало, что он отправлял пациента прямо на операционный стол, и пациент никогда не был к этому готов.
-Как?, пациент спрашивал не веря. – Я не могу оперироваться!  Я готовлюсь к марафону, у меня все нормально. Правда вчера начал немного задыхаться, но я думаю что это пройдет.
- Пройдет, обязательно пройдет, но только после операции. У тебя -расслоение стенки аорты, вокруг сердца образовалась подушка из вытекающей, пока еще по капелькам, крови, и если операцию задержать, то эта натекшая, потусторонняя,  ставшая вдруг твоим врагом кровь, зажмет твое сердце. - Смерть! Ты этого хочешь?
 Больного оперировали, и ультразвуком проверяли, чтобы сердце опять было свободным. Теперь беги свой марафон, беги...

  Во время обеда Лева задумчиво посмотрел на вызывающе спелое яблоко, и вспомнил что, в олешинских мемуарах, Юрий Карлович  выискивал в глянцевитости вишен свое отoбражение.  Лева же всегда считал что красота плода дана плоду, на его скорую погибель. Чем сочней яблоко, тем быстрей его сЪедят. А чем больше изЪянов, тем дольше оно будет в стороне, погибая не в чьем-то желудке, а от его Величества – тления.  Как  странно иногда природа распоряжается своей собственной красотой. Красивого человека на мусор не отправляет, пытается сложить его с другим, жизнь человеческую направляет продолжать.  А вот румяный, свежий плод  должен быть сЪеден, переварен, убит.  И все это во имя того, чтобы кто-то облизнулся.  То есть, чудеса для пищеварения , да и только..!

   Кстати об Олеше.  Его мемуарные советы, - как мастерски писать, стали левиной иконой. Действительно, как написать рассказ, не увязнув в выписывании мелких деталей, а строго выдерживать читательскую канву, как бы постоянно двигаясь по течению полноводной реки,  а не быть  засосанным в протоках среди островков ее дельты? Писатель  не может считать себя великаном, если не может дотянуться до неба. Так как же?..

  Вторая половина дня была схожа с до обеденной. Болезни сердец, приобретенные и врожденные,  Лева различал очень уверенно. Пациенты, как на подбор,  пожилого возраста, были туговаты на ухо и поэтому особенно подозрительны и обидчивы.  Леве приходилось громко обьяснять  детали теста, стараясь дать больным  чувствовать себя как можно более уютно и комфортабельно.  Процедура заканчивалась, человек уходил, вместо него появлялись следующий, следующий и следующий. Наконец – четверть четвертого, последний пациент...

 Лева взял в руки историю болезни, прочитал диагноз  и ...вздрогнул. Последний пациент,- женщина тридцати восьми лет, согласно комментарию на бумаге,  цепко схвачена  раком груди.
Онкологи, борясь с болезнью, назначают лечение, которое может ослабить сердечную мышцу. Ультразвук, - это тот инструмент, который способен это изменение увидеть. Но лучше на это не смотреть. Рак груди, который Лева называл Раком красоты, был таким же порождением Природы, как и сама красота, – женщина.
  Пациентка  медленно вошла, опираясь на палку. Несмотря на покрытую косынкой, прячущей от посторонних взглядов, безволосую от лечения голову, было видно что это женщина редкой красоты. Лева рассказал ей как надо подговиться к тесту, обьяснил как  надеть специально предназначенный для этого халат, и вышел в коридор. Спустя несколько минут, постучавши в дверь и услышав: «Можно», он вернулся в лабораторию.
 Пациентка лежала на кровати, ожидая начала обследования. Поскольку халат был надет задом наперед, а Лева должен быть работать на середине грудной клетки, он попросил женщину вытянуть левую руку из левого рукава. Вот так, очень хорошо.  Теперь можно оттянуть ткань и наклеить электроды...
  Лева часто проверял сердца больных с таким диагнозом, и разные, ему приходилось видеть  шрамы.  Но оттянув сейчас ткань халата, он на какое-то мгновение перестал думать. Две, как бы вылизанные черпаком, в каких-то синих прожилках  ямы,  светились бледной кожицей на месте удаленной груди.
Рак красоты сделал свое дело.  Вялость возникшего на экране сердца, сказала Леве обо всем.
 Пациентка ушла. На улице было сухо и ветер безнадежно чиркал газетами об асфальт. День был как обычно, - будничным.
 


2 - 11 Сентября 2013г.