Как Петрович трудно умирал

Петрович просыпался каждый день с ощущением тоски и дикой злобы. Его раздражала тихая старушка-жена, всегда сгорбленная, сухая в неизменной вялой кофте с заплатками на локтях, раздражал всё тот же вид из окна на яблоню, где красовались румяные, спелые плоды, раздражал сам рассвет и даже сам воздух, которым он дышал.

Дело в том, что Петрович страшно не хотел умирать. Неделю тому назад ему приснился покойный отец в парадном костюме, чисто выбритый и сказал: «Собирайся, сынок ко мне. Приду за тобой через неделю». Петровича пробил холодный пот, он с ужасом проснулся.  И с этого времени прицепилась к нему эта тоска.

- Да как же умирать, когда и не жил совсем. Подумаешь, 85 лет, другие куда дольше живут. Промелькнула жизнь без толку.

Петрович вспомнил себя молодым трактористом, весёлым парнем, который обхаживал молодую учителку, прибывшую после педучилища по распределению к ним в село. Лучше девки не было на всю округу. Петрович бросил раздраженный взгляд на сухонькую старушку с редкими седыми волосами:

- Сука  драная! Чего ты там елозишь! Ну что ты там елозишь всё время, а завтрака до сих пор нет!

У старушки, которая как раз готовила этот злосчастный завтрак, выпала из рук чашка и разбилась. Она ещё больше вжала голову в плечи, но это ей не помогло. Петрович в один момент подскочил и со всего маху ударил жену кулаком в лицо. Удар пришёлся в правую челюсть, старушка завалилась набок, опрокинув на себя заварной чайник с только что заваренным чаем и дико закричала. Закричала от боли, от этого кипятка, обжигающего ноги, но больше всего от горечи, от невыносимой обиды.

- Не ори, сука! – Петрович пнул ногой в живот кричащую жену, стараясь достать побольнее. Как ему показалось, не достал, и пнул ещё раз. Старушка скорчилась и затихла.

- Был бы здоровее, убил бы суку! Вставай, давай, хватит валяться!

Старушка  отползла в сторону за стол и там, потихоньку опираясь на табуретку и столешницу, поднялась.

Петрович  всегда бил  жену, когда дочери и её мужа не было дома, они жили в том же доме через стенку, только вход в дом был у них с другой стороны.  Он знал, что жена ни за что не пожалуется дочери, потому что получит ещё больше. Петрович пробовал бить и дочь, но она так дала ему  сдачи крепкой крестьянской рукой в грудь, что он улетел в дальний угол избы, своротив скамейку у стола. С тех пор дочери он стал побаиваться, а на жену озлобился ещё больше. И чем безответнее и тише та  становилась, тем сильнее он лютовал.
Излив ярость на жену, и позавтракав с аппетитом, он стал дожидаться полудня, когда придёт на обед дочь. У него созрел очередной план, как отравить ей очередной день. Не могла душа его терпеть, что ему скоро умирать, а они, бабьё останутся жить, дышать этим воздухом, встречать новые рассветы…

Наконец, завидев, идущую на обед дочь, он упал со стула на пол, зная, что заполошная жена сейчас же кинется к ней за помощью. Дочь работала медсестрой в амбулатории, и у неё всегда дома были необходимые лекарства и тонометр. Так произошло и на этот раз. Как только за женой хлопнула дверь, он довольно открыл глаза и начал ждать этих двух дур.

Дочь измерив давление и подняв вместе с матерью его на кровать, ничего страшного не обнаружила. Тут он сделал вид, что пришел в себя и начал орать дурным голосом, перекрывая их утешающие и успокаивающие слова. Проорав благим матом весь обед, он, наконец-то угомонился, довольный тем, что оставил дочь голодной и помотал обеим нервы.

Дочь, конечно, догадывалась, что «батька дурит», хотела было ему надавать как следует, да что взять с дурного старика…

Облегчение наступило ненадолго. Уже перед ужином Петрович кидал в жену тарелку, кашу из которой предварительно вывалил на стол и размазал, чтобы досадить ей ещё больше.

От бессилия и этой неизбежности смерти в свою последнюю неделю Петрович извёл всех. Дошло до того, что он собственными руками на глазах у жены задушил их любимицу-кошку. Жена плакала всю ночь, а он, тоже не смыкая глаз, довольно улыбался про себя, стараясь думать о чём угодно, только не о том, что наступает его последний день.

Под утро Петрович забылся сном, а проснуться уже не смог.

Дочь с мужем по обычаю устроили поминки на которых им плохо удавалось скрывать радость и хорошее настроение. Нужно сказать, что за столом не нашлось никого, кто бы искренне горевал о покойном. Больше того, никто так и не смог сказать о нём доброго слова, даже хотя бы из приличия.