V. Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака

Ближе к вечеру, когда уже и выпили, и похмелились, и проспались, предложил Бугай сходить на рыбалку, «отпустить чтоб тормоза». Все, конечно, были «за»: у кума Василия жена с минуты на минуту должна была вернуться, а три путешественника с тем из домов своих ушли, чтобы всё-таки узнать, какое оно, счастье, где живёт. Понятное дело, что рыбалка сюда как нельзя лучше вписывалась. Бугай как человек совестливый и вину свою чувствовавший приготовил всё: и снасти (сети да мерёжи, удочки, спиннинги), и палатку, и мотылей купил, чтоб утренний клёв не пропустить, и жену попросил, чтоб закуски хорошей приготовила, и водки, конечно, взял, ибо каждый нормальный рыбак знает: рыба посуху не ходит.
Рыбалка… Ещё с тех самых пор, когда в моде были шкуры мамонта на бронзовых, упругих бёдрах, это занятие не только давало возможность получить диетическое питание, но и приносило царю природы мужеского пола радость на блюдечке с голубой каёмочкой. Ведь когда вот оно, бьётся, трепещет упругое чешуйчатое тело, не желая покидать подводные глубины, а ты, венец мироздания, тянешь его, голубчика, «для жаркого и для супчика», то необыкновенные чувства, которым даже и названья-то нет, заполняют все извилины души. И если к этому моменту те извилины, что находятся у некоторых между плеч, залиты уже жидкостью верной, правильной, то, пожалуйста, писатели, музыканты и художники, рисуйте счастье человека.
Солнце уже плотоядно облизывало верхушки деревьев, когда вся весёлая компания устроилась на берегу живописного озера. Но так как живопись мало интересовала рыбаков, то, приняв на душу «греха слегка», они поставили палатку, забросили сразу же сетки мерёжи в воду и набрали сушняка для костра. И какой русский не любит послушать лесную тишину, интеллигентно поговорить у пляшущего пламени и пофилософствовать о разных значимых предметах, начиная от прелестей какой-нибудь местной Клеопатры и заканчивая тем, как определить червя: мальчик или девочка. Ну, если с этим жителем подземным знающие люди справляются быстро – просунул меж зубов, если застрял чем, зацепился, то мальчик; если же гладенько прошёл, то девочка – то женские красоты требуют подхода более тщательного, детального.
Пока рыбачки наши всё сделали да обсудили, уже и звёзды проклюнулись на небе, холодком потянуло. Вспомнил тут Бугай, что втихую от жены положил он в баночку небольшую для мужиков диковину, так сказать, - икру красную. Привезли её Бугаёвой жене племянники аж трёхлитровую банку. Только эти жертвы рыбьего аборта навроде баловства. Это царь там или император какой, на булку французскую три икринки положив, целый день этот бутерброд жевать может, вприкуску с остро-лимонной устрицей да жабью лапку обгладывать, запивая деликатесы вином марочным.  А мужику в поле нет ничего сподручнее, чем сала кусочек с кобылий носочек да краюха хлеба. А если ещё найдётся что покрепче воды родниковой, то можно и без трактора управиться.
А тут всё ж отдых, мероприятие культурное. Принёс Бугай эту баночку с икрой, а Ванька Мокрый решился на хлеб её намазывать. Только как-то соли маловато оказалось, хорошо хоть огурцы солёные взяты были, так всё это под разговор за милую душу пошло.
- Вот вы, - говорил кум Василий, закусывая бутербродом очередную порцию водочки, - всё гогочите, как жеребцы, а я вам правду говорю: домовой – это тот же чёрт, только домашний.
- Ага, у него под хвостом, у домашнего, вымя, - Ванька чуть дотянул фразу под хохот остальных.
- Да ну вас. Я по серьёзности говорю. Вот не далее, как в энтом году, в мае месяце дело было. Постирушки баба моя закончила да и повесила на забор вещи сушиться. А я уж теперича что-то, как не распохмелюсь, то мёрзнуть начинаю.
- Это у тебя оттого, что градусы в организме понижаются, - важно произнёс Коля Зайка, подливая в стакан.
- Ну, не знаю, градусы там виноваты, али ещё какая холера, только подштанники мне теперича нужны, не по девкам же в них хожу, поэтому и реготать нечего, у самих недалеко то время, когда сидельная кость заболит. Так вот кинулся я искать – нету их. Ну, думаю, баба уже сняла да в шкапчик припрятала. Поискал – не видать. Так никуда и не пошёл, просидел в доме, пока моя не притащилась. Обыскались мы моих подштанников так, что чуть не подрались.
- Так у бабы своей взял бы, у неё, поди, есть, - засмеялся Ванька.
- Ты, Ванька, меня за больную мозолю не трогай, - отвечал кум Василий. – Я уже думал, что домовой унёс. Взял пятнадцать копеек, ещё советских (у бабы их в мешочек матерчатый насыпано, как у дурного фантиков), встал спиной к порогу да и говорю присказку, что меня в детстве учили: «Чёрт, чёрт, на, денюжку, поиграй, а мою вещь мне отдай». Только слышу  через времечко – смеётся кто-то на улице. И такой меня страх обобрал, а баба моя подалась в это время скотине на поле вечерний техосмотр делать. Через некоторое время высунул я в дверь нос да глаз и вижу: стоят возле забора моего пострелёныши – мальчишек штук пять-шесть да на крышу сарая показывают и хохотом заливаются. Поднимаю глаза – батюшка-светы – в гнезде у аиста висят мои подштанники, разложенные калошками на две стороны, как человек будто ноги в ширку раскинул, и в самом центре аистиха уже угнездилась. А аист, подлец, возле неё выхоживает, клювом пощёлкивает, хвастается, что он вещь такую ей достал.
- Кум, а домовой-то тут причём? – давясь смехом, произнёс Колька.
- Его это работа, не иначе. Аист – птица серьёзная, не ворона какая-нибудь да сорока мерзопакостная. Это пернатокрылое благородное, - ввернул кум Василий для пущей важности слово, что-то, видимо, обозначающее.
Так, за приятными разговорами, и закончился этот счастливый вечер. Перед тем, как ложится спать в палатку, спели ещё все вместе куплет песни рыбацкой: «Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака. Целый день они искали, где у рака…» Приводить целиком эти куплеты народного происхождения здесь нет никакой надобности, ибо это во время загнивающего социализма могло ещё кого-то заинтересовать; а сейчас, когда капитализм с человеческим лицом дал свободы всяческие, то ни матом, ни голым телом, ничем другим никого уже не удивишь.
Утром проснулся первым Бугай. Достал удочки, спиннинг, из лодки воду вычерпал, мотылей прихватил да бутылку водки с хлебом-огурцами. Разбудил мужиков и собрались они клёв утренний поймать. В лодку сели, правда, не все. Кум Василий да Колька Зайка на берегу решили остаться – сушняка для ухи заготовить. Но перед тем, как выйти в «открытое озеро», решили рыбачки ещё раз проверить, всё ли с собой они взяли. Когда, всё благополучно перебрав, добрались они до баночки с мотылями, побледнел как-то Бугай.
Утробно икнув, велел он Кольке притащить сумку, в которую остатки еды с вечера сложили. Почуяв неладное, замерли все пассажиры на борту, притихли. Глянул Бугай и принесённую сумку и обмер:
- Колька, ты какую баночку вчера нам подавал? С красной крышкой или зелёной?
- А мне дела? Принёс то, что ты просил, икру в банке.
- Ты мотылей нам принёс, - посеревшими губами прошелестел Бугай, вяло пытаясь вылезти из лодки, - а мы их вместо икры сожрали.

Тут всю компанию разметало по кустам. И что там происходило дальше, об этом знает только сосновый лес да переставшее вдруг быть живописным озеро.