Похмелье-новоселье

Проснувшись утром, тянешься в постели и вспоминаешь свой вульгарный сон.
Ты не торопишься с дивана. Еле-еле приподнимаешь голову с подушки… Вот и он!
Глаза упали прямо на будильник. И от чего мерзавец не звонит?
Ты теребишь его, вручаешь подзатыльник… Но умер он. И даже не «стучит».

И тут приходит мысль про батарейки… Про то, что кто то их вчера достал…
И в плеер вставил. Вот такой затейник. А этот, …, взял звенеть и перестал.
Ну что же, опускаем ниже тела ноги и шарим, тапочки пытаясь отыскать…
Ан нету их… Лишь от паркета холод пытается до темечка лохматого достать…

Итак… По сторонам мотаясь, попробуем к воде направить путь.
Глаз приоткрыв один, за дверь рукой цепляясь, пытаешься ты краник повернуть.
Шипя, струя бежит с остервененьем, намочит руки, брызги полетят…
Как удержать себя от наслажденья подставить рот, в него живой воды набрать?

Глаз приоткрыв другой, за раковины край цепляясь, ты целишься в блаженную струю…
Но странною дугой, поток, как будто извиняясь, становится не верен бытию.
С угрюмым хлюпаньем и треском ржавой стали, труба обсохла прямо на устах.
И мысль «как все меня достали!», кружит в твоих обеих головах.

Та, что напротив, в зеркале печальном, не важно выглядит с похмельного утра.
Пытаясь подмигнуть ей, слабо ощущаешь, как тянет где-то слева у ребра.
Рукою неуверенной, на ощупь, крадутся пальцы к месту, где… Звиздец!
Неузнанный предмет в руке твоей остался, прошел холодным потом холодец…

Роняя в руку взгляд, с последнею надеждой, еще ты веришь, что все это сон…
Но стон из уст твоих, с горячею трубою, сливается в протяжный унисон.
В дрожащей пятерне, как будто издеваясь, алеет жидкостью кровавое пятно.
Консервный нож, в кровище бултыхаясь, упал из подреберья на ладонь.

Обшаривая тело сумасбродно, ты ищешь, где еще какой предмет,
Пристроил кто-нибудь неосторожно, или воткнул куда. Но больше, слава богу, нет.
На теле нет холодного оружья, нет гематом, сквозных проломов в голове.
Но ей от этой радости не легче и есть печать печали на челе.

«А что за запах, ….?» матом изъясняясь, внутри тебя звучит твое «оно».
Откуда нож? Дыра в боку сияет… И на руке уже забытое пятно…
Противным словом называют эту жидкость. Ей имя «кальвэ» кто-то присудил
Какой чудак такой придумав цинус тебе в кровать пакетик положил?

Весь в кетчупе, халатом вытираясь, плюясь на весь неблагодарный свет,
Ты пятишься, о что-то спотыкаясь, и ищешь на прошедшее ответ.
Твой задний ход тебя пешком приводит туда, откуда это началось…
И тут же, ужас мысль одна наводит: «пожить вчера, похоже, удалось».

Какой-то гад, в роскошном коридоре, где набран елочкою дорогой паркет,
Устроил кегельбан из тех бутылок, в которых внутренности явно больше нет.
Хрустя стеклом бэушной стеклотары, держась за стену, не давая ей упасть,
Неровной поступью, к гостинной приближаясь, ты настигаешь тех, кто нагулялся всласть.

В повисшем сизом мареве похмелья ты еле различаешь маски лиц.
Откуда в столь приличном заведенье, собралось столько лиц упавших ниц?
И трогая чужих людей за плечи, роняя головы и плети чьих-то рук,
Ты сожалеешь, что вчера был так беспечен и чуть расширил другов близких круг.

Среди обвисших поз невероятных, пытаясь отыскать знакомый лик,
Бредешь, как опытный патологоанатом, глотая ком и сдерживая крик.
Кто, б...ть, позвал вас алканавты? Кто путь ко мне в квартиру показал?
И как же я, с такой проклятой кармой, скажите, еще пить не завязал?

Одно, когда к тебе приходит белка, но если вместе с ней придет дупло...
Еще и с выводком, хвостатых рыжих деток, то думать начинаешь: вот оно!
Пришло к тебе и явно не нарочно, но как-то обреченно и всерьез.
И ощущая своей ж...й неизбежность, ты кожей чувствуешь: по ней идет мороз.

Последней каплей в этом "новоселье", случилось страшное, что только может быть.
Случилось небывалое и бурное похмелье и мне на нем похоже тоже пить...