Ярослав Сейферт. К Жижковской Богоматери
и весны,
свои яркие блики пачкающей
о кровли доходных зданий,
в костеле святого Прокопа
мать моя, пав на колени,
обращалась к Деве Марии.
Май приближал к ней мать.
Склонена перед алтарем
и похожа на куль обносок,
кем-то выброшенных, шептала:
-За тебя молюсь, нерадивого.
Я ж смеялся над ней в душе.
В школе я полюбил латынь.
Мы читали Вергилия.
В голове звенело от рифм
римских антиков.
Начал сам сочинять стихи.
Ходил, распевая их
потихонечку и фальшиво.
Математику я ненавидел.
Еще за день до сочинения
испытывал такой страх,
что всю ночь напролет ворочался
с боку на бок.
Иногда вспоминал о молитве,
но спешил эту мысль отвергнуть
за неимением повода
звать на помощь силы небес.
Было так, пока не познал
неподдельный страх,
страх ужасный.
Вспомнив о материнской вере,
я сказал сам себе тогда:
-А что, если?- когда уж шел
по холодным каменным плитам
к Жижковскому костелу,
к белым лилиям алтаря.
Только запах их был таким же,
как на вкус молоко одуванчика,
вдруг попавшее на язык.
Попросил я Деву о милости,
милосердии и заступничестве
за ту, кого так люблю,
в ее восемнадцать лет
ходящую божьей мученицей,
без еды, без сна
и заплаканной, неприкаянной,
призывающей только смерть,
чтоб не дал ей бог другой участи.
Посмотрела статуя Девы
с пристрастием мне в глаза.
Но спустя два дня в алтаре
стали пахнуть цветы,
как прежде.
А я вновь ощущал на губах
сладость радостных поцелуев.
Свидетельство о публикации №113090503862