Отрывок из Смех и сопротивление. Юмор III Рейха

      лучший ответ на гитлеровское приветствие дал, пожалуй, ярмарочный артист из Падерборна: он научил этому жесту своих дрессированных шимпанзе. Как рассказывает его сын, животные повторяли его охотно и часто. Каждый раз, когда обезьянам попадался на глаза человек в форменной одежде (пусть даже и обычный почтальон), они сразу же поднимали лапы в нацистском приветствии. Тем не менее, нацисты-шимпанзе пришлись по вкусу далеко не всем членам партии. Ревностные национал-социалисты заявили властям об инициативе дрессировщика, который, кстати, был убежденным социал-демократом. В результате было принято постановление с запретом на обезьяньи приветствия. В случае нарушения животное подлежало «убою». Когда под вопросом оказывалась честь Гитлера, нацисты полностью теряли чувство юмора.

Отрывок из книги «Смех и сопротивление. Юмор III Рейха».
Рудольф Эрцог (Rudolph Herzog)

Читать далее: Follow us: @inosmi on Twitter | InoSMI on Facebook





из повести "Непрощённый" http://www.proza.ru/2013/05/12/1264

         Лягавые кончили свой спектакль, шла погода в стране  и мире на завтра, 21 июля 2011 года. Бессмысленно уставившись в экран, он так и не уловил, что ожидается в Париже и других столицах содружества. Провалившись в пакибытие, молодой человек видел ту же Югославию, которою только что описывала Карла. Сквозь химерное марево где-то гремела гроза, и частая дробь отбивала такт какого-то из представлений Лидо. Во всем этом хаосе сугубой константой бала только Эсмеральда, что-то нашёптывающая по поводу проданной невесты.

         Ночной Голивуд флудил почти до утра. Противоестественно высоколобый и круглолицый парень в какой-то зашнурованной под горло одежде все суетился, словно боялся опоздать на важное свидание с бело-серым, словно высеченным из скального известняка человеком в длинной накидке с капюшоном. Эта деталь одежды  не давала возможности рассмотреть лицо Бело-серого, однако даже в полусне это хотелось сделать. Казалось, что не успей тот настырный лобастый на эту встречу – и все лодка отчалит без него. При этом какое дело собственно до проблем  "странного малого" ему самому - никак не сообщалось. Тем не менее,  подобные информпрогоны в сознании были не редкостью, так что  мучающийся бредом постоялец недорогой парижской гостиницы пытался самоотстраниться от  "их" возможно где-то номинированных на Оскар крутых сюжетов.

        Между тем, как будто бы опасаясь, что его примут не за того или вообще сбросят со счетов, парень  в камуфляже из сновидения настойчиво выбрасывал руку в приветствии "рот фронта". Собственно далёкому от всех зашельмованных идей молодому человеку эти изуродованные чужими идейками сверстники никогда не нравились. Он был чужд коллективной  мысли. По всему судя, к такому положению вещей привело многолетнее раздрайное сознание, в котором ретранслировались самые противоположные понятия. Вот и теперь, где-то на периферии возникал стойкий шумовой эффект:   «Обрати внимание на приветствие». К кому обращались, оставалось за гранью восприятия, но что возникающее время от времени приветствие не соответствовало заявленному или ожидаемому – было, несомненно. Вызывающий у кого-то недоумение парень с выброшенным перед грудью кулаком от сердца, словно заученный текст твердил одну и ту же фразу: «Но пасаран». Может он ошибся лодкой, раз его не хотят принять за своего. Однако лодочник всё медлил отчалить – словно ожидал: вот-вот парень одумается и вскинет руку совсем в другом приветствии.

         Сон не давал закрепиться ни одной собственной мысли, и тем не менее,  в памяти всплыл тот хмурый день в  Лондоне, когда он неожиданно для себя столкнулся с симбиозом двух малоподходящих друг другу приветствий. Серовато-черный мрамор, по которому струйками то ли слез, то ли росы стекали длинные зигзагообразные дорожки, напоминал сцепленные гигантские руки. Но предплечья заканчивались не плечами, а ладонями: правая была вскинута в нацистском «зик хайль», так как его в последние дни войны исполнял уже провалившийся в глубокую шизофрению Гитлер, а вторая была выброшена кулаком вперёд –  жест, который  настоящий Гитлер, разумеется, бы не одобрил. Но художник видит мир с другой колокольни. Возможно, в том мире парни, обремененные столь непохожими идеями, недалеко ушли друг от друга.

         Принял ли лодочник настойчивого парня на борт, так и осталось до конца не выясненным. Провалившись как в смерть – в сон –  реальный человек не смог уже сопоставить ни один из посылаемых сигналов с повседневной реальностью.