Вновь свои узорчики в небе шьют шрапнели

Вновь свои узорчики в небе шьют шрапнели,
Рваными стежочками с края да на край,
И вразброс по полюшку -серые шинели,
Медленно идут вперёд, - Боже помогай!

Не свернуть им никуда: справа топь-болото,
Слева жизни не даёт вражий пулемёт,
Зубы сжав идёт вперёд русская пехота,
Есть приказ занять деревню - и она займёт.

Из-за леса на рысях выезжает конница,
Сотенные на ветру полощатся значки,
То взметнувши шашки вверх, выручать торопятся
Обессилевших пехотских, терцы-казачкИ.

Вот слетел один с седла, покатился кубарем,
Знать в станицу полетит "чёрное" письмо,
И со свистом-гиканьем, молодецкой удалью,
Всыпали германцу там по первое число.

Ну, а ближе к вечеру, как деревню взяли,
От пехотских приходил старый капитан,
И сказал:" Что как не вы, все б мы там лежали,
Слава терцам-удальцам, Слава казакам!"

Провели его за стол, за простой походный,
Сотник крепкого вина приказал поднесть,
"Нас представили к крестам, -обмываем, рОдный,
Семерых к "Георгию", да к дубовым -шесть.

Из одной станицы все -возрастали вместе,
И средь этих шестерых - меньшенький мой брат,
Как мне матушке писать, что сказать невесте?
Вот остался нынче жив - сам себе не рад."

И фуражку с головы, дрогнувшей рукою,
Потянул, враз потемнев, капитан седой:
"Милый мой братушечка -будь Христос с тобою!
Сколь живу на свете - страшно так впервой!"

А наутро полк ушёл из деревни сонной,
Как и не было их здесь, терцев-казаков,
На церковном кладбище, рядышком с часовней,
Оставались шесть дубовых свеженьких крестов...