чарли. набросок

Глава первая.
Принц Интроверсии.
- Кого еще нет? – Сегодня он пришел раньше, в отутюженной рубашке, но без галстука, стрелки на брюках, казалось, блестят как кромка лезвия опасной бритвы, никакой щетины, и да, вчерашнее свидание прошло успешно. Оля-ля, профессор Сникет.
- Чарли. Снова опаздывает.
- Легенда о принце Чарльзе и первой паре?.. – Улыбаясь, произносит Сникет и впивается зубами в кровавую вощеную шкурку яблока. Плод мнется под натиском его губ и тает, источая пахучий сок.
В гуле класса тонет меланхолия свежего сентябрьского утра, того самого, когда на дощатых досках крыльца обнаруживаешь влагу и застоявшееся зеркало, отражающее солнце, сияющее повсюду, будто бы изнутри каждой крупицы, составляющей этот мир. Свет прыгает по лощеным обложкам учебников, по рюкзакам и сумкам, играет с чьими-то украшениями, и летит сквозь серебрящиеся волосы.
- У Чарли еще есть время. – Качает головой девушка пастельных цветов, поднимая глаза на часы: белесые кожа и волосы, нежная кремовая блузка, строгие очертания пальцев и рукавов. – Еще четыре минуты, и тридцать шесть, пять…
- Делаем ставки?- встревает в разговор неуверенный в себе некто.
Шум снова поглощает все, сосредотачиваясь вокруг центральных парт, избегая его, царя над ним, словно ястреб, Филипп Картер бросает взгляд своих острожных фиолетово-черных глаз в распахнутое окно. Ветер приносит очертания кленовых листьев и материализует фигурку, хлопающую дверью такси.
Через считанные секунды, а именно за сорок пять до восьми, на пороге возникает Чарли, белозубо улыбаясь, с естественным румянцем на скулах, вспыхнувшим после бега по лестнице…
- Доброе утро. – Голос разносится под сводами неба, как под сводами храма. Очаровательно-рыжая девушка, к слову, волосы повторяют контур лица, спускаясь к подбородку и расчеркивая чекой лоб, поправляет лямку портфеля и идет к своему месту, голубоглазо щурясь и здороваясь кончиками пальцев с одноклассниками, ее уже ждет пастельная девушка.
- Чудовищное везение. – Хмыкает Сникет.
- Королевская пунктуальность... – Чарли поднимает уголки алых губ.
Сникет хлопает в ладоши, веля всем немедленно опустится на свои места, и поворачивается к доске, обозначая тему: распад.
- Чарли, твои остроты…
- Не надо переживать за меня, Мэгз. – Чарли несколько проникновенно смотрит ей в глаза и усмехается, стукая пальцами по парте. Звук отдается где-то в грудной клетке и становится смешно и нелепо, от того, что окаймленное браслетом манжеты запястье, способно легко двигаться и проводить звук. Мэгз прикована к доске, а именно к движениям Сникета, схожими с движениями Бона Джови в молодости, но она об этом не знает. Мэгз не слушает музыку, как она говорит, ей больно ее слышать… Чарли не хочет знать отчего, это просто не вежливо – знать такие вещи.
Часы безнадежно отстают от внутренних, так желающих завершить день быстрее, и поэтому она оборачивается назад.  Взгляды больше похожи на птиц, кроме одного – Картер самодовольно поднимает уголок губы и отводит свой, кошачий, направленный до этого в пространство между воротником и кромкой рыжих волос. Картер…
- Чарли… - Мэгз обрывает поток ненужных мыслей, приковывая внимание подруги к записке на столе.
- Что?
- Это тебе…
- Что?
- Ты можешь развернуть и не спрашивать? Сникет смотрит.
- Так улыбнись ему… - Бормочет Чарли, зная, что задевает самолюбие Мэгз, что трогает болезненно звучащую его струну, потому что за три сентябрьские недели Мэгз не только сменила три плаща, но и по самые уши влюбилась в преподавателя. Оля-ля…
- Умолкни – не без злобы отзывается блондинка и отбрасывает с лица волосы, - паясничать будешь у театралов. Как она тебе, кстати. Мисс-вновь-Ковальски.
- Веет безысходностью.
- Чарли…
- Да, Мистер Сникет.
- Уравнение.
- Это Тритий, исходный элемент.
- Хорошо. – Он выдерживает паузу, провозглашающую всеобщее молчание. – И впредь говорите о безысходности исключительно на химии. Здесь, - он разводит руками, - всегда множество выходов.
- Вы про количество окон? – Усмехаясь спрашивает Джексон, невысокий, узкокостный мальчишка в форменном жилете поверх водолазки. Его шея кажется еще тоньше, а волосы еще колючее. Очки ехидно блестят, отражая доску и цветы на подоконнике.
- Спасибо, Джексон.
Все заканчивается, и неясные гимны футбольных фанатов влекут всех в кафетерий на первом этаже. Чарли, пританцовывая, спускается по лестнице. Журавлиные жесты, обнаруживающие квинтэссенцию всей ее шестнадцатилетней прелести, сливаются в хор. Ее рисовали мастихином и быстрыми, закручивающимися мазками.
***
- Где крекеры?
- В сумке…
- А чего ты тогда чавкаешь? Дай сюда…
- Хэй!
- Я ее вижу! Не лезь. Мой Бог…
«Эй вы! Чем вы заняты?» - Голос разносится по лестничному пролету и опускается на пламенно-рыжие, взлохмаченные и абсолютно одинаковые головы юношей в несвежих рубашках с закатанными рукавами.
-Староста? Оружие в ножны. Мы тут шпионим за особой королевской крови.
- В бинокль для птиц? А статьи? Вы обещали мне отчетные статьи, а в итоге…
Староста распаляется чудаковатыми ругательствами.
- У тебя просто невероятные глаза. – Вдруг произносит один из близнецов, стряхивая лаконичным жестом двух пальцев крошки с губ. Глаза старосты, там, за стеклами очков, наполняются невнятной, жадно-дышащей чернотой. Он отводит взгляд и кивает брату, тот нехотя опускает бинокль и приближается к девушке. Время замедляется, и коньячные глаза впиваются в самую ее суть.
- Не мешай нам больше, ладно… - Голос властен и мягок. Он проводит пальцами по щеке, по загару и, кажется, соли.
- Да, Бэзил…
Названный Бэзилом кривится и отстраняется от нее, как от чего-то мерзкого, недостойного.
- Генри. Он Генри. – Говорит второй, взваливая на плечи рюкзак и спускаясь вниз за братом, - я Бэзил.
Одно и то же явление, преследующее их уже шестнадцать лет, - слепцы. Слепцы, не видящие ничего, кроме лица, поделенного на двоих. Быть ни тем, кем кажешься.
- Почему ты молчишь, Генри? – Бэзил нагоняет брата только на втором лестничном пролете.
- Ты сам прекрасно знаешь. – Нервно дергает плечом Генри, в этом раздражении есть нечто детское, и еще, оно так близко к отчаянию, тяготя в него, оно висит на кромке, на грани его терпения. - Я говорил, что больше не могу жить так. – Он ищет слова, перебирая пальцами по периллам, пальцы повторяют его собственные шаги. – Не могу делить свою жизнь надвое. Одни и те же лица… они не меняются, Бэзил, они все так же видят в нас отражения друг друга, какое-то мистическое дополнение.
- Хуже было, когда «одна душа в двух телах…» - осторожно подмечает Бэзил. – если бы ты не разбил ей нос…
- У тебя бы все равно ничего не вышло…
- Брось. Чего смеешься?
- Ничего. Почему именно Чарли? Почему не та блондинка? Почему не Сьюзи, сидящая с тобой рядом и изредка касающаяся рукавами?
- Прекрати. – Обрывает его Бэзил. – Кстати, алгебра или литература?
- Алгебра. Тошнит от чужих историй.
- Как знаешь… - Бэзил теребит лямку рюкзака.
- Что мы о ней знаем? – вопрос предполагает «что ты о ней выяснил?».
- Мм, рост 163, вес, примерно 55, волосы золотисто- рыжие, это, кстати говоря – хна, русые, наверное. Глаза синие. Рубашка Prada, мужская, джинсы escada sport – темно синее, ботинки Mark Jacobs, портфель Dr. Koffer… из формы носит жилет, исключительно жилет. .. Хороший вкус у девочки, и музыкальный тоже. Сегодня без галстука. Родилась 27 мая, шестнадцать, близнецы, помимо нее в семье еще трое детей.
- Что-то еще?
- Аллергия на мед.
- Залез в ее медицинскую карточку? Скука. Зачем нам ее ботинки. Что вообще тебя заинтересовало? Не отвечай.
Бэзил счастлив, что молчит и усмехается про себя. Нет, его интересует не только музыкальный вкус, но и особое, совершенно особое восприятие. Маленькая черта, отличающая от всех остальных, превращающая это существо в нечто притягательное, профайлы в соцсетях ничто по сравнению с тем, кому доверяет эта девочка. Доверие поделенное на тысячи бегающих глаз, ищущих себя в равных ритмичных строчках. Да, это поэзия.
Восприятие…. Это как калейдоскоп. Скопление стеклышек в полой трубке, - стеклышки битых счастий и несчастий, стеклышки ложных надежд и странного, почти невесомого, но настоящего чувства тревоги, от которой хорошо. Восприятие. Интроверсия. Аристократичность.
Чарли.
Глава вторая
Быть обманутым – высокое искусство.
Дождь врывается в сон не каплями на лице, но равномерным стуком по темному паркету. Зависнув над кромкой божественно теплой постели, балансирует и ждет чуда – что окно закроется само, и капли перестанут бить ее в висок. Равномерность, ритмичность, как чужая, слишком грамотная речь. Дождь воюет со светом шести утра.
Завернувшись в плед, спустить ноги с кровати. Пальцы касаются пола и тут же, как обожженные, взметаются вверх.
- Черт. – Закатывает глаза Чарли, и в несколько битых движений достигает окна. Створки хлопают, со стекла стекают блики и капли, лужа на полу размазана краями пледа.  Башня делит небо надвое, пропадая в облаках. Отец снова там.
Мокрая бахрома оставляет когтистый след на паркете. Воркотня аквариума с единственной, кружащей у дна рыбкой убаюкивает. Чарли вновь сворачивается клубком на кровати….
- Чарли, где мой свитер?... –Мать заглядывает в ледяные покои принца и раздраженно сжав ручку двери повышает голос. – Чарли! Проснись, наконец. Сколько можно сидеть в интернете ночи напролет, а потом жалуешься на темные круги...
Сбежавший кофе пахнет горечью и жженым деревом, нервно поцеловав сестру в щеку, Чарли хватает портфель и выносится из дома с космической скоростью. Алая Vespa уже поблескивает отполированными дождем зеркалами. Беспечно брошенный в багажник шлем не подозревает, что безумная рыжая голова подставляется ветру.
Она снует среди машин, прорывается сквозь волну светофоров, и ищет, ищет свое ускользающее отражение. Лужи пестрят ее изображением пополам с кленовыми листьями, голуби испуганно взмывают в стылость и серость. Башня преследует ее лентой, словно молчаливый крик о том, что придется туда вернуться….
Парковка забита. Чарли вновь чертыхается, делая новый круг, в конце концов, бросая мопед у самого входа, и летит вверх по скользким ступеням.
Расписание проносится бесконечным списком.
- Я больше не могу. – кладет она голову на руки. – все-таки, люди сволочи.
- Ага, и баинькать после этой мысли. – Мэгз сегодня нарочито неряшлива, она допивает молоко и трехочковым попаданием отправляет тетрапак в мусорную корзину. Строит из себя плохую девочку, складывая лодочкой флорентийские ладони.
- Это не умозаключение! – Вздергивает голову девушка. – это…это попытка оправдаться. «Чарли, вы что влюблены?... что… нет… тогда у вас нет уважительной причины пропускать мои лекции», старая занудная грымза. Ну опоздала… опять.
- Что-то еще?
- Да, да… Глен ведет себя как идиот.
- Ты говорила, что он младше. – Мэгз опускает ресницы. Для Чарли почти несвойственна как таковая слабость, нет, эгоцентризм, дикость, псевдо-научный интерес, поэтизация… но не слабость. Все должно быть слишком, чтобы она не знала, что будет делать.
- Естественно. И, самое смешное, что его чувство  - она произносит это играя горьковатым цинизмом, – тоже младше. Святой синтез белка, я не убегаю дальше телефона, я не требую обещаний и… почему я не чувствую его рядом.- В этот момент она резко вскидывает голову и стукается затылком о филигранный локоть. -  Черт!
- Извини, я не думал, что ты меня заметишь в порыве гнева, что почувствуешь… - голос заставляет Чарли поджать губы. Картер осторожно протягивает руку и треплет ее волосы. – Вот так, уже не болит?- , на глаза наворачиваются непроизвольные слезинки.
- Болит. – Морщит нос Чарли.
- Тогда я обещаю искупить свою вину. – Подмигивает Картер и растворяется в толпе.
- Ненавижу ветер в лицо. – Вдруг выдыхает Чарли и голова снова падает на руки.
- К чему бы это? Он, кстати, ничего.
- Да. – Глухо подтверждает Чарли. – У него красивые ключицы.
- Неужели подглядывала за Картером на физкультуре?  - Мэгз одним движением поднимает голову девушки и заглядывает ей в лицо. – И не надо краснеть, я же знаю, что тебе давно хотелось увидеть его без рубашки. Похоже, наш презирающий  любовь принц по уши в дерьме. И Глен об этом догадывается….
- Заткнись. Так было и раньше.
В дальнем конце кафетерия напряженное ожидание сменилось оживленной болтовней.
- Оу, так Картер не пустое место для нашей инопланетянки. – Генри отводит глаза и пинает Бэзила под столом. – Двоим нельзя. Я не хочу идти на профиль, сходишь?
-  У меня Набоков, тебе не понравится…
- Плевать. – он что-то говорит о старом извращенце, словоблудии и девчонках. Генри не зол, не черств, просто слаб внутренне, как и большинство величайших грешников. - Я… я вчера перебрал, не хочу появляться в таком виде… кстати, какого черта ты так рано ушел, еще и взял машину? Мне пришлось добираться на такси.
- Да, с той девушкой. Или лучше сказать «дамой», ей было под тридцать.
- Двадцать четыре, и это тебя не касается! – Генри говорит это слишком громко.
- У меня твоя же нагло ухмыляющаяся морда. Они уже дважды спрашивали меня, почему я не перезвонил после той ночи. Кто поверит в то, что я это не ты? Кто из твоих подружек, греющих левую сторону твоей кровати?
- Нарываешься, братец. – Глаза Генри расчерчены алой сеткой. Воздух вокруг электризуется, стул касается, с невероятным грохотом, кафеля и полукруг жадных до сплетней зрителей обретает глаза и уши.
Бэзил стоит, опустив руки и слегка разведя острые локти, Генри потрясает кулаками….
- Это против правил. – Спокойно произносит Бэзил.
Генри вдруг замирает, а потом кидается вперед и схватив брата за ворот, жарко выдыхает ему в лицо:
- Я устанавливал эти правила.
- Отпусти меня. – Бэзил все еще в равновесии, странном, несвойственном ему равновесии. Генри бесится из-за этого, а не из-за едких фраз.
- Пожалуйста. – Генри толкает брата так, что тот валится с ног, из носа брызжет кровь. Последняя деталь, замеченная зрителем – ключи от мотоцикла, брошенные к носкам его лиловых кед.
В голове отпечатывается образ Генри, щелкающего зажигалкой на школьном крыльце, видимый из окна.
Головы как по команде отворачиваются, поднявшийся, наконец, Бэзил торопливо хватает рюкзак.
- Тебе нужно к врачу, парень. – Окликает его математик, сидящий рядом со Сникетом, на выходе из столовой. Бэзил только кивает в ответ, замечая, что рыжей головы Чарли нет и в помине.
…
- Что? Сдвоенный с историками? У биологов?– Чарли отшагивает от расписания. – Сдвоенная литература в корпусе В. Однако, у нас мало шансов действительно узнать Набокова.
Мэгз кривится от одного его имени.
- Он извращенец. Как можно писать такое?... – Она смотрит на свои ладони, ища ответ, - нет, как можно читать это? Читать как он трахает маленькую девочку, как она сидит у него на коленях и муха ползает по ее соску, а он наблюдает… - Она делает слишком многозначительный, свистящий вдох и вскидывает брови.
Коридор расчерчен тенями решетчатых окон и полосы бегут по их плечам и лицам.
- За что ты так любишь его, Чарли?
- Язык. Его язык. Будь ты искушена им, ты бы знала о его русском творчестве, а не выставленной на потребу американцам Лолите и далее по списку, хотя…. – Чарли смотрит  в окно, на капли, срывающиеся с карниза, на умытое солнце и голые ветви лип. Они черны на фоне очистившегося неба и удивительно живы. – Он строит все на игре. На великолепной игре смыслов, он… ты знаешь, что Приглашение на Казнь ни что иное,  как жизнеописание Иисуса Христа, а блестящая шахматная партия в Защите Лужина, а Камера обскура… Его детали, его имена, его смыслы и полнейшее отсутствие Бога. Он сверхчеловек. Он как капля масла иланг-иланга в пресной воде прочей литературы. – Ее глаза стали еще больше, еще инопланетнее…
В коридоре витает запах чужих духов, так непохожих на розовую герань в подвесных горшках, что-то терпкое, остроумное и несчастное.
У двери аудитории слишком много голосов – школьная форма обезличивает их пестроту, оставляя наиболее индивидуальные черты: волосы, глаза, форма носа и подбородка, галстук или шарф, ботинки или опасные шпильки, сумка, отсутствие сумки, красивые побрякушки или аляпистые феньки. Юность… одно большое заблуждение.
Он сразу бросается в глаза – чуть выше, чуть бледнее, с горящей в свете солнц (оно отражается в зеркале  на стене, а после в еще одном и еще…) головой, но он оказался за ее спиной, подергивающей живыми лопатками трогательным затылком.
Мэгз, не оборачиваясь, чувствует Сникета, Чарли поднимает глаза, глядя ей за спину, и бледнеет…
- Не оборачивайся! – Быстро говорит она, что звучит слишком тревожно и по-девичьи, и Мэгз тут же исполняет негласное правило «не думать о слонах».
Губы Сникета приникли к губам ассистентки литератора, переключающей слайды как попало и извиняющейся за это слишком громко.
- Нет… - Глаза Мэгз наполняются вязкой черной жидкостью, а после она изливается на щеки.
- Мэгз… - Чарли кладет руку ей на плечо, но вместо того, чтобы спрятать лицо у нее на плече, Мэгз вырывается и сбегает, пряча лицо в ладонях. – А еще я эгоистка. – срывается с обиженных губ.
Чарли вдруг вспоминает мансарду маленького загородного дома у реки, вспоминает апельсиновый свет, мягкую музыку, зеленый чай… вспоминает блаженную пустоту и паруса штор. Чарли цепляется за это ощущение всякий раз, когда ее отталкивают, всякий раз, когда она знает, что телефон зазвонит ночью, что будет много чужих вздохов и всхлипов в трубке, когда ей снова придется кормить их собой. Им наплевать на мансарду и гуляющий по ней ветер, наплевать, что туда не приходит почтальон, наплевать на реку и ивы, склонившие головы. У них просто гулко болит в области грудины и таза. Она цинично хлопает дверью, оставляя за ней курносую Мелани и Картера.
- Да что она себе позволяет!
…
- Простите, - по его лицу бегут слайды, из-за синих теней проектора нельзя понять каков он, но голос приятен.
Аудитория семимильными шагами кренится вниз – парты образовывают лестницу пирамиды Хеопса, дубовый профессорских стол похож на жертвенный. Чарли не хочет знать сколько жертв было на этом столе, когда Андерсен был молод. Сейчас у него шрам на щеке и лукавые очки, маленький рост и огромное эго. О зеленой гвоздике в петлице стоит умолчать, лишь издав понимающий смешок легкого одобрения.
- Садитесь, мистер Фэндер. Один Бог знает как я благодарен, что не обязан называть вас по имени.
Она здесь, с биологами, сидит и смотрит сквозь него, на вздернутые брови Набокова, шевелит губами, читая текст, и поигрывает ручкой, зажатой в длинных пальцах. Чарли. Он не обязан делиться.
- Эй, - Фэндер смотрит на Чарли сверху вниз, а именно, на правое плечо и голову, сложенную на локти, - двигайся. – сказано дружелюбно, но гнусаво.
 - Ага.
- Бэзил, - он протягивает ладонь. В носу фосфоресцирует ватный тампон, набухающий от крови.
- Чарли.
- Знаю. – непроизвольно срывается с губ. Моментальное чувство испорченного момента усиливается в полумраке.
- Мм- она поджимает губы и кивает, - мне никогда еще так не отвечали, звучит самоуверенно. Вид у тебя потрепанный.
- Может быть. – усмехается Бэзил. - Не бери в голову.
Образ мансарды становится дальше и наполняется писком громкоговорителей, ищущих свои волны. Концентрация полумрака в комнате усиливается, а мелькнувшие на экране гетры и алые туфли придают всему оттенок неслучайности. Оттенок чужого окна.
-  Ты ведь с театралами тусуешься? – спрашивает вдруг Бэзил, полуповернув голову.
- Иногда. Когда… когда Ковальски не слишком – она подыскивает менее вульгарное слово, однако Бэзил угадывает мысль молниеносно.
- Выпендривается. Я был там, пару раз… как она складывает ноги на подлокотник кресла, даже смешно, ей не хватает сигареты и виски. Мне показалось, что она начнет учить нас жизни, и я ушел.
Ушел из-за Генри, это ему показалось, это было его желание и его тело. В тот раз.
- Так и есть. Не во всем, конечно, но ее рассказ об Эйзенштейне и его способе составления сценария. Как бы тебе сказать – лажа.
- Откуда тебе знать?
- Я им пользуюсь.
- Ты пишешь? – Притворное удивление. – или снимаешь?
- Да и да.
- Одри Фрателли! Можете мне рассказать о своих теориях после лекции. - Черные глаза Андерсена блестят еще ярче без очков. – а пока, ответьте на простейший вопрос. Любил ли Гумберт Лолиту?
Чарли молчит. Молчит, судорожно хватаясь за мысль, насколько смутит всех откровенность ее ответа.
- Вы не можете дать ответ? Мелани.
- Нет, сэр. Она просто жертва его похоти. Этот отвратительный человек совратил ее…
- Он даже не был ее первым любовником. – Вдруг вставляет Чарли, закатывая глаза. Это как тумблер. Щелчок и новая нота, новый инструмент, новая душа. Нота – «вы все идиоты». – Лолита чудовище, пустое и кровожадное. Она априори нечиста и априори он одержим ей.
- Вы считаете одержимость любовью? – Андерсен доволен, доволен потому что она использует его любимое «априори» дважды. Он поднял гвалт, заставил их думать и  спорить. Все эти ленивее задницы на скамьях, все их умы – его умы. Он здесь правит бал, встав на приступочку у кафедры.
- Вполне себе. – выдерживает его взгляд Чарли,привстав у своего стола, Мелани тоже не думает опускаться, но тушуется. – Мысль о ней преследует его, он преследует ее, он избавляет ее прошлого, которое должно ее мучить, (может и из эгоизма), но все-таки… Гумберт любит как умеет, да, его любовь похожа на психический диагноз, да, в какой-то момент он боится себя, впрочем. Не утешаясь раскаянием, но любить посеревшее, обабившееся существо… Любить прошлый, опошленный миф. Ответ утвердительный.
- Я не согласна. Нет. Это болезнь в чистом виде, тем более,… - Мелани задыхается, как астматик - тем более он спал с ней!
И это «спал» звучит еще вульгарнее, чем секс.
- В Вас говорит оскорбленное чувство или добродетель? – Неосторожно роняет Чарли, вызывая волну улюлюканья. Ее языкастость и раньше не облегчала ей жизни, а теперь… приветливость сверзилась в пропасть.
- Нет, что вы, люди не делают этого, когда любят друг друга… - Бэзил вздергивает к груди руки, перебирая пальцами, словно бы творя заклинание. – люди вообще этого не делают, они ведь не животные какие-нибудь. Сплошь и рядом непорочное зачатие.
Волна ехидного смеха, Чарли смеется по-немецки, выдыхая как дым «Ха-ха», на приятной ноте.
- Нормальный человек так бы не поступил. – вступается за Мелани Картер. – Это неуважение к предмету любви. Это увечье души, если она была у него.
- Она совратила его. Это для публики. Для тех, кто смакует смешение и сумасшествие. – Отрезает Чарли.
- Во всем виновата Лолита? – Задает вопрос Андерсен, смотря на Картера.
- Нет. Гумберт поступил подло, воспользовавшись ее детскостью и желанием выглядеть старше. Если бы он по-настоящему любил ее, он…
- Скажешь, что он женился бы на ней? – Кажется, Чарли мстит за шишку на затылке. 
-  Скажу. Что сам бы так не поступил. – Обезоруживает ее на мгновение Картер.
Бэзил вдруг выдавливает из себя ядовитый смешок.
- Сам бы? Кого ты волнуешь, Картер? Только потому что ты существуешь, потому что ты реален – ты никого не волнуешь.
- Я не знаю, как тебя зовут, но даже в данный момент ты оспариваешь мою точку зрения, а значит я представляю интерес.
- Не переходим на личности. – Андерсен загребает ситуацию в свои лоснящиеся ручки. Бумаги на его столе вдруг срывает порывом ветра из внезапно распахнувшегося окна и разносит по аудитории. В этот момент заливается звонок и они единодушно вскакивают со своих мест.
- Фрателли, Картер… - подзывает он их ловким жестом. - не смотря на то, что вы здесь устроили, вы меня порадовали. Почему бы вам не выступить на конференции литераторов в декабре? Тем более, что мне известно, что ваше увлечение биологией, Фрателли, фикция. Нет-нет, не оправдывайтесь, я сам зависел от родителей и их денег, лет до двадцати. Зайдете ко мне в субботу, я устраиваю вечер для моих лучших учеников. Мистер Фендер, - он поднимает глаза, - я оценил вашу остроту о непорочном зачатии. Вы что-то хотели?
- Нет, сэр…
- Так что, до воскресенья, буду рад узреть вас в платье, Фрателли. – подмигивает он и удаляется в лаборантскую. Чарли украдкой показывает ему острый язычок.
- Тебе подходит твое имя. – Говорит Картер, придерживая для нее дверь. Чарли озирается, ища Бэзила, но его рыжеволосый след – только остроумное несчастье.
Глава третья
- Так почему ты не любишь его? – Допытывается он, Чарли в растерянности роняет книги. Из учебника вылетает записка, изначально согнутая пополам.
- Так и не прочла? – Картер поднимает брови.
- Что? – Чарли наливается краской. Бэзил быстрым движением поднимает клочок бумаги, зачеркивает очаровательное, выведенное округло «Чарли» и размашисто приписывает «Одри».
- Вот так. – Записка возвращается в вздрогнувшие руки. Чарли победно смущается и спрашивает. – Почему ты на меня так смотришь?
- Как?
- Пугающе. – сглатывает комок Чарли. Интроверсия, с которой она так тщательно боролась, нерешительность и страх черты, за которой «что-то способное стать родным», подступают холодом к горлу. – Извини, Картер, я нагрубила тебе, но это всего лишь точка зрения.
- Я знаю. – в Картере всегда есть место холоду. – Прочти на этот раз, Одри, хорошо? И вот… - он протягивает ей флэшку. – Я был должен. Только, не слушай их за рулем, не хочу услышать в новостях о самоуверенных мотоциклистах.
- Я сброшу подборку и верну ее.
- Естественно. – Улыбается Картер.
Детские, необдуманные движения Чарли сливаются в молниеносное «До встречи», и ошеломляюще быстрый бег.
…
Чарли очнулась от писка прибора, ведущего обратный отсчет сердечной мышцы.
- Одри. – Голос отца пробивается сквозь толщу воды. – Одри… синхронизация прошла успешно, но ты отключилась на последней секунде. Что сегодня произошло? Ты успела позавтракать?
Одри вспоминает лицо Картера.
- Да.. то есть нет. Я не позавтракала, это из-за голода, папочка.
- Впредь, чтобы это не повторялось, хорошо. Я беспокоюсь за тебя, Одри.
- Я знаю.
…
Генри бросает пустую пачку в урну. Горечь пейзажа ужасает серостью. Бетонная стена, исписанная неказистыми граффити, сухие, трескучие листья, свет фонаря и брезжащее сквозь ветви деревьев солнце, поодаль полуразрушенный мост, защищающийся ребрами кованой решетки. На перилах замки. Люди вешают их, думая, что так им удастся либо забыть, либо удержать что-то туманное и высокое. Наивные идиоты. Ему хочется противостоять им всем сразу, быть против всего мира одновременно. Когда ты несчастен, роль мятежника кажется наиболее подходящей. Мир не утолял его жажды, те, кого он находил были безликими тенями, в тайне, ему верилось, что они напоминают его настоящую мать, но страх гнал его прочь от них, а их за ним. Но, в конце концов, он утешался кратковременной близостью, игрой, стоившей свеч, и уходил…
Неказисто. Встает, заводит мотор и движется дальше, вливаясь в поток городского пламени, по трассе, прочь от заката, туда, где за столом так простодушно склонилось над очередной душераздирающей глупостью его же лицо.
…
Чарли смотрит на дурацкий листок, иногда слепо моргая и морща нос.
«На вас уже ведут охоту. Следите за теми, кто скрывается в темных углах»
-Звучит похабно. – Она стискивает колени руками и пригибает голову, чтобы не ударится о глянцевую белую поверхность письменного стола. В приоткрытое окно залетают запахи парка и огни неоновых вывесок – дом на холме, так что ладонь долины, придерживающая и город, и баржи на реке, и весь этот свет, и музыку из чужого окна наверху.
Перед ней, существо, - плюшевый медведь с бусинками черных, сочувствующих глаз. Он похож на неказистого шоколадно Вини Пуха, протягивающий плотную лапу, чтобы убрать прядь волос с ее лица.
- Почему ты растешь вместе со мной? Почему я никогда не могу о тебе заботиться? Почему Чарли?
Медведь качает головой и стискивает ее в объятиях. Чарли хочется плакать, но ничего не выходит – опрокинутая на паркет кофейная чашка предвещает пятно в форме цветка граната.
- А знаешь, что самое странное в этой истории? То, что Глену на это наплевать. От него не дождешься ни случайного трогательного сообщения, ни вопроса о моем самочувствии. Ничего. Что его вообще интересует тогда? Как проклятая держусь за соломинку его робкого, полугодовалого «ты мне нравишься» и боюсь отпуститься. Он ведет себя так, будто я абсолютно свободна. Ничего лишнего, ничего личного. Знаешь, что о нем сказала Вианн? Что у него родители на плече сидят, когда он говорит со мной. Может, он не так хорош, не так галантен, может, просто мерзок, а она мне этого не говорит…
Чарли уязвлено всхлипывает.
- Может, я вижу его так редко, что просто не могу дополнить этот образ другими деталями, не вычитанными из дурацких поверхностных описаний личности. Я перестала чувствовать, из-за него. Я ищу хоть какие-то ответы, полагаясь на обобщения, а не на чутье и  смыслы. Докатилась. – Ее переполняет презрение, и она бьет себя кулачками по голове. – Я теряюсь. Ты… ты все еще любишь меня такой?
Медведь кивает и сильнее прижимает ее к себе, пальцы Чарли утопают в его мягкой плюшевой шерсти.
- Я даже не могу это прекратить, потому что ничего и не начиналось. Я… даже мой первый поцелуй принадлежал не ему. Ты все видел.
Звуки музыки становятся громче – старик играет на виолончели. Иоганн Себастьян Бах, сюита для виолончели, соло № 2. Ре минор: сарабанда.
Она слишком давно это знает.
- Что Картер? – произносит она. – Он, он такой же – молчаливый, скрытный, глубокий или притворяется таковым. Здесь все притворяются особенными… привлекательный, да. Но… от только нужен ли мне Картер? Тошнит от его правильности и заносчивости. «На вас уже ведут охоту…» Это даже не он написал. Это низко. Почему мы становимся популярными, когда не обращаем на это внимание? Все эти вечеринки, факультативы и узкие круги. «Мы будем рады тебе, Чарли», да, как Набоков Махаону. Редкий синеглазый экспонат. Они все меня заполучают. Тэд, ты тоже меня заполучил?
Тэд качает головой и что-то подсказывает Чарли, что к Тэду она пришла сама. Вернее, прижалась к мохнатому боку.
- а рыжий? – задает он вопрос.
Вопрос зависает в холодном воздухе, в под куполом синих стен, где маленькая девочка, стискивая себя руками говорит сама с собой…
…
- Мам… - Чарли, завернувшись в одеяло, пробирается в родительскую спальню. Как в детстве. Сейчас так даже крошечная Лили (два года) не делает. Ей не снятся кошмары – над кроватью ловец снов, сплетенный Чарли за короткую летнюю ночь, почти под звездами, при живом огне. Когда нет электричества, любой бред становится магией.
- Чарли, ты же уже… - начинает мать, но отец пихает ее ногой под одеялом, - опять кошмары?
- Ложись, Одри. – Отец приподнимает край стеганого облака, и она просачивается между ними.
- Тебе завтра рано вставать. – говорит мама, гладя ее волосы
- Не надейся, завтра воскресенье. – Чарли утыкается носом в ее плечо и рука отца обнимает их обеих.
Рассвет будет еще долго брезжить за окнами, прежде чем солнце пробудит их.
…
- Как дела в школе? – Спрашивает блондинка, усевшись на край стула. Она поглощает омлет с видом мученицы, а кофе с похотливой жадностью. Бэзил спешно переводит взгляд на отца. Потом на Генри.
- Смотря что ты хочешь услышать. – Говорит он. Генри давится спаржей.
- Просто, - она пожимает плечами, - новости, про пары, учителей, девчонок, вечеринки… Школа – классное место и время, поверь мне.
- Ну да, он ведь тебя там встретил, Лизи. – Хмыкает Генри. Его непереносимость мачех как аллергия – обостряется весной и осенью.
- Генри. – Угадывает по большей части отец.
- Да папа? – Отвечает вдруг Бэзил и оба склабятся.
- Не превращай этот чудесный воскресный завтрак в проповедь. – невозмутимо продолжает отец, глядя на настоящего Генри, кладет в рот помидор черри и тщательно пережевывает его, так что по сведенным бантиком губам течет розовый сок.
- У вас появились друзья? – Не унимается Лиза. – В прошлый раз…
- Мы не любим, когда об этом вспоминают. – Обрывает ее Бэзил, грохоча вилкой о белоснежный фарфор.
- Игрища гормонов. – Бормочет отец, поправляя очки. – Нам пора, Лизи. Не скучайте.
- Ты не спросишь о наших планах?
- Я в вашем возрасте о них не рассказывал.
Дверь захлопывается с характерным щелчком.
- Скука. –Бэзил крошить очередного монстра, норовящего сожрать его с экрана плазменного телевизора. Пальцы, словно пианистские, впиваются в приставку до бела. – Может, позовем кого-нибудь?
- Кого? – Генри смотрит в экран iphone, листая список имен. – они мне не нравятся, ни прошлые, ни нынешние.
- Тогда что? Кино? Клуб?
- неа…
Скучнее воскресенья и придумать нельзя. Бэзил швыряет приставку в экран и тащится в гараж за велосипедом. Колеса режут воздух и лужи, и кажется, что все можно изменить. Кажется.
…
Картер повязывает галстук, хладнокровно созерцая себя в зеркало. В его поверхности отражается белая комната с постерами Red hot chili peppers, Papa Roach, The smiths, Led Zeppelin и Pink Floyd. Коллаж, изображающий гоночный автомобиль редкой марки, фотография родителей и черный циферблат часов. Книжные полки заполнены редкими изданиями монографий современных художников и коллекционными фигурками героев Marvel. Зеркало отражает длинные худые ноги девушки в пижаме, разлегшейся на его кровати.
- Куда ты, Фил?
- Андерсен устраивает вечеринку для своих лучших учеников.
- С каких пор ты расхаживаешь по вечеринкам преподов? – Она привстает и лямка ее топика сползает с плеча. 
- Меня больше интересует, что ты делаешь в моей комнате, Мэгз? То, что ты моя сестра не  означает, что ты можешь валятся где тебе вздумается. – Он мягко отстраняется от ее пальцев, жаждущих помочь ему с галстуком.
- Еще не сестра. – Говорит Мэгз.
- Ну да,..почему ты тогда ушла с литературы?
- Личное. – На этот раз отстраняется Мэгз и падает на кровать, прижимая подушку к груди. – Как считаешь, они поженятся?
- Наверное. Он должен.
- Картер, в кого ты такой правильный? – Он вновь поднимается, изгибаясь всем телом. Ответа не следует. Юноша швыряет галстук в сторону и вновь распахивает шкаф. – Нервничаешь?
- С чего бы?
- Люси, Мелани, Бэкки, Андреа,…Чарли.
- Чарли не в моем вкусе, ты ведь знаешь это. И издеваешься над ней, говоря, что все наоборот. Это жестоко, Мэгги.
- И что? Не все же ей выигрывать. У нее есть «юноша» - нерешительный сопляк.
- Она отомстит. – Он поправляет клетчатую бабочку и изящным жестом капает духи на запястья.
- Не осмелится. Будет слишком самоупиваться. - Мимо дома проносится трамвай, заставляя вибрировать и пластиковый окна, распахнутые настежь. – и все-таки нервничаешь.
- Я должен произвести на них впечатление.
- Ты ослепителен, Картер.
…
- Одри, тебя подвезти? – Мистер Фрателли заметно беспокоится о дочери, суетящейся по дому в поисках щипцов для волос. На ней черное платье А-образного силуэта, с красивым шелковым жабо на груди, оголенные руки, но не плечи, порхают вокруг всего тела, застегивая туфли, расправляя подол, жабо, подчеркивая губки влажным блеском и превращая волосы в зеркало. Она все еще похожа на куклу, на ребенка, так и не осознавшего, что он может быть притягательным в полной мере. Ей все еще хочется самостоятельности, хотя она давно ее получила.
- Нет.. да, да папочка. Андерсен опять будет смеяться, что я опаздываю.
- Это у тебя в крови. – Отец целует ее в лоб. – Никакой травки, ладно?
- Он же препод!
- Шучу. Бери плащ и шарф. позвонишь, я за тобой заеду.
- Пааа-ап.
Одри оглядывается на заднее сиденье - Тэд машет пушистой лапой и расправляет бант от подарочной коробки.
- У него свет не горит. – Отец выглядывает в окно.
- Паа-ап.
- Если что – сразу назад.
- Даю слово. Вечеринка в гостиной, нам лучше объехать дом.
- Хорошо, Чарли…
…
Андерсен, элегантно заведя одну руку за спину, стоит, как шахматная фигурка, у стола, придерживая второй бокал, и болтая с одной из учениц на год старше Чарли. Здесь собралась почти вся школьная элита, слишком яркие и блестящие, с утрированными фигурами и настойчиво отработанными жестами. Китинг насмешливо приподнимает шляпу перед ней, в ответ получая очаровательное подобие воздушного поцелуя, хватается за сердце.
- Чарли, наконец-то! – К ней уже спешат театралы, пританцовывая на носках туфель.
- Добрый вечер. – Отвечает она и уверенно улыбается, тут же сыплются шутки, школьные новости, добродушные сплетни, обсуждение гаджетов и романов, статей, поездок и публикаций…. Они слишком молоды, чтобы думать о жизни как о долге и приличиях.
- Чарли? Ты очень красива. – Невысокий, бесцветный мальчишка щелкает фотоаппаратом. - Как поживает твоя книга? Я… я взял для тебя вина, красное, кажется, полусладкое…
- Ты очарователен, Льюис. – Чарли касается губами его щеки. Ничего не значит, ничего не значит, пока этого не видит Картер… - ты участвуешь в олимпиаде на этот раз?
- Как видишь – руки-ноги целы. – Он смеется. Раньше они были одноклассниками и близкими друзьями, теперь иногда обмениваются долгими письмами, да пересекаются в корпусах с редкими общими занятиями.
 Льюиса не интересует ничего кроме юриспруденции, программирования, мирового терроризма и его матери. В прошлом году он сломал ногу в Диснейленде. Ее собирали по кусочкам. Каникулы продлились на два месяца дольше. Теперь он хромает и изредка дергает левым плечом. Чарли просто понимающе кивает головой, зная каким из его шуток улыбнуться, чувствуя, в какой момент коснуться плеча, чтобы его не задели ее колкости.
Это осадок бывшей близости. Духовной. Их сблизил смех и общее мнение, что остальные идиоты. Высокомерно, но цемент долговечен.
- Я рада. Льюис, ты тоже в его коллекции? – Чарли кивает на Андерсена, приближающегося к ним.
- Определенно нет. Я сам по себе, деточка. – юноша закатывает глаза, издевательски пародируя Андерсена.
- Молодые люди. – Кашляет он. – О, Фрателли, вы в платье? Мне лестно, честно говоря.
- Извините, профессор. – Картер вырастает из-под земли.- Я украду Одри на танец, она еще поговорит с вами о Набокове, обещаю.
Они уже посреди толпы, Одри запрокидывает голову, пытаясь вглядеться в невозмутимое лицо, полускрытое кашемировой тенью. Все так тривиально.
- Это так мило, что ты возишься со мной. – Выдыхает она, чуть-чуть сжимая рукав его пиджака.
- Ну, это естественно.
Если смотреть через плечо Картера, можно увидеть Тэда, кружащегося в вальсе с самим собой. Чарли только кивает и вновь поднимает глаза. Запах апельсинов и полумрака, и еще белесого чувства – не то похоти, не то отчаяния… Картер опасен. Так говорит Тэд.
Но кто станет слушать медведя, не разбирающегося в людях?
- Нормально? – Она вдруг вскидывает брови и холодно улыбается. Чутье – чужие духи, близкие, очень близкие… нет, не апельсины и дождь – это Картер, ландыши…
Ландыши…
Ландыши…
Мэгз.
Зрачки мгновенно суживаются, улыбка становится ярче, а жесты резче, она почти летит в настоящий такт музыки, а не деленный на два, как танцует он, тело порывается вести, не думая о партнере, но дурацкий текст записки глушит ростки анархии ощущений и боли.
- И все-таки…
-  Всем хочется возится с тобой: ты слишком милая, чтобы воспринимать тебя всерьез, но твои выходки заставляют их сердца екать и замирать. Подумай, кто еще осмелится заявиться в школу на пару недель позже в тяжелых ботинках и обезоруживающей улыбкой наперевес. Ты стоишь их всех, Чарли.
- Отточенная речь. – Вдруг роняет она. – Прости,.. и все-таки, ничего личного?
Звучит нескладно, почти как утверждение, мысли в панике, но игра стоит свеч. Картер поднимает брови и по-настоящему улыбается.
- Да, ты права, ничего личного.
Он отошел, кружа после еще несколько подобранных ему по росту пропорциональных красавиц на опасных шпильках, смеялся шуткам капитана футбольной команды, обыграл Андерсена в домашний гольф и удалился, не надев шляпы…
Чарли, мертвенно улыбаясь, отвечала на вопросы редактора школьной газеты о современной живописи, потягивала вино с Бэкки, буддисткой и панком одновременно, сыграла в карты, сначала выиграв, а после проиграв поцелуй какой-то лилововолосой девушки с гитаристкими пальцами. Гитаристка сухо коснулась ее губ своими – у Чарли был слишком испуганный вид, для искушенного игромана…. Вечер длился и длился, приправленный уксусом философских бесед и джазовой подборкой Андерсена.
Балкон. Тихий воздух и тени – только росчерки фигур внизу и вдали. Бессчетное количество листьев, усыпавших белый мрамор и поседевшая пепельница.
- А ты вновь за старое? – Льюис вошел незаметно, несмотря на больную ногу, он грациозен и тих.  Полым движением он поднес зажигалку к ее лицу, и выдох оранжевой вспышки оставил такой же след на краешке ее сигареты. – На этот раз хотя бы легкие, можно?
Она протягивает ему пачку. Unknown soldier. Где она только их берет?
Льюис прикуривает и в этот момент кажется, что он красив. Глаза оттенка сумеречного городского неба, не то синие, не то серые, с крапинками желто-оранжевого...
- Льюис.
- Одри.
- Ты все еще помнишь мое имя. – Она усмехается. – Хоть какая-то надежда на исцеление, иногда… иногда мне кажется, что его помнит только Тэд.
- Он снова здесь?
- Да.. – без огорчения говорит Чарли, втягивая в себя дым. – Сердце стучит. Больно.
- Из-за Картера? Он говнюк.
- Ты все время о парнях… - Усмехается Чарли. – Нет, не из-за него… Какая разница. Мне снова снятся кошмары, на этот раз стены. Сине-серые, с лиловыми тенями, и я сплю на медицинской каталке под красным пледом, а потом… потом воспоминания… И когда я просыпаюсь, Тэда со мной нет. Льюис, почему мы не можем быть просто счастливыми?
- Потому что тогда нам было бы… больно терять все, от чего мы так просто счастливы. Вот так, наверное. Мои родители расходятся.
- Снова?
- Снова. Ее парикмахер должен был стать моим новым отчимом. А теперь…
- Что теперь?
- Мне все это надоело, я сказал им, что меня эмансипировали. Теперь я свободен.
- Поздравляю… - невесело усмехается Чарли, - Льюис, как ты это сделал?
- Кто-то должен был остаться прав. Просто сказал, что я вырос из того возраста, когда слушают скандалы сидя в своей комнате и закрыв голову руками, или на табурете на кухне, или в ванной, пополам с ледяной водой…
- Это так по-взрослому.
- Они купили мне квартиру, но я не стану там жить.
- Почему?
- Через неделю, я уже буду в Нью-Йорке, мне предложили комнату в общежитии при университете и место. Этот и следующий год я закончу в школе при универе. Дядя сказал, что все устроит, это он мне помог… Я сдал его, Одри, я сдал Toefel за эти два года. Мне остался заключительный этап, но это при поступлении.
- Поздравляю, Льюис! – Чарли обвивает его руками, прижимая к себе. Они радостно подрыгивают и кружат по мрамору. Дом Андерсена слишком изыскан для учителя – фамильные владения, которые достались образумившемуся романтику в наследство.
- Свобода! Ты представляешь, что это значит? Я могу делать все что захочу. Они будут платить мне стипендию, крохи, правда, но я буду писать программы на заказ. Уже сейчас неплохо получается. Еще с фотосъемкой… Проживу как-нибудь…
- Это значит, что мой лучший друг будет смотреть на солнце по ту сторону океана. Льюис, я буду очень скучать по тебе. – Чарли склоняет голову на его плечо, он кажется таким взрослым, решительным, полным надежды. Он усердно верит, что его ждут там, где замыкается круг.
- Сделай мне одолжение, Одри. Начинает он, смотря вдаль.
Одри вскидывает длинные ресницы.
- Поцелуй меня. – Он вдруг замешкался… - по-взрослому. Один единственный раз. Тогда я пойму, что меня действительно здесь любили и… - голос осип то ли от дыма, то ли от слез, - что был кто-то хороший, тот, из-за кого я не захочу забывать эту свою жизнь.
- Хорошо, Льюис. – Чарли приподнимается на цыпочки, его руки ловят ее талию, и губы касаются губ. Пепел горчит, а голова кружится, фееричный взрыв норадреналина, сладковатого дофамина и кипящего серотонина...
- спасибо, Одри. – шепчет он у самого ее уха. – Ты настоящий друг.

Все заканчивается в половину одиннадцатого, и послушно следуя за U2, Чарли, засыпает на заднем сидении отцовской машины, растерев пальчиками следы черных влажных дорожек.
Тэд рядом, просто смотрит в подернутое пленкой окно и думает о своем.
Глава четвертая.

Мир раскалывается от боли, раздирающей его ткань. Картер улыбается судачащим о нем дамам и ставит на стол поднос с салатами и пастой.
- Как вы любезны! – Восклицает одна.
- Это ваша грация позволяет вам так ловко обслуживать сразу три столика? – Поднимает брови вторая.
Третья изящно закуривает, но он щелкает зажигалкой быстрее, чем она успевает зажечь спичку.
- Мадам. – Говорит он, по-итальянски улыбаясь и напевая.
- Grazie. – Отвечает она и выдыхает струйку дыма. – У вас большой потенциал, молодой человек.
Картер скромно удаляется, чтобы после спрятать в бумажник щедрые чаевые. Голова несколько кружится, а кофе перестает действовать – бессонница частый спутник занятых людей, не принадлежащих к неспящей элите. Запах специй жжет горло.
Кафе с плетеными столиками, запахом кофе и острого солнца, с фресками на стенах и вьющимися растениями – райский уголок Италии. Битая смальта играет в остатках солнца и звенит, как первые дожди.
Все это ад для Картера, все это ниже его достоинства и настолько противно ему самому, что хочется выть.
Печально звенит дверной колокольчик, запуская в теплое нутро кофейни сизый осенний ветер и силуэт в черном пальто, подогнанном по острой фигуре.
- Картер. – Она приветственно поднимает руку и опускается в кресло за ближайшим столиком.
- Добрый день – Холодно улыбается Картер, опуская глаза на ее четко-очерченные белым ногти.
- Кофе со сливками и корицей, пожалуйста. И… когда ты сможешь подойти ко мне.
- Сию минуту… сейчас полный штиль.
Он приносит кофе и садится напротив. Мэгз заламывает пальцы и краснеет все больше.
- Что случилось, Мэгги?
- Я… -вновь краснеет. Картер делает вид, что ему нет до этого дела. – Я призналась Сникету.
- В чем?
- Картер, ты кретин! – Кричит она и падает на собственные руки. – В любви, конечно… а он… он поцеловал меня и сказал, что более он никому не делал таких одолжений, и что я должна идти домой.
- Он?
- я его… я его поцеловала. Это была я. Картер, что мне делать? У меня еще весь семестр физика и после тоже лабы и… Картер, он меня убьет.
- Нет, скорее всего, ты сделаешь это сама. Мэгз, успокойся, прими ванну и… проспись.
Мэгз, шатаясь, направляется к выходу, не заплатив за нетронутый кофе. Картер догоняет ее на пороге.
- И еще… не делай так больше. Никогда.
- Как? – вопрос не звучит, но его задает молчание и звон колокольчика.
- Никогда не приходи сюда.
…
Чарли стучит костяшками пальцев по стене коридора. Три. Четыре. Шестьдесят пять. Восемнадцать. Скоро все станет льдом и пальцы разобьются.
- Ты какая-то потерянная. – Ру заглядывает в ее лицо. Соскочив с высокого табурета, чуть не опрокинув тарелку хлопьев, она ловит сестру за локоть. – может, ты заболела? Может тебе никуда не ходить? Родители уже ушли, Мэт будет молчать, а я… я напишу тебе записку. Взрослым почерком, мы ведь делали так в прошлый раз… - видя, что слова не достигают цели, Ру касается губами щеки Чарли и произносит. – Осторожнее на дороге…
Чарли даже не кивает.
«Осторожнее на дороге…»
Мэгз, раздираемая желанием рассказать, разделить себя, все ждет подходящего момента – то склоняет голову к уху Чарли пока Блэк отвернется, то пытается нагнать на перемене, то вламывается в женский туалет, заставая Чарли перед высоким зеркалом.
- Чарли! Ты меня слушаешь?! Что с тобой такое! Я же не слепа, я вижу, что ты меня игнорируешь. Я обидела тебя? – Она ловит Чарли за плечо у кабинета обществознания. Чарли ненавидит государственное устройство, законы, правила, общество, но с притворным усердием заучивает параграф, зная, что ей этого не требуется.
Феноменальная память – вот чем делится с ней Тэд. Он помнит все слово в слово: прочитанные книги до страницы, тексты учебников (на трех языках), даты, имена, события. Помнит слишком хорошо, чтобы быть легкомысленным, но Чарли это удается.
Любимой шуткой ее матери было на глазах у знакомых спрашивать у Чарли, какая погода была в их день Рождения четыре года назад, или про выпуски новостей, или когда в Токио расцвела сакура. Чарли помнит каждый кусочек, каждый момент. Помнит свет и запах, помнит текстуры и вкусовые ощущения, помнит образы и состояния…
Это ее секрет. Туз в рукаве и проклятье одновременно. Владение информацией, и становление ее рабой – она задыхается без ощущений, задыхается без новых лиц и риска.
Прыжки с парашютом…
Пилотирование вертолета…
Сноуборд и кайтинг…
Только состояние физического напряжения приносит Чарли покой и избавление от душной волны всего того, что происходит.
Тэд говорит, что не нужно отталкивать Мэгз, что это может быть опасно.
- Нет, Мэган. – Чарли впервые называет пастельную девушку полным именем. – Я больше в тебе не нуждаюсь. –Напряжение струн перерастает в мышечное, дыхание ярче…
Книга резко захлопнулась. Несколько секунд они холодно смотрят друг другу в глаза. Между ними провал и холод.
- Чокнутая. – Сквозь зубы произносит Мэгз и отходит в угол, стреляя в сторону Чарли темным и глянцевым взглядом. Чарли опускает ресницы и скользит пальцами по экрану iphone.
С привычным свистом отправился в цифровое небытие 1987 твит. Чарли прячет телефон в карман и стискивает на груди рубашку. Бьется. Чувствуется даже через жилет.
Комок мышц, ноющий так, будто вовсе отсутствует.
Единственная империя, о которой Чарли хочется слушать – Империя мороженого, написанная Джеффри Фордом о таких, как она. Почти…. Ребенок Стэллина. Но упрямый видеоряд продолжает раскрывать десятиклассникам всю подноготную государственного строя. Дозволенную, естественно, и идеализированную.
Он оставил домашнее задание на доске.
Чарли собирает учебники, утромбовывая их в портфель из вишневой кожи, и в этот момент тяжеленная сумка Мэган с размаху бьет ее по затылку. Вещи рассыпаются, а она сама летит на пол, чудом уберегая нос от искривившего бы его перелома.
- Удачи. – Бросает вдруг Картер кому-то за дверью.
Чарли закусывает губу так, что выступают кровавые капельки. Какое унижение! Месть – дело времени…
Не достает одной единственной детали.
- Вот это ищешь? – Он сидит против солнца на столе через ряд, а в руке зажат ее телефон.
- Благодарю. – Она подходит ближе, протягивая ладонь, чтобы забрать хищно-блеснувшую экраном часть своей жизни.
- Но мы ведь никуда не торопимся… - второй появляется из-за спины первого. Идентичные лица смотрят с идентичной усмешкой.
Чарли замерла, язык нервно коснулся губ. Тэд говорит, успокоиться, говорит, что нужно сделать,  но…
- Чарли-Чарли… - Второй Бэзил протягивает ладонь и вытирает капельки крови с припухшей губы, - надо быть внимательнее.
- Но…
Они проворно соскакивают со стола, обступая ее и заключая в кольца из рук, перекрещенных за ее спиной, и приподнимающих подбородок для странного поцелуя.
Генри отрывает глаза от ее лица и смотрит на брата, рука приподнимает ее жилет и рубашку, касается дрожащей кожи, тот не сопротивляется ему взглядом, лишь моргает и касается ее подбородка. Испуганное дыхание все ближе, в последний миг, Чарли вскидывает руки, обвивая их шеи…
От удара, кажется, из глаз сыплются искристые кометы, а руки судорожно хватаются друг за друга и за головы. Лбы близнецов встретились, скошенные глаза обожжены торжествующей улыбкой.
- Вы переигрываете, мальчики.
И это снисходительное «мальчики» как пощечина. Телефон уже извлечен из заднего кармана джинсов Бэзила.
- И это проигрыш. – Она уже у двери, щелкает камерой и растворяется в собственном шуме шагов.
Бэзил поднимает восхищенные глаза.
- Рыжая… - Генри прикуривает сигарету из полупустой пачки, дым достигает мигающего огонька сигнализации.
Unknown soldier
-Генри… это ее?
- Брось. – Генри протягивает ему сигарету. Сигнализация разливается по солнечному классу воняющей волной.
- На счет три. Один…
- два.
- Три.
Последний дымный вдох превращается в шумный, заливистый бег до  самой парковки, от которой только что, как от космодрома оторвалась алая веспа.
….
- Может с нами что-то не так? Они все такие живые, не придающие ничему значения. Они плачут и смеются сейчас. Они ловят ртом снежинки и поднимают воротники, когда их слишком много… они пьют и забываются, чтобы потом все это вспоминать со стыдливым смехом. Что с нами не так?
- Ты слишком зациклился, Бэзил. – Генри приветливо машет рукой изящной блондинке в черном, пьющей космополитен через край высокого бокала. – Отвезешь нас домой?
Radiohead – street spirit
Огни проносятся в глазах Бэзила стремительной рыжей дорожкой. Трасса пуста, безоблачна и проста. Бэзил давит на газ все упорнее, разгоняется, чувствуя излишнюю мощь мотора. На заднем сидении, источая феромоны, алкогольный смрад и лоснящуюся похоть, переплелись два тела.
- Музыку. – Выкрикивает Генри, вырвавшись из губ блондинки. – Что за унылый трек?
Трек меняется, обрываясь на полуслове и вот уже мощнейшее звучание ударных сопровождает голос, разбивающий надвое Set me off.
Он не собирается терять себя.
По дому пробегает свет проезжающих мимо машин, их фары похожи на глаза плотоядных жуков, а гладкие корпуса на кожу дельфинов. В прихожей рухнула тумбочка от чрезмерного усердия гормонов. Не включая свет, следуя одним лишь инстинктам и запахам, они влекут друг друга в комнату Генри, где белые стены принимают образ сумеречного, предрассветного неба и звучит подобие тяжелого ритма без голоса.
Бэзил вернулся лишь спустя полтора часа, с пустыми, измученными глазами и мокрой головой, автоматически поставил тумбу на место, касаясь пальцами предметов проплыл сквозь коридор, свернув налево в самом конце, туда, где не горит свет и вещи никогда не лежат на своих местах, Где нет полуобнаженных дев в мистической полутени, якобы являющих высокое искусство, где запах сандалового дерева успокаивает, а прозрачный компьютерный стол подвешен в воздухе. Где все являет собой карандашный набросок того, прорисованного тушью мира напротив.
Бэзил устало валится на кровать и подносит телефон слишком близко к лицу. На экране профайл Чарли – ее сине-рыжая фотография и полуулыбка. Ее голос, зашифрованный в строчке «Пусть каждый из нас без другого сможет».
- Бэзил. – Генри стоит в дверях, не решаясь переступить порог. – Хочешь?
- Нет, я не в настроении.
- Мы ведь делали так раньше, она даже не заметит разницы. Слишком пьяна. – Генри опирается о косяк.
- Ты пахнешь потом. Генри. Оставь меня в покое. Я сказал, что не собираюсь этого делать.
- Как знаешь. Ты просто зациклился на ней. Уверен, что она того стоит?
«Стоит», - произносит Бэзил после того как за ним захлопнулась дверь.
Глава пятая.



 Если открыть глаза под водой, то может показаться, что там, наверху, нет ничего.
Когда вы смотрите на звезды - вам не кажется. Так и есть.
Никого наверху.
- Эй, Рыжая! – Близнецы нагнали Чарли в коридоре, пока она безрезультатно пытается растворится в толпе, выбежать на улицу и наконец закурить. В стране военное положение. Отец дни и ночи проводит на работе, а мать все чаще остается дома. Чарли хочется чувствовать себя в безопасности.
«Я хочу жить в черепашьем панцире» - говорит она Тэду и внезапно, не по своей воле, оборачивается, остолбенев при виде Фендеров, добродушно улыбающихся слишком довольными губами.
Ментоловый коридор разит дизинфекторами так, что не спасают ни растения в плетеных кадках, ни духи старшеклассниц.
- Что вам? – вопрос скорее удивленный, а не гневный.
- Пойдем с нами. – Они хватают ее за локти и тащат вверх по лестнице на крышу.
- Эй-эй!
- У тебя все равно окно, что толку сидеть в библиотеке и слушать кашлянье миссис Как-там-ее… короче, это наше место.
Дверь открывается с легким хлопком и отлетает с грохотом к стене – ветер бьет наотмашь из-за угла и взвивает юбку ее сарафана. Несмотря на прохладу, Чарли не хочется уходить, скорее наоборот, восторженно щурясь она подбегает к самому краю площадки и впивается в сетку заграждение. Внизу сквер, а за ним череда невысоких домиков старого квартала, плавно переходящих в грозовые облака на горизонте. Сочетание лимонного солнца, недавно прошедшего дождя, остаточных вспышек молний, теплого кирпича и ветра дарит ощущение безбашенной свободы и близкого лета.
- Placebo, - говорит она, обернувшись, и уточняет – Battle for the sun.
- Знал, что тебе понравится. – Ликует внутри себя Бэзил.
- Да ладно. Он сомневался как ребенок. – Усмехается Генри. – Я так понимаю, мы не знакомы.
- С тобой нет. – Она подошла Ближе. – А с Бэзилом мы вместе на литературу ходим.
- Ты ошиблась. – Привычно говорит Бэзил.
- Я видела вас слишком близко, чтобы ошибаться. – Щурится девушка и протягивает Генри руку.
- Чарли.
- Я знаю. Генри Фендер. Ваш покорный слуга. – Он насмешливо касается губами ее руки.
- Бэзил сказал то же самое.
- Что он твой покорный слуга?
- Нет, что он знает. – Чарли по-детски харизматично пожимает плечами. – Вам не влетит за прогул?
- Не думай об этом. Чем займемся. – Руки Бэзила висят на их плечах.
- Поболтаем. – Генри бросает на пол сумку и садится на нее, скрестив ноги. Бэзил оглядывается на свои джинсы и садится, не сняв рюкзака. Чарли кружится вокруг своей оси и, остановившись, пытается сфокусировать взгляд на кирпичной стене. Ее слегка пошатывает, но это не мешает ей рассмеяться  и последовать примеру Фендеров.
- Как ты угадала, что я это я? – Спрашивает Бэзил.
- Что ты это не я. – Поправляет Генри. – Везение?
- Нет. – Мотает головой Чарли. – Детали, жесты – вы удачно повторяете друг за другом, несмотря на то, что у Бэзила серьга в левом ухе, а у тебя в правом.
- Так вот в чем дело! – Хохотнул Генри. – мы меняем их.
- Твое выражение лица изменяется быстрее, чем выражение лица Бэзила. – И еще, он почти не курит, и… я попробую это объяснить. – Она стискивает указательными пальцами виски. – Дело не в голосе, и не в произношении, но… нет. – Она поднимает глаза – не скажу.
- Значит, везение… - Поднимает брови Генри. – Будешь? – Он протягивает ей сигареты.
- Это мои же? – Она берет одну и Бэзил щелкает зажигалкой.
- Ты потеряла их, тогда…
- Ты их стащил. – Чарли прищуривается, смотря в рыжеволосую душу Бэзила.
Дым поднимается вверх и она слышит его как далекие голоса за стенами комнаты из матовых стекол. Становится легче и дурнее, а вторая рука беспокойно отбивает ритм песни в голове. Ничто не удивляет и все, черт возьми, хорошо… Они выдыхают вверх и смотрят на солнце, не слепнув, не теряя уверенности в том, что они особенные.
- Держи. – Бэзил делит напополам апельсин, а после делит свою половину еще раз и отдает Генри.
- Бесконечное деление надвое. – Замечает девушка и съедает рыжую дольку.
- О чем ты хочешь говорить?
- О музыке.
- Музыка обманывает нас, навязывает нам чувства и эмоции кого-то одного… даже группа или оркестр. Им всем навязали что-то, что испытывает один человек, а они обязаны пережить это. – Генри делает смешные жесты руками.
- Но ты все равно тщательно подбираешьт пенсю под каждый момент своей жизни. – Качает головой Бэзил. – Твой блог так и пестрит состояниями, которые может описать только музыка. Чарли, ты ведешь блог?
- Имешь в виду ЖЖ? Да, но уже давно не публиковала ничего стоящего, чего-то не обличающего меня и мое состояние.
- Круто.
- Блог как допинг – тебе нужны события, чтобы описывать их, нужны синонимы твоих состояниий, новые имена, новая жизнь, чтобы делить пребывание ofline на периоды «прошло много времени с тех пор, как я написал сюда последний раз».
- Грешишь отсутсвием событий? Мне казалось, что только театральных вечеринок достаточно, чтобы стать крутым блоггером. А о твиох приключениях, Чарли, легенды слагают. Самая милая – про спец войска и то, что ты здорово стреляешь из карабина.
-  Вообще-то пистолета. Я не крутой блоггер. И мне опостылила схема: «заходи, здесь весело!», выпивка и бесцветная музыка, легкие наркотики, снова выпивка, а после двух – трахающиеся по углам знакомые.
- Категорично. – Морщится Генри. – Описала нашу жизнь в двух строках.
- В двух строках о жизни пишут в твиттере. Как вам старшая школа?
- Много девок ни о чем. – Смеется Бэзил. – И Чарли с Набоковым наперевес. Вообще, слишком много пафоса..
- Фетиш по поводу эмблем и репутации школы. «Я в совете. Я театрал. Я физик. Я-я-я-я-я-я-я-я-я-я». Хоть кто-нибудь здесь видит себя со стороны? Газета просто смех.
- Вы журналисты. Не видела ваших статей, да, я ее читаю. Изредка… - В ее пальцах тлеет оранжевый огонек, как комета вблизи или крошечный ядерный взрыв…
- Это потому, что мы их не сдаем. После того, как староста исторического – Генри кивает на Бэзила, - а по совместительству редактор школьной газеты, исправила одну из наших статей, мы на нее обиделись.
- Каким образом?
- Она перепутала наши имена. – Пожимает плечами Бэзил.
- Вас, я смотрю, это задевает. – Чарли затянулась в последний раз, так что задрожали уголки глаз, и потушила сигарету о бетон. Она выдыхает вверх. Кожа под подбородком кажется слишком уязвимой и бледной.
- Чарли…
…
Людей сближает случай. – заканчивает она свое письмо к Льюису и заклеивает конверт. Пожалуйста, Льюис, помни, что здесь есть кто-то, кто все еще любит тебя. Очень.
Мне снится, как рушится башня. Может, это хоть что-то изменит?
…
У Вианн тяжелые прямые волосы цвета горького шоколада. Она смотрит на Чарли поверх высокго стакана с миндальным мокко, улыбаясь глазами цвета крыжовника. Сложные переплетения ниток глазных мышц напоминают ветви вековых деревьев и морскую воду. Чарил смущенно тупит глаза, не смотря на то, что она старше. Вианн единственная, кто оберегает внутреннего ребенка Чарли, кто ненавидит ее прозвище, кто приходит тогда, когда страшно и нужен тот, кто вытащит тебя в полумрак, укроя от совершенного солнца совершенного разума, преследующего ее в кошмарах. Вианн волшебница. Это их секрет.
- Как ты себя чувствуешь? – Спрашивает Чарли, мимоходом роняя официантке, - Ягодно-фруктовый смуззи и тирамиссу.
- Не так плохо. – Пожимает плечами Вианн. – Но с тех пор как ты ушла – все изменилось. Ты забываешь меня…
- Не правда! – Бессильно отвечает Чарли и наклоняется вперед. – Как можно тебя забыть? Ты ведь незаменимая, как аминокислота.
- Вечно ты так. – Вианн приятно это слышать. Ее нерешительная растерянность сменяется внутренней уверенностью.
В этом кафе всегда пахнет корицей и вишневыми сигаретами. Легкотелые официанты, высокие стулья, изящно-фисташковые стены и белые подушки. Уют располагает к откровенности, откровенность к легким глупостям и творчеству. Чарли, например, сминает синюю салфетку в бумажную розу.   
- Вианн…
- Наше выступление в субботу, ну, конечно, не самая крутая команда в этом мире…
- Но в трех паралелльных точно. Мы просто родились позже их.
- Одри!
- Рассказывай.
- Патрик и я… в общем, мы помирились, снова переписываемся… Вчера скинула ему наши песни в записи. Та, что на твои стихи и то, что клипал Брэндон. Ему очень понравилось. – Глаза Вианн лихорадочно блестят. – Боже, ты представляешь, я ведь буду на сцене…
- Я подам тебе розу, как договаривались. Он придет?
- Идет. Одри, как я все-таки тебя люблю!
- Правильно, я же лапочка!
- Уже познакомилась с кем-нибудь.
- Мы просто друзья.
- О! И как он выглядит. Просто друг… Высокий.
- Нет, не очень, но выше меня может на голову, может, чуть больше. Стройный, но не тощий, симпатичный. Ну, знаешь, английские черты лица.
- Или ангельские. Глаза и волосы!
- Рыжий. Коньячные, и коньячно-карие… Никогда такого не видела.
- Разные?
- Нет.
- Ты недоговариваешь, Одри…
- Их двое. Близнецы Бэзил и Генри Фендеры.
- Отдай мне одного…. – усмехается Вианн. – Близнецы. Господи, как это круто! Я всегда хотела себе сестру близняшку, более того, мне казалось, что я обязательно ее встречу и приведу ее домой, и мама разрешит ее оставить.
- Вианн.
- А тебе не хотелось?
- У меня был Тэд.
- Он здесь?
- Сейчас нет. Катается на самокате со своим дедушкой. Они достотачно милы,не смотря на то, что... в общем, они ненавидят, когда их путают. И девушек тоже… я не знаю, что у них там, мы просто общаемся как друзья и все.
- Как друзья? Ты различаешь их.
- Да, я стараюсь. Честно. Особенно если они вместе. Генри более импульсивен и горд, Бэзил… - она замялась. – Бэзил старается быть таким же, но его внутренняя доброта все время проскальзывает. Он всегда верит в то, что он говорит, в отличии от Генри, и знает какую музыку я люблю… и вообще любит детали.
- А ты его.
- Нет. – Одри качает головой. – я… как Глен?
- Разве вы не общаетесь?
Одри мотнула головй и потупила взгляд.
- Это к лучшему, мы последний раз виделись на вечеринке у Хогла.
- В начале августа? – Брови Вианн чайками взмывают вверх. Светильник, напоминающий керосиновую лампу бросает на ее лицо смесь света и тени. По рукам бежит темная полоска – перегородка окна. Тонкие нити гирлянд отражаются в стекле стола. Вычурность и жизнь… искусство превращения ужина в сказку и нежный вкус тирамиссу. Чарли устраивает такой расклад.
- Да. Не то чтобы поссорились. Просто я была уставшей с дороги. В общем, наговорила ему циничных резкостей с каменным лицом и ушла курить. Он даже ничего не сказал. Хогл мне рассказывал потом, что он просто ушел в противоположном направлении. Вот и все…
- Мда. Он дурак. Просто дурак. – Вианн допила Мокко и потянувшись, съехала с кресла вниз, выпрямив длинные ноги. – Одри…
- Что?
- Ты слишком сильно переживаешь по этому поводу. Слишком много думаешь… Помнишь еще летом, тогда под звездами, ты говорила, что дуракам живется куда проще.
- И?
- Так, просто… Как театр?
- Ты будешь смеяться… Я играю Герду. – Создается впечатление, что ресницы чарли хлопают в ладоши… Фисташки горчат, а музыка меняет свое течение, превращаясь в заунывный бит.
- Мм,.. Ты продала душу за главную роль и не спросила, кого играешь? Это здорово. Но…
- Я не могу быть Гердой. Она странная.
- Боги. Одри-малышка.
- Кто бы говорил!
Они смеются, пихаясь под столом ногами. Ты не останешься один, пока у тебя есть тот, с кем ты смеешься над собой, не чувствуя себя ущербным.
- А Картер? Принц? Рыцарь? Кай? Я права, да?... – Вианн сверкает зелеными глазами.
- Олень. – Одри прыскает в стакан апельсинового сока. – Северный олень. Ему идут рога…
- Одри…
- Ты так говоришь, будто я делаю нечто нехорошее.
- Я беспокоюсь за тебя.
- Картер сказал, что все обо мне беспокоятся. Это потому, что я невростеник?
- Это потому, что ты влюбляешь в себя весь чертов мир.
И они выходят в сумерки, надевая пальто и не надевая перчаток берутся за руки… это как сон о тех, кто никогда не проснется.
Площадь безлюдна и вдруг в итальянском кафе напротив вспыхивает свет. Чарли застывает, заметив подвижную фигуру.
- Это Картер. – Она дергает Вианн за рукав и тащит ее в колючую чащу акации.
Картер как ни в чем ни бывало поднимает плетенные стулья, закатанные рукава его рубашки обнажают запястья спортсмена. Вдруг он останавливается и бессильно валится в плетеное кресло и закрывает голову руками и…
Чарли рванулась было вперед, но Вианн удерживает ее руку. Темнота превращает выражение лиц в маски.
- Картер работает в кофейне... – Чарли присаживается на корточки и проводит пальчиком по затирке между плитами тротуара. – Безупречный Картер.
- Вы так называете его.
- Да, я и Бэзил. Генри просто плюется – театрал, волейболист, музыкант… Безупречный Картер гарсон. Гарсон значит мальчик. Знаешь из-за чего я поссорилась с ним и Мэган. Ее духи. Я почувствовала ее духи на лацканте его пиджака. А это – кофейня ее отца. Они встречаются.
- Будешь им мстить?
- Не сегодня. – Одри встает и выпрямляет ноги. – Я не хочу ничего знать о безупречном Картере.
- На тебя не похоже. Взрослеешь.
- Никогда.
…
-Рита, осветитель прямо в лицо! Я не могу так играть. Прошу, следи за светом… – Чарли опускает голову. 
- Да,… да, конечно – Рита стеснительная и высокая. Ее силуэт против света проектора бросает гигантскую вытянутую тень на сцену.
Ковальски останавливает действие, хлопая в ладоши. Актеры поднимают головы, смотря в черный провал зала, где существует только одно зрительское лицо.
Мэгз хищно провожает Чарли, подошедшую к краю взглядом. Почему она чувствует себя уязвленной из-за этой рыжей? Почему не может ни успокоиться, ни вернуть? Что за…
- Чарли, - вкрадчиво начинает Ковальски, - ты сегодня не в духе?
-. Прошу меня простить. Это не должно отражаться на моей игре… Но мне не подходит эта роль… - Она нервно дергает руками, указывая на платье почти в пол.
- Ну да.. платье в груди большевато… - Хмыкает Мэгз.
- Конечно, - оборачивается рыжая, - я же не ворую маленьких мальчиков из корыстных инетересов. Или просто от неудовлетворенности….
Ядовитые смешки, вгоняют Мэгз в краску, она оборачивается на Картера. Он холодно улыбается, опершись на чужой меч
- Чарли! – Вскрикивает как ужаленная Ковальски. – Что вы себе позволяете… Я выгоню вас…
- А я всегда говорил, что Фрателли далеко пойдет со своей эпотажностью! – Никто не заметил, как вошел Андерсен. – Браво, Фрателли… Ковальски, у вас единственный здравомыслящий человек на сцене,  а высобираетесь  его вышвыривать... Одри стоит сыграть разбойницу. Рыжие одинаково  хороши как и в лохмотьях, так и в роскошных платьях.
- Мистер Андерсен. – в голосе Ковальски просыпаются истерично-кошачьи нотки. Она не переносит критики. Чарли морщится, делая вид, что чешет нос. – позвольте вас, на секундочку, мистер Андерсен… - Они пропадают в тени зрительного зала. Актеры переглядываются. Чарли опускается на сцену, скрестив ноги и уткнувшись в телефон…
- Чарли,… - Картер оказывается рядом. Близко. Позади черного глянцевого экранчика. Он отражается в зеркальном яблоке, спокойный, знающий о себе все, контролирующий каждую свою черту. Чарли умеет быть такой, умеет смотреть против прожектора, умеет видеть вышарканные портьеры, умеет читать по губам то, что говорят сотни других, умеет чувствовать ритм чужого…
- Одри… - неожиданно для себя исправляется он. – Ты боишься. Что не сможешь справится с ролью?
- Я ничего не боюсь, Картер. – Одри отрывается от экрана. – Совершенно ничего. Это не моя роль.
- Почему же. Разве ты не добиваешься того, чего хочешь – он помедлил, - чего заслуживаешь?
- Добиваюсь. Но я никогда никого не преследую, не ищу…
- «Не возвращаешь…» - отрезает Картер, - зачем избегать этого слова? Ты эгоистка, Одри. Ковальски знает это.
…
- Элеонор, зачем вы мучаете и себя и ребенка? – Андерсен разводит руки в детском жесте. Коридор светел, по сравнению с актовым залом. Глянцевый пол шипит, уклоняясь от атак уборщиц, в пространстве отсутствуют двери, и звук, отражаясь бьет в горло. – Фрателли не сыграет кроткую Герду. Ни за что не сыграет.
- Думаете, я ничего не смыслю? – Ковальски обезоруживающе улыбается. – Эта девочка обладает редким даром эгоизма. Эгоизма творческого, острого и очаровательного. Герда Фрателли не станет искать Кая просто ради того, чтобы найти. Увы. Она будет искать его для себя, чтобы убедиться… убедиться в собственных силах. Я жду от Фрателли именно этого. Неподдельного женского эгоизма. Андерсен, неужели вы так прямо смотрите на вещи, раз подумали, что я заставляю ее играть Герду.
- Умно… Только вот, оценят ли остальные? Это всего лишь школьный спектакль.
- Не бывает всего лишь школьных спектаклей, мистер Андерсен.
…
- Вам стоит постараться, Фрателли. – Смеется Андерсен, протирая очки-половинки. Ковальски снова томна и неприкаяна. – Увидимся на занятиях.
Репетиция продолжается…
Чарли вновь и вновь повторяет выученный текст, распределяя жесты и интонации… все время нечто не то… Кай… Кай…Кай… кому он нужен? Зачем любить прошлое, похожее на сон о счастьи в нищите? Зачем искать прошлое, следуя на север? Замерзать, умирать с голоду, терпеть истязания…?
Декорации кажутся плоскими и детскими, актеры переигрывают… У Чарли начинает болеть голова от света.
«Я хочу жить в черепашьем панцире, Тэд…»
- Уже лучше. – Ковальски заставила их переигрывать трижды. – Одри, что тебе мешает?
- Платье.
- Тогда…
- Мисс Ковальски! – Дверь вновь распахивается, на пороге, в очерченном зеленом силуэте света стоит староста исторического, растрепанная, с содранной коленкой и огнем трагедии в глазах.
- Что случилось?
- Йозеф сломал ногу. Играл в футбол и… - она задохнулась, - увезли на скорой только что… что…
Ковальски холодеет и опускается в кресло, картинно уронив голову на руки.
- Боги… за что мне все это… нужен новый Кай… совершенно…
Замешательство застывает на лице Чарли, всплывая страшным словом «адаптация». Йозеф не был подарком, но некто новый… только не Картер. Тэд кладет теплую лапу на плечо, спасая кренящийся мир софитов и зала, меняющихся местами, Ковальски – привидение в белой шали, Мэгз в подобии меховой шубы, Джон и Люк в лоскутных костюмах цветов… почему плоскость? Почему все так буквально?
- Все роли распределены. Устроим кастинг?
Но все обрывает единственная фраза Одри, сказанная плоскому черному лицу телефона.
- Ты мне нужен.
Пять минут похожи на молчаливую вечность. Время холоднокровно отсчитывает удары механического сердца часов…
- Чарли! Чарли..– Он бежит сквозь ряды, глотая кондиционированный и темный воздух. Закатанные рукава пахнут потом и баскетболом, а из рюкзака торчит рукав кожанной куртки. – У меня была игра, черт… - он сгибается пополам, зажимая солнечное сплетение.
- Бэзил, отдышись, нам нужен ты весь, вместе с легкими, разумеется.
- Сейчас доведешь меня до сарказма… - Бэзил все еще не желает выпрямляться. – Аа.., из корпуса в корпус…
- Плачь. Йозеф сломал ногу и нам нужен Кай.
- Почему именно я?
- Ты рыжий. И еще говнюк, как и Кай, но, в основном потому, что ты рыжий.
- Твй ответ как всегда логичен и аргументирован.
- Ага.
- Ну ок. Но целоваться с тобой в конце я не буду, хоть ты мне и нравишься, Фрателли.
- Тебя не просят. – Обрывает его Чарли.
- Тогда точно отк…
- Он согласен. – Обрывает его Чарли. – На все согласен.
…
С каждым днем Чарли все больше привязывается к ним, выискивает в толпе их головы, ждет у кабинета, когда они задерживаются, изредка готовит завтраки.
«Ого» - Ру лезет под локоть, - «ну и обжора твой парень!»
«Отстань!» - беззлобно откликается Чарли, обжаривая курицу.
Близнецов устраивает такой расклад. В свою очередь – они провожают ее до дома, неся портфель и папку с рисунками, выбирают книги, фильмы и дарят ей сладости, защищают от чужих нападок и огрождают от толпы, подшучивают над учителями и методично ненавидят Картера.
- Чарли! – Бэзил подхватывает ее за талию и вскидывает вверх на вытянутых руках.
- Я тяжелая. – Смущается Чарли. – Положи где взял, Бэзил.
- Как догадалась? – Бэзил застывает посреди коридора, где уже собираются зрители. У Чарли сбилось пальто и капюшон упал на глаза…
- Ты свято рад меня видеть.
- А Генри?
- А Генри вчера переспал с Мелани… - вырывается у Чарли.
- Чарли, еще одна похожая реплика и я пощекочу Бэзила вот здесь. – пальцы Генри проносятся по животу Бэзила, тот зажимается, осторожно опустив руки и Чарли стремительно летит вниз.Приближение кафеля как нарезка моргающих кадров. Звуки исчезли и…
- Аккуратней. – Картер помогает ей подняться. – Вы двое…
- Чарли, прости меня… -Бэзил бросается обнимать девушку, игнорируя вопли «рука! Моя рука!»
- Если вы сделаете Чарли больно, я спущу с вас шкуру. – Картер говорит это в самое ухо Генри, самодовольно ухмыляющемуся ему в лицо.
- Неужели? Если приблизишься  к ней, то у богатеньких девочек не будет сомнений, что ты будешь прислуживать им. Гарсон. … Прости меня, Чарли… больно? Пойдем, это я виноват. – Он тащит ее в мед пункт.
Мед сестра говорит, что это всего лишь ушиб. Генри все еще виновато улыбается.
- Чарли, ну не сердись… Ну что ты от меня хочешь?
- Фицжеральда и коленопреклоненных извинений.
- Чарли…
- Нет. Не передумаю. – Они уже на улице, Чарли демонстративно держит Бэзила за руку. Бэзил смеется и поправляет ее шарф. Генри останавливается и спустя несколько мгновений до них доносится его голос.
Чарли оборачивается и взрывается смехом.
Рыжий, закованный шлемом собственных волос, он стоит на одном колене, собрав букет из красно-желтых кленовых листьев, и прокашлявшись, громоглассно начинает.
- О, милосерднейшая богиня, не обрекай меня страдания и гнев сво-оой –Генри растягивает слова, пытаясь не захлебнуться от хохота. – Я, низменный раб, причинил тебе адскую боль и разочарование… Пссс, Бэзил, правдоподобно хоть?
- Ни чуть. – Откликается Бэзил. Его пальто сливается с цветом неба.
- Славно. Чарли, от всего своего сердца…
- Его отсутствия.
- … не так важно. Прошу тебя простить меня. О-о, Богиня. – Он хватает ее за руку…
- Ну все-все… Нет. Я подумаю над этим.
- Тогда прими этот букет, как символ моего греха и твоего милосердия.
Чарли сжимает листья пальцами, продолжая рассуждать о Фицжеральде и великом Гэтсби.
-  А, может, Дэйзи вовсе не глубокий персонаж? Может, мы просто видем ее необыкновенной, потому что Гэтсби не может видеть ее иной. И мы не можем. Она – легкомысленное создание, а он ее боготворил. – чарли делает вид, что рассматривает крупицы земли, влажно блестящие в каплях. Они стекают по листьям и остаются на коже перчаток.
- Извини. – генри обрывает ее и подносит к уху телефон.
- Чарли,.. – Говорит вдруг Бэзил, пока Генри пытается что-то безуспешно выяснить у кого-то с именем Алекс, - мы хотели тебя пригласить. Сегодня в баре, Зазеркалье, выступает классная группа, а если быть точнее… твои любимые Mushmellow. Пойдем?
- Я хотела пойти с Вианн. Они будут у них на разогреве. Не забывай, я не ваша собственность.
- да брось! Это не обсуждается! – Генри вернулся. – Пойдем. – Он хватает Чарли за руку и тянет через парк, Бэзил следует его примеру.
Они буквально переносят ее через лужи и невысокие бордюры.
- Эй-эй! Я же богиня!
- И сегодня ты будешь блистать. Джон уже ждет нас у ворот.
- И куда мы?
- Заедем к нам,а потом в Зазеркалье…
- Но я должна переодеться!
- Все уже в машине.
- Мои вещи?!
- Как тебе сказать… - Бэзил смотрит вдаль. – Я просто забрал твое платье из химчистки, и… еще мы взяли кое-что из побрякушек…. Стопудово, просто так ты бы не стала это носить.
- Что?.. – Чарли уже в машине. – Аа-а, мне даже ответить нечего. Впервые в жизни. Так не честно!
- Привыкай, наша протеже должна быть превосходна. – Бэзил откидывается на сиденьи, пока Генри пристегивает Чарли ремнем безопасности. На секунду его дыхание застывает у ее щеки.
- Мы не любим низких скоростей. Джон…
Машина разгоняется до стапятидесяти за семь секунд. Чарли лишь успевает следить за пейзажем дороги и деревьев, сливающихся в единую летну за тонированным стеклом. Небо вновь разделено башней.
- Бэзил, что будет, если башня рухнет?..
- Ничего особенного. Они пойдут дальше, и…
- Это убьет нашего папочку. – Вмешивается Генри.
- Он работает в башне?
- Да, в детстве мы думали, что он делает гигантских роботов. Бэзил трижды обшарил его кабинет и знаешь что?
- Что?
- Мы нашли только одно слово. Ассирис.
- А пилот?
- Не сказано. – Генри отводит глаза.
- Приехали. – Бэзил хлопает по подголовнику переднего сиденья. – Голодны?
Дом кажется просто огромным, и слишком светлым для темных душ Фэндеров.
- Я без ума от потолков. – Говорит Чарли, задирая голову.
- Родителей не должно быть… - Бэзил включает нечто инструментальное. – Я отнес вещи в свою комнату, ты не против?
- Ах ты говнюк! – Выглядывает Генри. – Значит тебе можно подсматривать, а мне нет. Хочешь оставить ее себе?
- Кого оставить. Вы голодны? – Из высоких дверей, против света появляется бумажный силуэт. – Вы не сказали, что приедете не одни. – По ее лицу нельзя определить возраст. Высокая с кукольными волосами и ногами.
- Лиза… а как же шоппинг? Или ты уже скупила все, что можно было? Три метра вон того ряда. Размер для стройных… и пуш-ап – Передразнивает ее тон Бэзил. Генри просто фыркает.
- Прости, я не знаю твоего имени… чаще всего мне и не приходится запоминать имен их подружек. – Лиза холодно улыбается. Чарли вскидывает голову.
- Чарли.
- Значит Шарлотта? Идем, я налью тебе лимонаду, или чего-нибудь крепче?
- Разве что кофе, но, я боюсь, вы не сварите такой.
- Какой? –Оборачивается Лиза. Она шикарна и темна.
- Какой варю я. – Просто отвечает ей Чарли.
- Один: ноль. – Генри прислоняет ладонь ко рту.
Плитка как зеркало – цоканье каблуков Лизы отражается от него и взмывает под потолок. Мягкие движения Чарли же проходят мимо, как тень.
Кухня-гостинная – комната серо-кофейных тонов с огромной открытой стеной. Чарли сидит между двух близнецов и делает вид, что увлечена греческим салатом. Зачем добавлять туда кедровые орехи? Тягостное молчание вдруг прерывается вопросом Генри.
- Чарли, вина?
- Немного.
- Может не стоит, Генри? – Лиза делает вид, что удивлена его поведением.
- Какая разница. Мы все равно будем пить. – Отрезает Бэзил. – Забыла, Лиза, мы делаем то, что нам хочется. И только.
Лиза умолкла, делая вид, что слушает Вивальди, что разрывает скрипки лондонского симфонического оркестра. Вдруг ее голос воскресает вновь.
- По-твоему, это нормально? – Она обращается к Чарли, вежливо переставшей жевать. – встречаться с двумя одновременно. Тебя это устраивает?
- Мы не встречаемся. – Чарли пытается возразить.
- В твоем возрасте, у меня тоже было несколько мальчиков, но они никогда не пересекались. Это просто ненормально – близнецы. Современный взгляд на жизнь.
- Прогрессивный. – Чарли утирает губы салфеткой. – Это называется прогрессивный. Я не знаю, какой вы были в моем возрасте, но мы не встречаемся.
- Как ты со мной разговариваешь? Сядь.
- И не подумаю. Я не девушка ваших детей, чтобы слушаться вас и быть такой, как вам хочется. Извините. Я вызову такси. – Она кивает Бэзилу.
- Ни в коем случае. Идем. – Бэзил хватает ее за руку. Чарли послушно следует за ним вглубь квартиры.
В нависшей тишине Генри поставил широкий бокал на стол.
- Он влюблен. – Лиза проводила глазами скрывшихся в комнате Чарли и Бэзила.
- Определенно и, кажется, впервые. –Генри замолчал и утер губы. – Не вмешивайся, Лиза. Это моя игра.
- Как ты все-таки похож на отца, Генри. – ухмылка искривила ее губы. – Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на эту девочку?
- Я сказал, не вмешивайся. У всех нас есть тайны, которые лучше скрывать от тех, - он подыскивал слова, - кто нам нужен.
Прозвучало как «кто нам дорог».
- Идет.
Комната Бэзила – это Нетландия цвета аквамарина. Круглая кровать из бежевой кожи, высокий шкаф напротив окна. У самой кромки стела – прозрачный компьютерный стол и стул, разноуровненыве книжные шкафы обрамляют репродукции Ван Гога и Кандинского и единственный акварельный рисунок.
- Упс. – Бэзил подскакивает к компьютеру, пряча заставку.
- Порнуха? – Ухмыляется Чарли.
- Нет… в общем, не надо. – Он распахивает шкаф и достает из него идеально черный костюм, белую рубашку и шелковый угольный галстук. – Как тебе?
- Эффектно. – Кивает Чарли, проводя пальцем по переплетам коллекционных английских изданий. – Здесь все о живописи, Бэзил, это потрясающе.
- Это еще что. – Бэзил гордясь собой, подводит ее к небольшому столу с проигрывателем виниловых пластинок. Рядом – гигантский шкаф, полный пластинок. – На виниле все гораздо лучше звучит.
- То есть это правда? Про винил? – Она уже сделала вечерний макияж, чуть подведя яркие глаза тонкой графичной линией и заострив внимание на губах – идеально очерченные, естественные и желанные. Чарли.
- Нет… но это секрет.  – Бэзил шепчет ей об этом на ухо. – Я что-нибудь включу. Scorpions?
- Угадаешь мою любимую песню. Фортепиано и отчаяние, а после- пропасть..
- Maybe I, maybe you. – Уверенно отвечает Бэзил. – Это и моя любимая песня.
И она начинает играть, проникая в них вместе с кислородом, песня о безнадежной любви, о звездах и тех, кто обитает на них.
- Бэзил… моя одежда. Хотя я не могу понять, зачем вы все это делаете? Пытаетесь управлять мной, покупая мне туфли и побрякушки. Вы со всеми так общались?
- Платье для моей милой Одри. – Бэзил вновь бросается к шкафу. – Вот. – Он достал вешалку и пакет, шурашщее чудо из стильного бутика.
- Благодарю. Отвернись.
Бэзил отошел к окну. Одри стянула жилет и принялась за пуговицы на рубашке. Мгновение и на ней уже было то самое черное платье. Плавным движением она натянула графитовые колготки.
- Нет. – Бэзил повернулся в тот самый момент, когда она выпрямилась во весь рост и подняла глаза, встретившись с ним взглядом… - до тебя у нас никого не было. Ты единственная, Одри.
Бэзил подошел ближе, потянул ее вниз, заставив сесть на кровать, и аккуратным движением достал из пакета глянцово-черные лодочки на высоком каблуке. На носках – атласные банты цвета угля. Он осторожно подносит туфельку к ее ноге, после другую, не сводя глаз с довольного лица.
- Ты так красива… Боже, а я всего лишь одеваю тебя, что будет когда…
Он шепчет и в этот миг Чарли приникает к его лбу своим.
- Мы же друзья, Бэзил….
Чарли ждет, что он будет с ней не согласен, но Бэзил торопливо встает и стягивает школьные джинсы.
- Не смотрю. – Чарли падает на кровать и закрывает глаза руками. Через несколько минут он вновь рядом, не боясь измять рубашки и брюк. От него пахнет ночью и озоном. Бэзил превратился в бога гроз, не успевшего повязать галстук.
Они лежат рядом, взявшись за руки.
- Люди-идиоты. – Говорит вдруг Чарли. – Все время думают, что повзрослев станут свободными. Детство такое короткое, а вот взрослая жизнь навсегда.
Белая дверь распахивается и Генри возвышается над ними в дорогом тренче поверх такого же костюма гробовщика как у Бэзила. Отличие только в том. что он зачесал волосы назад, сдобрив воском и лаком, от чего они превратились в медное зеркало.
- Нам по пробкам добираться еще час, а вы плюете в потолок. Чарли, а как же браслет, что я для тебя выбрал? Момент. – Он подает ей перчатки из черного кружева до локтя и застегивает на запястье цепочку с оленьим черепом. – Ты лучше всех. – Поцелуй в макушку и поданое пальто.
Все подступы к клубу забиты желающими попасть на концерт. Они мокнут под проливным дождем, неожиданно теплым и в то же время, портящим все планы. Воздух трещит по швам от неонового света и шума музыки. Генри нравится такая жизнь. Он вообще слишком любит жизнь. Слишком.
- Вианн ждет нас у черного входа, предупреждает Чарли, как только Генри вновь поднимает стекло. Вспышки случайных фотокамер, разношерстная публика и огромные глаза Чарли.
- Роза! Я должна была купить розу для Вианн. Она ведь ждет этого…
- Джон, оставляем это на тебя. Идем.
Бэзил открывает для нее дверцу машины, и Чарли изящно выбирается, нырнув под зонт Генри, и взяв его за локоть.
- Они думают, что мы звезды. – Роняет Бэзил, сделав привычный жест рукой, разбивший чье-то сердце.
- Бэзил…- Укор Генри мягок и сладок. – Мы идем к запасному выходу, не так ли?
- Определенно. – Кивает Одри.
Их уже ждут. Вианн докуривает и вновь щелкает зажигалкой. Патрик стоит рядом, держа ее за руку. Он высок и худ, с длинными обесцвеченными волосами, торчащими во все стороны и пирсингом в ушах и на брови. Вольнодумец и вольнолюбец. Странно, что они с Вианн вот так вместе.
- Одри… - На Вианн белая футболка, свободный антрацитовый пиджак и длинный цветастый шарф – цвета яичного желтка с черными и белыми геометрическими фигурами. Узкие джинсы как доспехи заковывают бедра, до самых щиколоток, где их перекрывают бирюзовые кеды. Она обнимает Одри. Выдыхая дым ей в волосы и заставляет ее кружится вокруг своей оси, пока перед глазами не запляшут звезды.Черт!
- Боги… она прелестна. Вы постарались? Негодники, испортили мою девочку…. Поверить не могу, я на разогреве у Mushmellow
- Потом выпьем за это…. – Кивает Генри. – Мы угощаем.
Вианн смеется и увлекает Чарли в гриммерку, где разыгрываются участники их группы. В углу терзает бас-гитару Лукас, брюнет, хипстер и просто славный малый, барабанщик Брэндон целуется с клавишником Хироши, рыжим японцем с девичьей внешностью. Искусство безлико, а для клавишника важны лишь пальцы. Вианн бросает в них подушкой и орет «Эй, полюбуйтесь кто здесь!!»
- Вау. – Выдыхает Бэзил.
- Чарли! – Лукас привстает и заключает ее в медвежьи объятия. Брэндон и Хироши так же обнимают ее. Гримерка светлая и напичканная лампочками, сигаретами и корандашными набросками персонажей Зазеркалья.
- Да ты выросла. – Говорит Хироши, приставляя ладонь к ее макушке.
- Эй-эй, голубой как небо, отойди от моей девочки. – Добродушно пихает его в грудь Лукас. – испортишь крошку. Чарли, это твои друзья?
- Генри Фэндер. – Генри протягивает ладонь. – Это Бэзил. И мы –не друзья.
- Что? – Чарли оборачивается. – То есть, ты ждешь пока я напьюсь?
- А вдруг? – Загадочно улыбаетсяГенри и получает от брата локтем в печень.
- И ты отойди от деточки, - Лукас держит ее за плечи.
- Лукас, то, что ты мой кузен…
- Молчать. Я не могу дать в обиду мою крошку. Выйдешь за меня?
- Только с благословения Вианн.
- Вианн?
- Нет, Лукас, мало того, что ты басист, с огромным эго, ты еще и обкурился… левой травки. 
Вианн смеется, запрокинув голову, обнажая в улыбке ровные белые зубы. Она стремительна и порывиста, неуязвима и никогда не промахивается…
«Пять минут!» - крик оператора.
- Все, нам пора. – Бэзил ревниво подхватывает ее под локти.
- Я сама. – Чарли останавливается. – Я госпожа.
- Конечно.
…
Они стоят у самой сцены. Чарли прижимает к груди розу, перевязанную лиловой лентой. Стеклянная толпа звенит, переливается в свете софитов и ждет… ждет появления Вианн, ждет ее голоса и рук, ждет нежности ее прокуренного голоса… Они ждут тайн.
Им ничего не стоит разрушить полмира. Ресницы застывают в воздухе, которым дышит Бэзил, нагнувшийся к самому ее лицу, шепча что-то невообразимое.
И тут вверх взметаются руки, инстинктивно, животно реагируя на движение на сцене.  Они появляются…
Чарли замечает, как Хироши целует Брэндона, как Вианн оттягивает пальцами шлейки на джинсах, как Лукас зажал в губах медиатор….
- Я надеюсь, что вы нас ждали! – Вианн уже у микрофона. На ее губах апельсиновый сок – Это мы, Restless dreams. И сегодня мы заполним собой ваше ожидание! One, two, three…
Брэндон отсчитывает ритм вторя ей, и гром гитар и перелив клавиш сливается в радиошторм. Овальные лучи накаляются и обливают Вианн своим светом. Они поют о свободе, о том, что нужно бороться за свою чертову душу. После о метели и аллеях… После о слишком откровенной, бездорожной любви.
Голос Вианн срывается на крик, толпа неистовствует. Но в этом есть некая сдержанность – обычай разогрева. Они ей нравятся.
- Следующая песня, посвящается хрупкому существу, ставшему частью меня… и пусть, пусть моя любовь защищает его как огромный плюшевый медведь с вязанным шарфом на шее. Пусть ты будешь вечной.
Хироши начинает первым, ему монотонно вторит бас, а Вианн выдыхает в микрофон. Тихий ритм… и ее имя.
Чарли…
Музыка развивается в грохот ударных и слияние звуков гитары и электронного фортепиано, возникает ощущение скрипки. Кто-то начинает плакать.
Свет дробится на лице Бэзила, воздетом вверх. Ему странно. Странно представить, что есть существо, заслуживающее этой песни. Этих слов, о монстре, что будет защищать ее, о том, что рай близок, что нужно ждать и терпеть боль. Что невозможно утратив, не приобрести…
Вианн опускает голову и покачивается, держась за микрофон. Чарли привстает на цыпочки и протягивает ей розу, чьи лепестки устало поникли. Рука все ближе. От запястья пахнет липами, летом, ловцом снов над ее кроватью и бирюзой…
Пальцы замыкаются на черенке розы, поверх руки Одри а губы чертят параболу выдоха вокруг ее губ. Всеобщий вздох, и вцепившиеся в плечо пальцы Генри.
- Что ты себе позволяешь?
Вианн вновь поднимается, с розой в руке и наркотическим блеском в глазах.
- Ревнуешь? – Бэзил толкает брата в плечо. Чарли не может оторвать взгляд от Вианн и… успокоить бешеное сердце.
Удар. Это слишком страшно, когда…. Удар…. Быть бы каменной…. Удар…. Вианн, пожалуйста, забери свои слова, перетянутые лиловой лентой… пожалуйста, не превращайся в тех, кому нет до нее никакого дела.
- Чарли, если хочешь, мы уйдем… - Голос Генри дышит в самое ухо. Мелькание чужой рубашки в клетку перед глазами похоже на ветренное лето. Обрывок лета, когда она впервые попробовала чужие губы на вкус, когда сигарета была первой, когда от гитарного звона в ушах голосила сверель… Это было тогда…
Раннее утро. Полнейшее безветрие и много солнца. Да, именно оно, дробящееся в росах и зрачках. Холод прилипает к мокрой спине, а велосипеды брошенны посреди трассы. Они следят за облачком дыма, вырывающимся из их ртов попеременно... Ноги скрещенны, а асфальта под ними будто бы не существует, как и правил, как и дома, - все это дорожная разметка, прерывистая и неточная. Ты можешь двигаться с любой скоростью. Но нельзя останавливаться, ни при каких условиях.
А они замерли и забыли, что живы, что помнят. И абрис пушка на щеке, сверкающий в золоте, и милосердие, щемящие внутренности… Правда, мы будем всегда?
Помнишь переплетение струн –
Безбашенный вихрь и драйв,
Мы красивы, а значит смелы.
Помнишь, как мы нагадали на спинах рун,
Каждому-каждому светлой своей любви.

Нас было двое – мандарины и шоколад,
Нас было двое – трава и сиянье небес.
Давай же, пока кто-то из нас не исчез:
Спросим у Бога: «Правда мы будем всегда?»
Они уходят под гром аплодисментов и крики «Еще…», они проникают в толпу, как метостазы чернил в воду.
Перерыв сорок минут – установка аппаратуры обычное дело. Вианн еще раз поднимает руки. Влажные круги подмышками и лоснящийся лоб выдают напряжение.
- Спасибо вам! – ноги вдруг подкашиваются, и она прыгает в толпу, догоняя спину Чарли, Скрывшуюся за смазливым юношей. Его образ неожиданно ярок. Патрик.
- Принеси мне коктейль. – Небрежно роняет Чарли и прислоняется к дверному косяку спиной. Бэзил не спрашивает, молча проваливаясь в пропасть стандартно одетых силуэтов.
- Чарли… - Генри даже не думает ее касаться. Как звук машины – черно-белый на фоне алой стены, так и он четок и холоден.
- Есть что-то, что я должен знать?
- Только то, что я вернусь через десять минут. – она мысленно уже на улице, безликая вежливость словно старается нащупать свою тщеславную маску… она здесь! Да-да, на верхней полке. – Все так смешалось. – Нет, это что-то иное… откровенная слабость. Что ты будешь делать, Чарли? – Мне и грустно и весело одновременно… знаешь, это ведь вставка из моего стихотворения, посвященного ей… нам. Я никогда не думала, что все будет так звучать.
- Я тобой горжусь, Одри.
- Я скоро вернусь. Забей нам места. – Чарли уже улыбается.
Улица пуста. Звук обтекает ее, поднимаясь куда-то вверх, в неизвестность, где нет даже звезд. Кошка, примостившаяся на лестнице замерзает и кутается в собственное тепло. Чарли медленно приближается к ней и протягивает руки.
- Ты тоже вечно мерзнешь? – Спрашивает она, глядя как осторожный розовый нос трепещет у ее пальцев. Животное само подставляет голову ласке рук, нежности подушечек, треплющих ее за острым, полупрозрачным ухом. – вот так…
- Одри… - Вианн курит прямо над ее головой. Она неслышна и невесома… и растеряна. – Тебе… тебе не понравилось?
- Вианн – Одри не спешит подниматься, изучая ее, глядя снизу вверх. – это было потрясающе. Я просто растеряна. Мне кажется, я этого не стою.
- Будешь? – Вианн опускается на лестницу, рядом с кошкой. Ноги широко расставлены, кеды упираются в покрытые инеем перила…
- Да. – Чарли принимает смертоносную палочку из ее пальцев и втягивает в себя воздух. – Все они были в восторге.
- Одри… какая ты все-таки маленькая. – Усмехаться уголками глаз как искусство или оружие. – Какая разница, что они думают. Они мусор.
- Такое ощущение, что мы на темной стороне луны и что… что никого больше нет.
- Раз так. – Вианн оказывается достаточно близко, чтобы отвести сигарету от иссушенных губ. – То никто не поймает нас… закрой глаза. Я хочу поцеловать тебя, Одри Фрателли…
Одри слушается и чувствует поющие губы. Все мгновенно и просто. Нет причин отнекиваться или притворятся удивленной. Вианн… Вианн, пожалуйста, не становись ими.
Они смеются, глядя друг другу в глаза – это ведь ничего не значит, не так ли?.. Мы все те же…  ничем не обязаны… Одри – Вианн. Как адреса на почтовой открытке.
- Вот так. – Одри выпрямляется первой и идет в сторону входа, занавешенного портьерой.
- Я докурю.
От него осталась только половина бледного, бескровного лица с блестками пирсинга. Одри проходит мимо, улыбаясь и касаясь губ. Его волнует другой взгляд – зеленый, знающий, что он здесь, что он видел.
…
- Одри! – Бэзил вливает в себя ромовый коктейль и качая бедрами движется к ней с пиноколадой, украшенной взбитыми сливками и вишенкой. – Это все для тебя!
- Спасибо Бэзил! Они и не думали начинать?
- Нет… еще минут двадцать. Генри с тобой?
- Он уходил искать тебя.
- Значит нашел кого-то еще. – Пожимает плечами Бэзил. Одри бьет под дых его холоднокровие.
- А мы не будем скучать. – Вдруг произносит она и поддев пальцем взбитые сливки, отправляет их в рот. – приторно…
- И алкогольно. – Поддакивает Бэзил.
На дне остается кофейный кружок, а два черных силуэта уже в толпе.
Все рок-группы похожи – серые футболки и яркие прически, феньки как подарки фанатов или реклама дизайнеров. Все влюблены в себя.
Начинается Come back Home. Бас проникает внутрь и они качаются в такт, положив руки друг другу на плечи, повторяя за изящным вокалом. Ненавязчиво и открыто песни перетекают одна в другую. Бешенный драйв, как укол адреналина в сердце, как передозировка счастьем. Чарли прыгает, держась за запястье Бэзила как за поручень качели. Он улыбается и трясет головой.
Enough for me раскачивает зал.
Он вторит I’m broken…. I’m broken…. I’m broken…. Он надеется сбежать отсюда. Звезды благословят его.
Софиты плещут в лицо, голоса становятся громче, а толпа агрессивнее. Слэм захлестнул разгоряченных подростков, ловящих драйв от ударов локтей, поддающихся тел и кокаина. Чарли опускает голову, рассматривая серый пол, крошащийся у ее ног. Они орут слова песен и американские ругательства вперемешку с собственными именами, и все напоминает древнеримскую оргию….
See me on my knees, see me barely breathe….
Позволь им говорить… 
- Не отпускай руку. – Вдруг кричит Бэзил и бросается вперед, к самой сцене, распихивая гривастых локтями, роняя их, как шахматные фигурки.
Секундная пауза…. И ударные
Чей-то крик, Чарли оборачивается и столбенеет, широко распахнув лиловые глаза. На нее, против света, валится длинная тень с осколком коктейльного бокала в левой руке. Капли бьются об пол, как крошки стекла. Оскверненные ухмылкой губы и распоротый ворот футболки подсказывает, что ее искали… она это заслужила… В ухе тени тоннель через который видно холодное лицо, обрамленная гладкими волосами.
Чарли пытается кричать и тонет, падая в чьи-то объятия.
Бог молний дрожит, а капельки пота на его шее похожи на серебро.
Тень валится под ноги толпе, сраженная точным ударом острого локтя.
- все нормально. – Выговаривает Бэзил по слогам.
- Да… - отвечает Чарли, нащупывая куски распоротой ткани. Крови нет.
Let them talk… hold me tight…

Never let me fall!
- Испугалась? – Спрашивает Генри, вскидывая бровь. Вопрос-выдох. По лицу солиста катится тень, а мелькающий танц-пол полнится живым теплом. Чарли видит их лица через вдох и по гортани катится слеза. Ударные бьют по стенам, и обезумевшее эхо возвращает лишь голос.
- Да… что за кретин. – Она переступает дернувшееся тело, и следует за близнецами.
- Стоит выпить за нашу отличную команду… - Смеется Бэзил, ловя за локоть откуда-то взявшегося Хироши.
Из кармана японца торчит платок Брэндона. Чарли хихикает.
- Где Вианн?
- Я ее не видел.
- Найди… - кричит Генри. – Мы у стойки. Угощаем.
- Идет! Дармовая выпивка – самая классная.

Чарли взлетела на высокий стул, они заняли места по бокам.
- вы это слышали? Это было круто. Давно мне так не хотелось… просто быть частью всего этого: пить, танцевать, прыгать и драться… - Бэзил говорит, что будет портвейн. Генри обходится клюквенной водкой.
- Одри?
- Шардоне.
- Хороший выбор. – Рука Вианн ложится на ее плечо. – Мартини, с апельсиновым соком. Это во вкусе Чарли, не так ли?... – Она произносит «Чарли», как нечто забавно-уничижительное, отчего Одри краснеет. – Эти двое будут то же, что и ты. – Кивает она Генри, освободившему для нее стул.
- Как мы звучали?
- Как подобает классной, но не очень известной рок-группе.
- Пожалуй. За классную музыку, сближающую классных людей!
Звон разнокалиберных бокалов прерывается ломаным гортанным голосом.
- Веселишься. – Он обращается к Вианн, зацепившейся носком кеда за железную ножку высокого табурета. Свет в баре мягок, а руки кажутся еще более важной и отчетливой деталью.
- Да… отмечаем наш триумф. Где ты был, Патрик? – Хироши смотрит на руку парня. Длинный рваный порез превратил ее в когтистую лапу.
- Я искал одного человека. – глаза в глаза. Сказано Чарли. – Оу, они играют Toxic. Так вот, этот человек весьма опасен. Виски без содовой… привлекает так много внимания… и все ей мало. Ведьма.
- Заткнись, Патрик… - пытается прервать его Вианн. Дикий крик солиста о том, что он готов.
- И не подумаю. Ты ведешь себя, как дешевая дрянь, Вианн… а она своими козьими глазками толкает тебя на грань…
Чарли все никак не может поставить свой бокал на стойку. Она беспомощно смотрит в точку над его ключицами, слушая раскаты бочки и баса. Тэд? Тэд… где ты? Что мне ему сказать…
Паническое «Он все видел… наверняка…»
- П…прости… -
- Не смей отнимать ее у меня, чертова лесбиянка. – Нервы Патрика не выдерживают и он бросается вперед, сбивая с ног ощерившегося Генри. Вианн вопит, хватаясь за полы его футболки.
Мгновения для Генри растягиваются – длинная туша, накаченная алкоголем и паленой травкой, мертвой хваткой вцепилась в его горло. Белые волосы хлещут по лицу, а рык смраден. Он видет ее ногу в изящной туфельке, почти развязавшийся бант и сзади налетает Бэзил, зажимая голову Патрика в тиски, пытаясь оттащить его от брата. Патрик хрипит, мечется, и наконец Генри удается вскочить, чтобы ударить его вновь и получить от какого-то металлиста в футболке с Green day.
- Лукас! – Одри кричит ему, продирающемуся сквозь толпу фанатов с гитарой за плечами… - останови… останови их, - звучит отчаяние, вытягивая руку и отчего-то смеясь. Он приближается и схватив ее подмышки, взгромождает на стойку.
- На. Сиди здесь. И ноги подбери.
 Драка разрастается,  включая в себя все новых людей. Мелькают только кулаки и лица, то и дело кто-то валится на стойку рядом с ней и салютуя отправляется обратно. Вианн спряталась за колонну..
- Они переубивают друг друга…
Щелкают камеры. Крики «Youtube» все более частые и отчетливые. Чарли выискивает глазами близнецов.  Мимо головы пролетает банка из-под пива…
Они ослепительны – спина к спине расталкивают всех, кто смеет сунуться в сторону Чарли. Генри изящно отправил в небытие солиста местечкового бэнда, треснувшего его по голове бутылкой пива.
- Сукин сын…испортил костюм.
- Да ладно! Давно так не отрывались. – Бэзил разбивает чью-то челюсть и пригнувшись, пропускает удар мимо своей головы, чтобы после сжать руку неудачника в тисках.
Знакомый голос заставляет ее обернуться.
- Все равно… - вопит Патрик, притискивая брыкающуюся Вианн к стойке…
Реакция молниеносна. Руки сжимаются на зачехленном грифе.
I know we’ll make it easy….
Одри выпрямляется во весь рост, и не раздумывая бьет наотмашь. Гитара жалобно мяукает металлическим голосом. Вспышка фотокамеры и тишина. Патрик бледнеет, валится на клетчатый пол, к ногам Вианн, издавая нечто вроде предсмертного выдоха сознания…
- Ты мой герой… - читает она по губам, прежде чем поднять глаза на застывшую вдруг толпу. Музыка звучит в неестественной тишине.
- Идем. – Бэзил помогает ей слезть и они несутся прочь, сквозь мокрые изуродованные силуэты.
Они вылетают в ноябрьский воздух без плащей, оскальзываясь на первых ледяных корочках и хохоча, как безумцы.
- Чарли… ты настоящий герой! – Смеется Бэзил, притягивая к себе и ее и брата. – Черт, - запрокидывает голову, - здесь ведь звезды видно.
- ага. – Вставляет Чарли и трется щекой о лацкан его пиджака.
- Замерзнешь ведь. – Бэзил стаскивает с себя пиджак и закутывает в него Чарли.
- Куда мы дальше?
- А пойдем прогуляемся… Такая ночь! – Генри раскидывает руки и ловит пальцами кирпичную пыль узкого переулка. И они выходят в бесчеловечный свет огней, и идут вниз, слушая свое дыхание и сердце.
- Мне кажется, что я невыносимо пьяна…
- Это зависит от того, чего тебе хочется . – они снова говорят в унисон. – Чего тебе хочется…
- Идти… и не спать… и долго курить. И еще стоять на самом краю пропасти, и еще быть посреди моря, в котором отражаются звезды и плавает светящийся планктон… И упасть, и зацепиться за дерево. Как у Брэдберри… и быть космонавтом. А тебе…
- Чуда.
- Целоваться.
И они снова смеются, так откровенно напоминая детей, сбежавших из Нетландии и пустившихся во все тяжкие не раздумывая. Чарли кружится под их фальшивые напевы, танцует поочередно, то с Бэзилом, то с Генри… 
Музыка звучит из чьего-то окна.
- Знаешь, что это за группа? – Спрашивает она.
- Нет.
- Raised by swans. Они потрясающие. Я подарю тебе диск…
И они кружатся уже втроем, - ее руки на их плечах, их – на ее талии. Ноги заплетаются, но им тепло и легко.
А нежность поет о том, что они не были молоды, что они – вся вселенная.
- Сейчас мы игнорируем тысячи вещей. – Вдруг говорит Чарли. – Это из-за того, что мы влюблены или из-за того, что мы молоды?..
- Думаю, мы просто пьяны в стельку. – Генри размыкает кольцо рук и щелкает зажигалкой. – Идемте.
- Ага. – откликаются в унисон Чарли и Бэзил.
Проспект кренится вниз, сквозь фонари, к запаху реки и колонам кленов, заслоняющих луну и окна. Ночь кончается ветрами, налетевшими с севера. Ни единой машины, ни единой души, спят даже кошки.
- Я устала. – Она разувается и, держа туфли в руке, делает несколько шагов.
- Сядем. – Решает Бэзил.
Они закуривают вновь, и сигарета идет по кругу.
- Почему у меня дурацкое чувство, что так и должно быть? – Чарли кутается в пиджак. – Что мы красивы и молоды… и нам все можно.
- У тебя столько вопросов, - Бэзил вытягивает ноги, опустившись на скамейку под фонарем. – Поразительно, что задавая такие вопросы, ты бываешь так жестока. Знаешь, после того, как ты столкнула нас лбами… - он резко перескакивает с темы на тему,  нелепые признания сыплются с разбитых губ, а после он смеется… - короче, этот чертов фонарь светит мне в глаз…
Чарли усмехается, а голова Бэзила падает ей на плечо.
- Бэзил…
- Не буди его. – Наклоняется к ней Генри.
- Он очень смешно спит. – Чарли гладит Бэзила по волосам над ухом. Ночь полнится запахом стали. Старый, барочный дом нахохлился на краю набережной, став похожим на филина. – Ты все-таки напоил меня…
- Мда. – Тянет Генри. – не тот эффект. – Они смеются вместе.
- Генри… я хочу задать тебе один вопрос… Ты хотел бы остаться один? Ты знаешь, о чем я. Не иронизируй… - Глаза закрываются, а ощущение алкоголя саднит горло. Плохо будет завтра… а пока еще не расцвело им можно все. Дети ночи и золота. Квинтэссенция праха.
- Каждую секунду…– Становится серьезнее Генри. Его тонкие ноздри дергаются, ловя аромат сырости и палой листвы.
-Искренне врешь… - Чарли поддается ощущению тепла и опускает лицо, целуя волосы Бэзила.
- Неправильный ответ. – Рука Генри протягивается к ней, блеснув тяжелым кольцом на мизинце… на кольце корочка крови. Пальцы мягко склоняют ее голову на собственное плечо, зажимая подбородком и стискивая руки. – Вот так…
В городах не существует ночных птиц.
Глава шестая.
Одри закусывает губу. Воспоминания о вчерашнем или позавчерашнем – как посмотреть, вызывают нахальную улыбку мгновенно, как и расширение зрачков.
Они проснулись от рева мотора чужого мотоцикла, всколыхнувшего утро, умытое росой и согретое солцем – его капли, золотыми листьями усыпали аллею. Чуть поодаль, неистово орудует метлой пожилая женщина в рабочем комбинезоне,темно-синей с белыми полосами. Листья, сокрушаемые метлой, мнутся и беззвучно молят о помощи. А она сгребает их в кучи, чтобы после разпихать по полиэтиленовым мешкам и отправить на свалку, где они сгниют вместе с прошлогодными письмами и еженедельными газетами. Все будет ярким и шуршащим… Все будет окружено птицами и былью. Листья не верят в сказки.
- Чарли… - Близнецы смотрят на нее сверху вниз. – Чарли, проснись…
- нет, Тэд… уже бесполезно просыпаться. – бормочет Чарли, утыкаясь носом в чье-то плечо.
- Тэд?... – Лицо Бэзила вытягивается. Генри пожимает плечами.
- Чарли…
Женщина все ближе, и до них долетает ее хрипло-нравоучительная брань.
- Охломоны малолетние… пьете ночами, кувыркаетесь, а нормальные люди работай. Транжиры! Папенькины средства на водку. Споили бедняжку, а она… Золотая мОлодешь.
- Заткнитесь. – Повышает голос Бэзил. – Она же спит…
- Накачали… наркотой поди… - женщина продолжает бормотать нечто гневное, все яростнее сметая листья.
Чарли открывает глаза и ждет, пока мир сфокуссируется на краешках контактных линз… Голова трещит и хочется пить.
- Как ты?
- Воды бы….
- Первая взрослая вечеринка Чарли удалась! – Они хлопают в ладоши и помогают ей поднятся.
- Не первая...
Дверь машины плавно закрывается, и Бэзил вскрывает бутылку минералки, а Генри уже запивает ею нечто против похмелья…
Дом встретил ее тихо, неразобранная постель  и прохлада. Никаких записок на столе или сообщений на автоответчике. У них были дела по-важнее. Хорошо, если так...
- Одри. Нам нужно очень серьезно поговорить. – Отец сегодня завтракает со всеми, вернее, с ней и мамой и малышкой. Ру и Мэт в математическом лагере. – не спешит на работу, как обычно торопливо поцеловав маму в уголок губ и шею. Нет. Он смотрит слишком прямо и дышит слишком ровно. Чарли спускает ноги со стула и берет вилку и нож как положено.
- Какие-то неприятности, пап? Если это по поводу оценок, то я просто пропустила семинар – сегодня же все исправлю. Даю слово.
- Рассеянность. – Отец морщится. – Нет, Одри. Это по поводу АСсириса.
- Что? – Мать бледнеет и роняет кувшин. Молоко разливается по кафелю, белые брызги светятся на фоне своих же синих теней. Звук стекла похож на кошачье мяуканье. Звук касается ее плеча и говорит «Держись». – Рэй, ты не можешь….
- Я глава департамента, Валлери.
-  Ты не можешь превратить своего ребенка в солдата! Я не дам своего согласия на это.
- А что ты хочешь? Хочешь, чтобы ее согнали в общий лагерь. Ты знаешь, что они превратят остальных в пушечное мясо. Проект Ассирис – единственный способ остаться человеком в этой стране. Они уже сегодня придут в лицей, медицинский осмотр. Чушь собачья…. Отбирают годных для армии и тех… - он запнулся. – кто способен пилотировать Ассирис. Им мало тех, кто хочет крови, Валлери.
- Зачем втравливать в это детей? Мы ведь можем уехать… пока еще не поздно.
- Мир перестал быть безопасным…
- Может, кто-нибудь спросит меня? – Вдруг вскакивает Чарли. Тэд оборачивается и тут же оказывается рядом, держит ее за руку, шепчет о том, что… - Может быть хватит говорить так, будто меня здесь нет?! Ты хочешь сделать из меня солдафона,  Рэй. – Чарли никогда раньше не звала родителей по имени. Никогда. - Отправить убивать. А ты – она переводит взгляд –Дрожишь за «своего ребенка», Валери. Это эгоистично. Вы оба к этому меня готовили? К тому, чтобы я не боялась падать, потому что я – часть Ассириса. О-ля-ля! Я не герой, и… вы обещали оставить меня в покое, хотя бы на время старшей школы! Я… я должна играть Джульетту в школьном спектакле. – Вдруг срывается она. – Скажи им, Тэд! – чарли смотрит мимо их голов и подносит руки ко рту. Нет… только не это…
«Они снова разлучат нас», - проносится в голове.
- Тэд снова здесь? – Спрашивает отец. – Я поговорю с Саото. Ее терпия не помогла… Я этого так не оставлю.
- Не смей. – Вдруг говорит Чарли, уставившись в пол. Голос металлический, как пластина и глухой, почти жестокий в своем умолении. – Я стану пилотом Ассириса… хочешь ты этого или нет, – она поднимает глаза на залитую слезами Валери, - но не смей забирать у меня Тэда.
- По рукам, милая…
…
- Чарли! – Близнецы довольны собой. – Ты уже прошла мед осмотр? – У обоих закатанны рукава на правой руке, прижатой к груди. Чарли рассеянно кивает. – Что они сказали тебе? Чарли… на тебе лица нет. – Они говорят в униссон.
- Я в порядке. Просто родители заставляют меня уехать, вернее сменить школу.
- Что? Мы ведь только подружились! – Бэзил хватает ее за запястья. – Нет… мы… мы должны пойти с тобой.
- нельзя. – Отрезает Чарли. – У меня… кончились сигареты.
- Идем. – Генри ведет их через толпу в сторону крыши. Ноябрьское солнце низко и кажется, что все дневное время – период перед закатом. Цветные облака, словно растворенные листья, нависают над головами и ловят ртом струйку дыма от ее сигареты.
- Одри… - говорит вдруг Бэзил. Безукоризненные интонации слепы, но он все еще ищет маски, скрывается за Генри, понимая, что проиграл, назвав ее имя. – Это из-за работы твоего отца?
- Нет… да. Так просто будет лучше. Откуда вы знаете?
- Мы соврали. – Генри отошел на противоположный край площадки и встал на самый край, по-птичьи раскинув руки.
- Проект Ассирис. – продолжает Генри. – Там были имена пилотов. Генри Фэндер. Код: Барнаби…
- Бэзил Фэндер. Код: Фокс.
- Одри Фрателли. Код… Чарли. – Шепотом произносит она и роняет сигарету. Рыжие пепелинки раздувает ветер, и они так обреченно дышат, пытаясь не гореть, не отдавать свое тепло…
- С этого все началось. – Бэзил смотрит в упор, не давая солгать или струсить. - Прости, Чарли. Мы шпионили за тобой, собирали информацию… из-за списка пилотов, или кандидатов в пилоты, таких как мы… таких еще много.
- Просто мое имя красиво звучало? – Спрашивает Чарли, саркастически прищурившись.
- Нет. – Ответил за двоих Генри. – Просто ты красивая. Вот и все.
- Что мы будем делать дальше? – Чарли смотрит на башню, на рвущиеся за ее белой спиной облака, на купол неба и света. Смотрит открыто, не прячась за ресницами, и не боясь увидеть лишнее. Бэзил кладет руку ей на плечо… Оно теплое и дрожащее.
- Сражаться. – Он помедлил. – Сражаться за свое солнце.
- Наше. – поправляет Генри. – Теперь это наше солнце.
…
- Загрузка завершена, милая… - Он делает пометку в одном из бесконечных графиков, прикрепленных к его планшету. Отец не использует электронных устройств, когда дело касается Ассириса.
- Да пап… - в позвоночник вгрызаются синхронизаторы. Каждая мышца является точкой, каждое сокращение сердца – колебание мотора. Ассирис чувствует пилота. Ассирис часть пилота. Так будет. – Пап… может, мне стоит называть тебя «командующий» или «сэр», или выдумать нечто забавнее, а?
- Нет, милая. 5 ноября, семнадцать сорок один. Код: Чарли. Тест на синхронизацию произвольных сокращений. Старт.
Одри в тысячный раз сжимает и разжимает кулак, делает несколько прямых ударов, шагает вперед и присаживается, уклоняясь от искусного удара воображаемого противника.
- Одри, ангар не настолько велик…
Внутри кабины мир кажется искаженным, алым с тонкой прослойкой матрицы. Каждый предмет имеет в ней свое место, координаты и точки. Вот весь наш мир – никаких ощущений, кроме запаха озона. Ассирис не так уж и велик – шестьдесят семь метров. Двадцатиэтажная высотка в центре ему по плечо. Чарли вообще не велик. У него птичьи кости.
- Я блестяще синхронизируюсь с Чарли, папа. Почему мне нельзя стрелять или сражаться? Почему все, что я могу – занятия аэробикой? Скучно.
 Ассирис складывает руки на груди, и набычившись, отворачивается. Смешно смотреть, как гигантская смертоносная машина изображает маленькую Чарли.
- Никаких эмоций, Одри. – его голос строг и холоден.
- Да, папа. – Одри выпрямляется вновь. Пальцы застывают на блоках управления. Потенциальные белые цели маячат у ног, проводя сотни измерений и расчетов. Это система невозвращений.
- Командующий Фрателли! – голос в динамике сдержанно обеспокоен. Он говорит о том, что белые танки Федерации уже на границе,говорит о самолетах,  что их более ничего не сдерживает, что это приказ…
Она смотрит вверх, инстинктивно ища ответа отца, хмурящего брови на экране.
5 ноября. Восемнадцать ноль-ноль.
Война началась.
Вспышка света пронеслась над выжжеными осенью полями, полегшая трава растворилась в пепле и пыли, огонь взметнулся к облакам и опал, чтобы расползтись о горизрнта. Это предупреждение.
- Мы собьем его? Собьем самолет?
- Это будет означать конец переговорам о мире… Нет, не предпринимайте ничего… пока что.
- Командующий Фрателли. Говорит  Генерал Фэндер…– это чужой голос, глубокий и властный, вызывающий ощущение костлявых пальцев, сжимающих загривок. – Это приказ. Проект АСсирис активирован. Добро пожаловать в строй, Одри. – Это сказанно снисходительно, с безжалостной издевкой.
- Да, сэр.
 Отец сжимает переносицу в щепоть.
- Сколько пилотов сейчас в штабе?
- Трое, сэр. Фокс и Барнаби, и… - отвечает его ассистентка, темноволосая и полноватая заучка.
- Я понял. Отправьте Фэндеров.
- Но пап….
- Одри, это приказ.
- Я же… я…
- Останешься здесь. – металлические нотки его голоса также жестки как и гладкие стены ангара. Огромное пространство заполняется этим «Останешься здесь». Одри поднимает голову, провожая взглядом Фэндеров, идущих по стеклянной галерее наверху. Алые синхронизационные комбинезоны и полуоткрытые шлемы. Они кажутся еще выше и еще рыжее.
Они будут сражаться, будут героями… они оправдают ожидания их отца.
Фокс и Барнаби.
…
- Как себя чувствуешь? – спрашивает у брата Бэзил.
Лицо на экране морщится, и он хрустит светлой шеей.
- Спина слегка затекла. Уже… - Он смотрит за него, на экран, гдеразливается выжженная река смерти. – Сейчас северянам  будет жарко.
Одинаковые улыбки на одинаковых лицах. Шлем замыкается вокруг висков.
- Повеселимся, Фокс…
В глазах Фокса зажигается сине-лиловый огонь, тень самолета падает на плечо... и он оборачивается, вскидывая огромный автомат, напоминающий бластер. Выстрел, еще выстрел… Барнаби прикрывает спину. Пилот еще пытается уворачиваться и катапультироваться, но его разносит на кровавые кусочки ударной волной.
- Упс, вот незадача.. – Смеется Бэзил. – Так просто. Займемся танками?
- Спорим, что я уделаю больше, чем ты?
- Ха. Попробуй.
Они раскидывают смертоносные машины как иргушки, выстрелы царапают обшивку и отскакивают прочь.
- Ууу, наверное это больно.
Генри смеется и с размаху ударяет кулаком о землю. Волна сметает и переворачивает белых черепашек.
Верх!
Шквальный огонь десятков бомб обрушивается на Фэндеров проливным дождем. Инстинктивно заслоняя руками голову они вырываются из круга оцепления.
- Какого черта! Бэзил, прикрой меня!
- Есть. – Бэзил отстреливается, сдерживая локтями отдачу. Синхронизатор локтя отошел, обжигая раствором кожу. – черт…
- Пришлите самолет.
Место залитое спекшейся кровью, искореженные танки, корпуса самолетов. Барнаби замер над Фоксом, усевшимся на земь, скрестив ноги.
- Мы возвращаемся.
…
- Какого черта вы красуетесь на поле боя, Фокс? Вам было приказано разобраться с ними быстро. Это только первая из их атак. Это непрофессионализм.
- Вы требуете от мальчишек профессионализма, командующий Фрателли? – На пороге человек из департамента. Внешность арийца и седые волосы при отсутствии морщин.
Кабинет полон кофейных зерен и осеннего ветра, колыщущего полы халата командующего. Он ученый, не боейц, но…
- Ваши пилоты некомпетентны, неподготовленны, безответствененны. Вы работали над синхронизацией с органическими частями экзоскелета, но не учили их драться. Смешно, командующий. Вы уникальны, и поэтому вас не разжалуют, но имейте в виду, не всякий, кто способен на бой умеет его выиграть.
- Да, сэр. – Командующий встал и вытянулся.
Неказистая белая маска его лица приняла желтоватый оттенок ламп. Генри сделал шаг назад, задев запястье Бэзила, стоявшего позади.
- Вот приказ о назначении меня ответственным за проект Ассирис. Отныне Ассирис считается несуществующим до того момента, пока я не решу, что ваши люди готовы сражаться. Вам ясно, Фрателли?
Уничижительное обращение без чинов и имен. Командующий вновь, сковзь зубы повторяет:
- Да, сэр.
- Можете идти, и… агент Фэндер. – Они оборачиваются по команде;взмыленные от пота и пошатывающиеся от нервного напряжения. – не разочаровывайте более папочку, вам ясно?
- Предельно. – Отрезает Генри, хлопнув дверью.
- Скользкий тип. – комментирует происходящее Бэзил.
 – Если я не смою с себя пот я растворюсь…
…
Одри провожает взглоядом тяжелую каплю, стекающую по пряди челки. Стерильно-белая раздевалка дробится рядами кафеля и шкафчиков. Сине-лиловые тени у самых стоп предметов и матовые створки дверей… Звук душа и веселящихся голосов ранят…
Смятая рубашка падает на пол, поверх все еще влажного контактного комбинезона. Мокрые пятна проступают на полах плеч и груди…
- Одри… - Мокрая рука Бэзила легла на плечо.
Узкая полоска полотенца на его бедрах сбивается в сторону, блестящие холодные капли окутывают тело словно туман.
- Что вы здесь делаете?
- У пилотов общая раздевалка.
- Ясно.
- Это значит, что тебе даже подглядыать за нами не нужно. О-ля-ля! А…Ты расстроена?
-Нет.. то есть, немного. Это было мое задание. Мой шанс доказать ему, что… - в голове проносится «что я стою его ожиданий» - не важно.
- Вот как. – Смягчается вдруг Генри. – Поверь мне, Одри, на его месте я бы никогда не отправил тебя воевать.
- Хорошо, что ты не на его месте.
Хлопнув дверью шкафчика, она растворяется за матовой дверью.
…
Алгебра дается ей легко, если слушать то, что говорит все еще заикающийся практикант. Он снимает очки и кладет их на стол, подвинув кончиками пальцев.
- Чарли,.. – Кейт касается ее руки. – Коваьски изменила пьессу, думаю, тебе понравится. Приходи сегодня, хорошо?
- Да, конечно. – Чарли переписывает формулы в конспект и обводит красным маркером. Следы проступают на обратной стороне страницы.
- Картер сегодня болеет. – Продолжает Кейт.
- Вы созванивайтесь?
- Нет, мы соседи, но это ничего не меняет. Он со всеми так.
- Отстранен, вежлив и добр?
- Он не добр, он просто… просто воспринимает это как работу. Я долго его знаю, Чарли, и, такое чувство, что не знаю вовсе.
- Понятно. – Чарли отрывает глаза от конспекта. – Генри говорит, что Картер высокомерен и так строит свою жизнь – на интриге, но я с ним не согласна. Он просто самодостаточен, но тем не менее чувствует течение. Это правильно, на самом деле.
- Чарли, ты хорошо чувствуешь людей.
- Нет, вовсе нет.
- Как можно писать такие прекрасные стихи и не чувствовать людей?
- Достаточно ощущать самому. Дистанция между людскими переживаниями помогает поддерживать отношения в тонусе – говорить об искусстве и книгах, и погоде, политике, смешных случаях из детства.
Кейт внимательно следит за тем, как Чарли произносит слова, изредка кивая и почти перестав моргать.
- Звучит воодущевляюще.
- Ага. Мне нужно записать задание…
- Чарли, ты же вариант C? сколько у тебя получилось в последнем уравнении?
- Х равен +\- 2.
- Круто, у меня так же. Получила баллы за пробный?
- Девяноста два, я в последней задаче график не перенесла на бланк. А у тебя?
- Восемьдесят четыре, я не стал ее решать. Вообще, все эти экзамены и тесты с самого начала года просто тупость, я серьезно, нас учить нужно, а не проверять.
- Так бывает, Джон, ты идешь на репетицию сегодня?
- Да, все обязаны присутствовать, ты ведь найдешь Фэндера?
- Они сами меня найдут. – Улыбается Чарли.
- Повезло тебе… - Тянет Кейт, собирая сумку. – Они классные, и сразу двое… вы с Бэзилом встречаетесь, да?
- Нет. – Чарли несколько смущена. – Нет-нет, мы просто друзья.
- Девушкам часто так кажется. – Бросает им Джон, сбегая вниз по лестнице. – Пока. До свидания, Пендергаст.
- Мистер Пендергаст. – поправляет его практикант, что заставляет девушек прыснуть.
- Пока… - Машет ему рукой Кейт. Чарли поднимает знак Victory. – Какие у него ресницы… - Тянет Кейт.
За окном бьют в стекло ветки, а здесь так уютно, несмотря на то, что пахнет алгеброй.
- У Льюиса длинные ресницы… - вдруг роняет Чарли.
- Что?
- Нет-нет… ничего.
…
Дорогой Льюис,
Как ты себя чувствуешь?..
Знаешь, формулируя именно этот вопрос, задавая его, обращаясь к человеку здоровому, ведущему свою обычную жизнь, я надеюсь получить хоть сколько-нибудь правдивый ответ. Именно, именно ощущения, что я так ценю, чем могу наслаждаться до бесконечности, что анализирую и коллекционирую, не ища подобных… Именно они.
Впечатления – это детали.
Но, получив стабильный в своей стандартности ответ, я отступаю, пряча разочарование и дежурно бросая, что все отлично, что я рада их ответу. Рада не за них.
Мда, если обо всем этом думать – можно сойти с ума. Сумасшедшая Одри…Чертовски прекрасная картина, не так ли?
Я как и прежде, в состоянии красивого одиночества, близкого к распаду, но все же невероятного, наверное… Я говорю сама с собой, творю глупости, встречаюсь с кем хочу, особенно, с теми кто действительно мне рад.
Не знаю, можно ли отнести к их числу Фэндеров. Они слишком веселы и отстранены для внесения их в некое подобие классификации. Наверное, нам просто выгодно держаться вместе и вести себя как непонятно кто. Только не ревнуй, хорошо, Льюис?
Кстати, у них недавно был День Рождения, относительно недавно, они Весы. Не догадаешься, что я подарила на этот раз.
Генри – духи с запахом океана, коробку мармелада, диск Red Hot Chili Peppers альбом Californication и набор акварельных красок. У каждого должны быть акварельные краски.
Бэзил – постер с сальводором дали, оформленным в большую рамку, тот самый калейдоскоп из заснеженной Москвы, с цветными стеклышками, губную гармошку и самоучитель (я учусь на своих ошибках!!) и Набокова. Приглашение на казнь.
Думаю, он вскоре найдет мое письмо между страниц. Ничего совсем личного, кроме коротких строчек стихов.
Он позвонил мне накануне своего семнадцатилетия, сказал, что прочел об этом  моем блоге. Смешно, правда? Сказал, что мы будем вести себя как фальшивомонетчики, что ему безумно этого хочется – жить так, будто это последний день в его жизни.
Я спросила: «Валятся в кровати и сожалеть о том, что мало путешествовал?»
Он послал меня к черту.
Мы встретились на углу двух улиц, уходящих вниз к реке. Знаешь, все было похоже на тот год, когда река разлилась, и мыс тобой зависали там ежедневно, как красные карпы в пруду. Помнишь тот год, Льюис?
На мне было платье в полоску и плащ, он был в лучшем костюме… мы были в парке на чертовом колесе: кричали о том, что мы будем счастливы и точно не будем спать. Ели мороженое, составленное из семи цветных шариков на брудершафт, мы бродили босиком по палой листве и падали в нее, раскинув руки и взметая листья в воздух, мы были такими живыми на лента фотографий из автомата.
Он сделал вид, что целует меня. Идиот.
А потом были мыльные пузыри и танцы на пристани под музыку из неприличного кабака, где нам не принесли шампанское, но угостили глинтвейном, и мы долго сидели на причале, смотря на звезды и размахивая руками проплывающим пароходам.
Мы были как-то иначе счастливы, а может, просто очень красивы и недолговечны.
«Что будет, если я умру?», - спросил Бэзил, повернув ко мне голову.
«Умрешь молодым и счастливым? Будет красиво и печально… и я всем скажу, что «Он знал, он чувствовал», зная, что это просто фарс» - ответила я, вытянув руки к звездам.
«И все… Будешь скучать по мне?»
«В свободное время» - улыбнулась я, заставив его рассмеяться.
«С Днем Рождения, Бэзил» - говорю я в унисон с часами на площади и беру его за руку.
«Ага, с днем рождения меня…», - повторяет он и хмурится, и долго смотрит вдаль, «Одри, знаешь, ты мой лучший друг…»
Вот так. Я знаю, что он не влюблен в меня, и от этого мне легко. Я знаю, что я просто заменила кого-то важного, разбившего его этим летом. Сисилия, ее звали так.
А я Одри
После, на вечеринке, устроенной Генри в их доме на горе, мы больше пили, чем разговаривали. Он ушел в комнату с кем-то самоуверенным, а потом она убежала раздраженная.
Льюис, зачем я пишу тебе все это?
К слову сказать, я, скорее всего, отрекусь от Глена. Ничего не меняется, как и прежде мой телефон не принимает волны его далекой мысли, а мой эгоизм не позволяет мне коснуться виртуальной клавиши его имени. Черт.
Наше одиночество – плод нашего эгоизма, глубочайшего и прочного. Он пустил корни в каждой душе, превратил в ад, существование этих душ и сделал способных думать безнадежными. Фатально.
Неужели все так просто пройдет, правда… Мне почти не больно. Это уязвленность, и обида на то, что это самое прочное Я стало невероятно уязвимым. Я мечтаю о щите, о том, чтобы скрыло меня, делая неуязвимой и недосягаемой для всего того, что отравляет мои пальцы, заставляя их косноязычно корчиться. Нет, я хочу продолжать писать, писать красочно и чувственно, но почему, почему я не могу писать о счастье? Почему я не чувствую чужой любви? Почему это как оправдание чужих действий, обращенных в мой адрес?
Льюис, почему наши друзья намного лучше чем те, в кого мы влюбляемся?
Я не разочарована, нет, я просто хочу, чтобы это осталось приятным воспоминанием. Ударь по «приятному».
P.S. Когда я слышу звуки Archive – You Make Me Feel, я дышу в ритм и каждой клеткой своего тела чувствую неуязвимость того, чья любовь принята, того, в ком позволено нуждаться.
А я? Я никому не служу.
… Одри перечитывает сцену недодня рождения снова и снова, и слова отдаются в голове чем-то похожим на эхо далекой грозы.
- Одри, тебя к телефону. – Кричит из соседней комнаты Ру. – Эй, а ты знаешь, что она не любит срезанные цветы… лучше дари ириски… Нет, это не потому, что я их люблю.
- Ру! – Одри вырывает у нее трубку.
- Да.. это обидно, когда младшая  сестра уводит твоего парня.
- Пошла вон! – Одри хлопает дверью комнаты за худощавой спиной Ру, корчащейся от смеха и торжества. – Ало… Льюис! Как я рада тебя слышать.
- Привет, Одри, я скучал и решил позвонить, узнать как ты себя чувствуешь.
- Я только что задала этот вопрос тебе. В своем письме. Ты получил предыдущее?
- Нет. Одри, я не получал от тебя писем уже почти три недели… Одри?
- Но я пишу их, постоянно. Думаешь, это из-за войны?
- Есть же интернет. Просто отправь мне их. Как дела в лицее?
- Хорошо. Я уже привыкла. Они милые, почти все. Знаешь, у нас так солнечно последние три дня, а меня заставляют, в общем, помогать отцу.
- Понятно. С Фэндерами общаешься? – его голос стал тише.
- Не то чтобы… ну так, приятельски, можно сказать.
Одри понимает, что не умеет врать. Бальзак нарезает круги по аквариуму, напоминая рыжую комету.
- Момент, Льюис, я должна покормить Бальзака, расскажи мне что-нибудь, ага?
- Ну хорошо. Я сдал последний экзамен, поступил, сейчас параллельно занимаюсь одним проектом, связанным с вживлением искусственных конечностей и нервной организацией. Странно слышать да, но я пишу для них сразу несколько программ, основываясь на результатах их исследований. Ты не представляешь, сколько всего мне пришлось прочесть… это, временами, было скучно, но зато прибыльно и плюс всякие гранты.
- Это круто, Льюис, я горжусь тобой, а как же юриспруденция?
- Это в прошлом. Но я все равно буду помогать людям. Меня ждет биологический факультет, вернее, дождался. Первая сессия за плечами.
- Нашел себе кого-нибудь? Я про девушек, а не про соседа по комнате, ты писал, что он выбросил свой стол из окна.
- Да, было дело, - протянул он. - Мы три дня спали с разбитым окном. Холодновато, знаешь ли… Ты чего смеешься?
- Да так, Льюис, ты просто ни капельки не изменился… У меня звонок на второй линии. Повисишь?
- Да, но только не долго.
- Я постараюсь. Слушаю… Бэзил?
- Угадала. Одри, ты знаешь, что нас завтра собирают в пять в центре, тебе не послышалось, в пять утра. Всех. Всех пилотов.
- Что? Нас же всего трое.
- Нет. Не трое, далеко не трое. Мне не нравится данный расклад. Мы… мы залезли к Нему в кабинет. Нет, нас не поймали. Короче, я видел списки, не все, конечно, но среди них много учеников нашего лицея. Я не шучу. И те, кто прошел специальный отбор… Генри просил не говорить тебе, но среди них В…
- Бэзил! Бэзил… - На том конце провода тишина.
- Что это было, Одри? – Вырывает ее из пустоты голос Льюиса. – Это был Фэндер.
- Да, они считают меня своим другом.
- Но вы даже учитесь не вместе. Одри, что за отбор? Во что ты ввязалась?
- Я не могу говорить об этом, Льюис. Пожалуйста, давай не будем продолжать, иначе я положу трубку.
- Я только одно скажу, Одри, если у тебя есть возможность не участвовать в этом – не участвуй. Башня никогда не отпускает тех, кто связывается с ней. Они плохо заканчивают, особенно, так называемые пилоты.  Я видел этих детей в больнице… вы не первые, слышишь? Это…
- Одри. – Голос Льюиса пропадает… еще несколько секунд слышны гудки. Одри разочарованно выдыхает в трубку. – Одри. – Повторяет отец, сжимая ручку двери. – Мне надо с тобой кое-что обсудить. Можно я войду?
- Да, папочка, садись. – Одри опускается на диван рядом с ним. –Ну так что?
- Я знаю, что для тебя это очень важно – новая школа, новые друзья, эти мальчики, Фэндеры…
- Я знаю, что Ассирис дело всей твоей жизни, пап, но я ведь тоже дело хотя бы части ее. Я очень хотела тогда… я была бы лучше, чем они.
- Я знаю, Одри, но ты уверенна, что ты этого хочешь? Пилоты не принадлежат сами себе, они солдаты, настоящие солдаты, в отличие от тех, что бегают с автоматами и играют в войнушку на земле.
- Ты предлагаешь мне сдаться? Я хочу этого.
- Это не игра, Одри. Став пилотом, ты закроешь себе дорогу в большой мир. По-настоящему закроешь. Я говорю это искренне, как твой отец. Я переживаю за тебя, за вас всех…
- Так пошли других, обученных умирать на публику, прихватив с собой пару сотен таких же. Тех, кто лезет под пули, кто пьет кровь на завтрак. Если мы – ваше будущее, то почему бы не отправить тех, кто в прошлом. Глупо переживать… Прости, пап.
- Мы пробовали тысячи раз. Ни один взрослый не синхронизируется с АСсирисом.  Дело, в том. что АСсирис развивается вместе с пилотом. Кровеносная система пилота становится частью кровеносной системы машины, его мозг – мозгом Ассириса, его воспоминания – памятью. Одри, помни, что я очень  люблю тебя, и еще не поздно отказаться от всего этого.
- От того, что ты создал для меня?
- Папа… я уже могу… - Свет падает на ее личико треугольником, выхватив только один болотно-зеленый, не похожий ни на чей другой глаз.
- Ру… - Одри вскакивает. - Какого черта?
- Успокойся, Одри. – Ру хлопает глазками. – Я уже давно это знаю. Про АСсирис.
- Это правда, Одри.
- Знаешь мой результат в симуляторе? Девяносто девять из ста пятнадцати. Выше только твой.
- Ты Фрай? – Одри поднимает глаза. – А ей ты не предлагаешь отказаться?
- Ру входит в команду твоих операторов. И еще Саото. Хочешь ты того или нет. Они не смогут взять тебя без гарантий. И еще, я знаю, что Тэд снова здесь. – Он многозначительно смотрит в угол, где висят иллюстрации молодого римского художника, встреченного Одри на прошлых каникулах. Несколько его писем до сих пор закрыты в ящике стола. Он неудачник, но хорошо рисует несуществующие дома и рыжих девушек. Так он писал.
- Он не там. – Бормочет Одри, заставляя Ру рассмеяться. – Он сидит на спинке дивана рядом с тобой. Ему не нравится то, что ты говоришь. Тэд говорит, что это из чувства вины, и еще, что ты боишься за меня, и еще, что он тоже боится, и что я ничего никому не должна… и что многие умрут только потому, что я прикажу АСсирису сделать шаг или два. Тэд в меня верит, в отличии от тебя, папа. Я хочу, чтобы ты верил в меня, потому что я люблю тебя. Правда-правда.
- Мои милые девочки… - Отец притягивает их к себе, целуя в растрепанные макушки. Одри смотрит в глаза Ру, лукавые как солнце.
«Какого черта, Ру? Не ввязывайся в это… внутри АСсириса никто не сможет защитить тебя… а я… я не нуждаюсь в помощи»
«А кто защитит тебя, Одри? Кто отвоюет тебя у всех них? Кому из них ты доверишься?..»
«Никаких боев?»
«Идет»
Одри еле заметно кивает, обращая внимание на звуки виолончели, втекающие в окно. Он снова играет Баха? Остановился. Старик говорит с кем-то… с кем-то давно забытым и, кажется, мертвым.
И вновь башня, отражающая свет луны, как белая стрела или игла, пронзившая небеса. Она засыпает, укутавшись в облака и звезды.
- Ру. – Одри шепчет это телефону, свет выхватывает из тени ее подбородок и шею, оставляя глаза и щеки в тени, прядь ниспадает на лицо… - Ру, иди сюда.
Ру материализуется у ее изголовья минуту спустя, держа подмышкой подушку и белого зайца. Ру считает себя взрослой и сильной, и что бесит Одри больше всего, пытается подражать ей даже в мелочах.
- Мэтт говорит во сне, ты знала?
- Ру, закрой окно.
- Ты меня только для этого позвала? – Она все же подходит к окну, чертыхается, испачкавшись в акварели, задерживается у репродукции звездной ночи Ван Гога, шутя про флуоресцентные фломастеры и  возвращается.
- Ложись. Боже, у тебя ноги ледяные.
- Одри, - заяц летит в угол, а руки Ру смыкаются на шее сестры. – я люблю тебя, Одри. Очень.
- И я тебя, заяц. Лови момент.
- Ну да, это нечасто с тобой случается. Завтра рано вставать, да?
- Проще было не ложиться вовсе.
…
- Промозгло, однако… - Картер зачесывает волосы пятерней и выдыхает теплый воздух в воротник. Рюкзак за спиной невероятно легок, а сонные движения наоборот тяжелы. Улица еще дышит ночью, как мотылек, летящий на дневной свет, брезжащий сквозь шторы туч. Он бредет мимо масок, по трамвайным путям к машине, ждущей его на углу площади. Стеклянная дверь ненавистного кафе отражает погасший рекламный щит. В машине пахнет кофе и булками с корицей.
- Здравствуй, Картер. – Мелани открывает для него дверь, улыбаясь косыми со сна глазами.
- Здравствуй, Мелани. Ты тоже?
- Да. Думаю, это честь для нас.
- Скорее работа. – Реплика заставляет Картера обернуться. Длинные ноги заброшены на боковое стекло минивена, в пальцах зажат старый, пищащий тетрис, длинные шоколадные волосы забраны в шишку на затылке.
- Вианн Роше. – Бормочет она.
- Картер. Филипп Картер.
- Ага.
За всю дорогу она не сказала более ни слова. Картер сжевал свою булку и уставился в окно. Город семимильными шагами двигался назад, протягивая ладонь алого моста, ловящего солнечный свет светом фонарей. Редкие встречные машины проносились со свистом, а тихая музыка из наушников Вианн предавала всему отсутствие смысла. Еще двое спят на переднем сидении.
Картеру хочется оказаться сейчас пьяным и веселым, в карнавальном костюме белого клоуна, хочется орать под чужими окнами и швырять бутылками в котов и влюбленных. И еще Картер помнит, что она ему снилась, кажется, в белом белье. Он гонит эти мысли прочь, вспоминая слова «сколько бы вы отдали, чтобы обладать этой женщиной…»
Он бы отдал себя.
Машина аккуратно припаркована на стоянке, рядом с остальными, точно такими же безликими белыми минивенами, подвозившими остальных. Сколько их будет?
Картер запрокидывает голову, смотря на уходящую в пространство башню. Края не существует.
Коридоры светлые, будто свет не выключают здесь вовсе. Они идут почти строем, таща на себе рюкзаки с учебниками и легкие сумки с формой. Человек в халате останавливается у отсека с круглой дверью.
- Здесь ваше общежитие. Вы будите жить здесь тогда, когда это будет считаться нужным. С левой стороны – комнаты пилотов, справа – операторов. Ваши имена обозначены на табличках. Добро пожаловать в АСсирис.
Гомон стоит, будто они заселяются в детский лагерь, а не в военный объект, ставший опорой всей стране. Картер бросает сумки на узкую кровать, выглядывает в окно, открывающееся автоматически, стоит ему только коснуться красной точки на стекле и думает о том, что ему за это хорошо платят.
Он выходит из комнаты, чуть не стукаясь головой о потолок, что вызывает ехидные смешок у той, что ниже его плеча.
- Одри? –Вопросительный взгляд сверху вниз.
Чарли кажется, что он издевается.
- Картер. И ты здесь. Как спалось?
- Отлично.
- Чарли! – Братья Фэндеры возникают за ее плечами словно аллегории ангела и дьявола, в контрастных водолазках. – О! Безупречный Картер.  Чарли, будешь печенье? С кокосом и шоколадом.
- Ага… буду. – Одри поворачивается к Фэндерам и исчезает за их спинами.
- Удачи, Одри. – Произносит ей вслед Картер.
Близнецы, как по команде, оборачиваются, показывая ему длинные алые языки.
…
- Доброе утро, – командующий Фрателли свеж настолько, что кажется будто он никогда не спит, - простите за столь ранний сбор, но вы понимаете, что есть вещи, нетерпящие отлагательств. Итак, каждый из вас является избранным, носителем уникального генома, позволяющего человеку управлять АСсирисом. Это творение человека – дар миру, щит нашей страны и воплощение ее мощи. Не спорю, на ваши, подчеркиваю, именно на ваши плечи ложится колоссальная ответственность. Вы станете героями, образцовыми гражданами нашей страны. Вас тридцать человек. Вы стоите целой армии.
Он улыбается. Он сделал их таковыми.
- Вы разбиты на десять команд реагирования. Пока функционируют лишь три, но не стоит переживать. Уже через месяц тренировок все десять команд будут сражаться и побеждать. Тренировки начнутся с завтрашнего дня в индивидуальном, подобранном для вас и вашей команды режиме. В воскресенье вы отдыхаете и самосовершенствуетесь.
Он облизал губы – устал говорить.
- Каждого из пилотов обслуживают три оператора. Индивидуальный тренер, знающий все об устройстве вашего Ассириса, он же механик. Ваш личный врач. Будьте готовы к постоянным анализам крови и медицинским осмотрам. И «друг». Это самый важный ваш оператор, отвечающий за ваше эмоциональное состояние, поддерживающий вас в любой жизненной ситуации. Лучше, если это будет некто из ваших родственников или близких друзей. И последнее, единственное правило, которое я озвучу сейчас. Можете злиться, можете радоваться, но… - Он выдержал многозначительную паузу. – Никакой любви. Вы – команда, а не участники реалитишоу. Вы должны быть выдержаны и спокойны. Стабильность психологического состояния невероятно важна для пилота. Надежность отношений – залог долгого и взаимовыгодного партнерства. На этом все. У вас десять минут. Отправляйтесь в свои комнаты, переоденьтесь в контактные комбинезоны, сделанные по вашим меркам. За вами зайдут ваши операторы.
Ропот стих, как только за их спинами захлопнулись дверь комнат.
Чарли привычно следует к шкафу, сбрасывая на ходу смятые вещи. Фиалковый комбинезон заботливо завернут в папиросную бумагу. Рядом бумажный журавлик и фотография ее и отца в дорогой рамке.
- Я помогу. – Ру застегивает комбинезон на ее спине, закрепляя синхронизаторы шейных позвонков. – Ты слышала папину речь?
- Воодушевляет. Он говорил о командах. Кто со мной?
- Рыжие? Фэндеры, разумеется. Я уже говорила с их операторами. Их решили не разделять… они, наверное, обидятся. Кроме «друга». Генри пока еще один.
- Понятно. Крошка Ру…
- Тебе должно быть комфортно. Я занимаюсь именно этим. Твоим расписанием, едой, режимом, отдыхом тоже…
- Они слишком много на тебя взвалили. Ты вообще учишься?
- Да, в школе при Цитадели. Не бойся, я только с виду маленькая.
- Чарли. – Голос незнакомый и тихий, заставляющий их замолчать и обернуться.
«Я уже слышала его раньше», - мелькает в голове Чарли. Шел дождь, как сейчас. Голос. Голос и фортепиано. Голос…
- Чарли. – Он смягчается, как только ее глаза взлетают к его лицу. Черты лица русские, крупные, но очаровательные. У него узкие губы, поминутно растягивающиеся в улыбке.  – Я Клим.
- Очень надеюсь, что ты не мой врач….
- Нет. – Он усмехается. – Всего лишь твой механик и наставник. Подумать только, мой экипаж – Чарли. Честно, если бы умел, то сказал бы, что я об этом молился.
- Круто. – Говорит Чарли, за стеклышками очков. – О боже, ты гетерохром…
- Ну да.
 Один из его глаз кристально голубой, почти бирюзовый, второй янтарно-зеленый. Тепло и холод сливаются в этом человеке воедино, зависая капельками света на кончиках его кудрявых светлых волос до развитых плеч.
- Боже, я обожаю гетерохромов. Это как дар…
- Настоящий дар у тебя, моя дорогая. Идем.
Коридор вновь наполнен телами. Одри оборачивается, чтобы лучше рассмотреть всех.
- Одри, детка! – Руки Вианн смыкаются на ее шее. Защищенное тонким комбинезоном тело чувствует ее тепло и свободную от утяжки грудь. – Как ты? Тебе тоже пришло письмо.
- Скажем так, мне передали его устно. – Одри улыбается широко и искренне. – Вианн.. я так рада , что ты здесь! Это Клим. Кто твои операторы?
- о, крошка Ру! Мило-мило – Это относится уже к Климу. – Мари, ты ее знаешь, и Кацураги, мой тренер.
- Очень приятно.
- Нам нужно идти, вы встретитесь после…
Клим опекает ее в толпе, просто так и должно быть. Он должен быть с ней мил и отзывчив, должен защищать ее от других людей, чтобы она защитила его небеса. Вот так.
Сотни трубочек синхронизаторов втыкаются в тело.
- Ты готова, Чарли. Сегодня все будет гораздо жестче, чем обычно. Я буду корректировать твою технику и тактику по мере продолжения боя.
- Я готова, Клим.
- Прыгаем!
Стены симулятора исчезают, превращаясь в тьму, обладающую голосом Клима.
Фортепьяно и дождь.
Не имеет значения. Скоро все это станет рутинным.
Пахнет озоном. Симулятор моделирует пространство вокруг. Это пустыня под абсолютно голубым куполом неба.
- Оцени обстановку. Где сосредоточенны силы противника?
- Правый фланг. Танки и ракетницы.
- Ответ неверный. С кем разберешься сначала?
- С воздухом.
 Чарли вскидывает автоматы и предотвращает шквальный огонь тридцати боевых самолетов, уклоняется в красивом прыжке от бомб и бежит вперед, сметая на своем пути виртуальных, похожих на американских актеров, солдат. Останавливается и стреляет, уничтожая остатки танков. Самолет сбрасывает бомбы на загривок, разрываясь яркими вспышками, они лишают ее возможности видеть мир вокруг.
Становится жарко. Пот стекает по лбу и шее…
- Черта с два. – Чарли открывает огонь в ответ и вырывается из остатков едкого дыма.
- Люди сообразили.. – голос Клима над ухом.
Внизу, они уже сматывают ее ноги стальными тросами.
- Неа. – Два снайперски-точных выстрела извергают их план в пропасть. – Надоело.
Единственный взрыв превращает чистую синь в заполненный пеплом алым полумрак. Она поворачивается к Климу лицом.
- Ну как?
- Честно? Ужасно, Чарли. Ты сделала это быстро, но потратила слишком много патронов. Это всего лишь первая битва на открытом пространстве. Хочешь отдохнуть?
- Воды бы.
- Ру поднимается, не снимай синхронизаторы лишний раз… На самом деле, мне просто надо было посмотреть как ты двигаешься, даже не обязательно выигрывать. Объясняю, Чарли ты гораздо мобильнее других доспехов.
- Птичьи кости?
- Именно. У тебя есть крылья, Чарли. Тебе нужно научиться их чувствовать. Начиная с этой минуты, мы забываем слова  «пилотировать», «управлять», «сражаться» и «останавливаться». Ты летаешь, Чарли, ты можешь летать…
- Тогда начнем?
- Определенно.
И действительно, стоит ей только зажмуриться, как Чарли выпрямляется и из его спины появляются оперенные металлом крылья, реактор угасает, перераспределяя энергию. Еще мгновение…
«Я горжусь тобой, Одри…»
- Отлично, Чарли. Загружаю мир.
Это воздух, где-то над облаками. Она одна и существует только свет огромного солнца, уходящего в кольцо белых светящихся астероидов. Звезды над головой мелкие, как речной жемчуг, «внизу» - не существует.
- Здесь красиво.
- Не отвлекайся…
Он появляется откуда-то справа, огромный, лилово-черный, с квантовым мечом в левой руке и наносит удар.
Одри заслоняется двумя скрещенными руками и отбрасывает его в сторону, взмывает вверх и бьет сверху. Черный отвечает мощным хуком в подбородок. Чарли крутит в воздухе как потерявший управления вертолет. Успокоиться. Главное, успокоиться…
Он добивает ударом меча в печень, заставляя Чарли выгнуться. Удар уходит в сторону и Черный вспарывает ей горло. Раствор плещет в стороны, уровень синхронизации падает.
Паника внезапно захлестывает Чарли удушливой, смрадной волной.
Нет, бой не окончен.
Она использует свое падение и ноги Чарли обвивают шею черного, сворачивая ее на 180 градусов.
На этот раз его черед плескать истекать раствором.
Экраны разом гаснут, оставляя ее в темноте.
- Ты мертва, Одри.
- Печально. Клим… можно я побуду здесь немного.
- Не глупи, Чарли. Это всего лишь первый день.
Чарли поднимает глаза. Отец в командном пульте. Только не сейчас.
- Папа, я…
- Будешь продолжать и достигнешь успеха. Я горжусь тобой, Одри. Клим разъяснит тебе ошибки и проработает с тобой нужные удары. Саото сегодня больна, так что ее подменит медик Фэндеров. Машина отвезет тебя домой…
Инструкции. Инструкции. Инструкции.
Генри стирает пот со лба. Руки спутаны в струнах синхронизации. Повсюду инерция воображаемого боя. Кто это был? Кого он сломал пополам, прежде чем очнуться от того, что ему свернули шею? Кто был там внутри?
- Баранаби… - Марк стучит пальцами по его барабанной перепонке там, на другом конце искрящегося провода. – Ты мертв, Барнаби.
- Кто это был? Он не был воображаемым, так ведь, Марк?
- Да, ты прав... – Марк замялся. – Мне не позволено говорить этого тебе.
- Не позволено говорить, кто надрал мне задницу?
- Анри…
- Что она здесь делает, Марк?! Какого черта, ты привел ее сюда? Я не просил. Я ни о ком не просил.
- Это не в моей компетенции, Барнаби. Мишель твой третий оператор.
- Ты нанял мне бэбиситтера?
- Не я.
- Какая, к черту, разница?
- Ты любил ее в детстве, возможно…
- Нет! – Рявкнул Генри. – Мне не нужна ее забота.
- Как знаешь, Анри.
И его французское имя растворилось в искусственной металлической тишине.
Генри склонил голову на руки, плечи неестественно задрожали.
И он закричал, пронзительно и зло, скованный по рукам и ногам прошлым, утопающий в озоне и утробном алом.
Он закричал безмолвно, зажимая рот обеими руками и вздымая вверх мокрые, слипшиеся ресницы.
…
- Одри… - рука Генри повисла на ее плече.
- Почему ты все еще в комбинезоне? Генри… что с тобой? – девушка приподнимается на цыпочке, силясь рассмотреть печать события на его лбу.
- Наверное, я соскучился. – пальцы делают полукруг по ее щеке.
- Генри… -отчего она замерла, отчего внутри сжимается нечто нехорошее, предвещающее страх и почти физическую боль. Такую боль не выковырять пинцетом, она знает это. – Прекрати, Фэндер.
Это как прививка, как торопливое спасение своего спокойствия.
- Это жестоко, Одри. Ведешь себя со мной как со всеми. – Затылок вдруг больно впечатывается в стену, до звезд на ресницах. Истощенное синхронизацией тело Генри нависает на ней, прижимая узкие предплечья к стене.
Почему коридор пуст? Почему нет Бэзила? Почему он говорит все эти вещи…
- Прости меня, Бэзил… - Вдруг шепчет он и склоняется к ее губам.
Одри зажмуривается и отворачивает голову, как отворачивают голову рассерженные женщины, когда не хотят, чтобы их целовали.
- Это было смешно, – говорит он так, будто ее губы могут слышать и понимать чужую речь по колыханию воздуха. Сейчас они разделены его пальцами. – Я не хотел напугать тебя, но…
Одри испытывает дикое желание ударить Генри по щеке, однако ее рука сжимается в кулак и глухо стучит в стену за ее спиной.
- Одри. – Дверь открывается бесшумно, впуская в чрево белой комнаты ее спину и руки и плечи, и рыжую шевелюру… дверь обезглавливает больной взгляд Генри, оставляя ее один на один с собственной тенью.
Оборачивается, щурясь на свет.
- Привет. – Вианн стоит напротив, у окна… свет стекает с ее бархатной спины, разделенной геометричными тенями и лямками бюстгальтера. Кофе-машина шумит, выдавливая из капсулы сухие сливки. Она как ни в чем ни бывало наливает две чашки горького американо и опускается на кровать. – Садись, Одри…
- Ты не оденешься?
- Я думала, что тебя это не смущает.
- Смущает. – Перебивает ее Одри. – создается эффект иллюстрации, или порно. Прости, Вианн, ты знаешь, что я редко слежу за языком.
Подчеркнуто вежлива. Если бы.
- Он приставал к тебе.
- Он хотел меня поцеловать.
The XX поют Together где-то под потолком.
«Нам не нужно говорить. Я чувствую все то, что ты когда либо чувствовала»