Мементо мори Поэма

МЕМЕНТО МОРИ*
      
I
Не угадать, в каком из дней,
И у какого перевала
Настигнет смерть среди камней,
Подстережет  из-за дувала**.

Когда кончаются силенки,
А пули щелкают над ухом,
Не дай вам Бог искать в “зеленке”.***,
И выбивать от-туда “духов”!

А тот, кто видел эти склоны,
Не раз кошмарным вспомнит адом
Машин горящие колонны,
Душманские в пути засады…
II
И вот, узнавший не по книжкам
Цену и радости, и горя,
Идет по улице парнишка
С наколкою “Мементо мори”.
   
О ней и говорить неловко,
Из серии “нет в мире счастья”,
Невзрачная татуировка
На тыльной стороне запястья.

Такая глупая деталь…
Да только не судите слишком.
Ведь дома спрятаны медали
У неприметного парнишки.

Ему уже не целят в лоб —
В родной толпе, ведь, не на танке,
И он пока живет взахлеб,
Вовсю дорвавшись до “гражданки”.

Он из счастливцев — не убит,
Но встанет перед ним задача:
Принять знакомый, вроде, быт,
Где вещи по-иному значат.

Совсем не то в огне войны
Несбыточным казалось благом,
А здесь в большой цене… штаны
С наклейкой иностранным флагом.

Тогда он знал, кто враг, кто друг,
И вот совсем иные нравы,
Когда нельзя схватить хапуг
И на подонков нет управы.

Да. Здесь не падают в крови.
Она под пулею не брызнет.
Здесь все советуют: “Живи
И все бери от этой жизни”!

“Достать” помогут и штаны,
Пусть с переплатою в полсотни —
Покажут взглядом со спины
Барышника из подворотни.

Тому ж важней всего “навар”—
(С такими не ходил в разведку)
Он демонстрирует товар,
В чужую тыча этикетку.

Солдат все видит, не ослеп,
Но так бы дал дельцу по роже,
Но не понять тому, что хлеб
И жизнь сама штанов дороже!

Попробуй это объяснить
Тому, кто жить привык по блату,
А как ему, скажите, жить —
На смерть ходившему солдату?

Везде “услуга за услугу”,
В общеньи с ближним—не робей!
И все общаются друг с другом
Лишь так: “Ты мне, а я тебе”.

И всюду темные делишки,
(Но кто-то ж  честно тащит крест!?)—
Все вызывает у мальчишки
Категорический протест.

И нетерпимость проявляя,
Уж так ли он не прав кругом,
Барышника отождествляя
Почти что с классовым врагом?

И видно, суетной и мелкой
Он жизни признавать не станет.
Он к ней с иной подходит меркой,
Отвоевав в Афганистане.

И с чем бы ни пришлось столкнуться,               
Стоять не станет в стороне:
Ведь впору делать революцию
Не где-то — в собственной стране!

III
А мы бы попытались сами
В самозабвении своем
Взглянуть на все его глазами,
Спросить: — А так ли мы живем?

Ведь можно жить и не вникая,
И в споры не внося апломб,
Пусть в мире правда есть такая:
Дамоклов меч запасов бомб.

Да что там бомбы на планете!
Кто из-за них сейчас не спит?
Но вот и нам, и нашим детям
Другое угрожает — СПИД!

А там еще похлеще страсти,
И даже если мир — не в клочья,
То тысячу других несчастий
Нам футурологи пророчат.

Но равнодушно сердце бьется,
Криви душою, не криви,
Но лишь “живи пока живется”
У обывателя в крови.

И он как-будто бы устал,
И дел ничьих ему не нужно,
И где-то там Афганистан
Оставить может равнодушным.

IV
Возможно, бывшему “афганцу”
Такой покажется страна.
Да просто ль сразу разобраться
В как-будто мирных временах!

Вину объявлена война —
И дело это не простое,
Но просыпается страна
От многолетнего застоя.

И постепенно людям в мысли
Зерно сомнения селится,
И видно, вправду все зависит
От их, от жизненных позиций.

Не то, что там, в застойном времени —
Такой в сознании скачок!
История еше оценит
Того,  кто первый дал толчок.

Не все на пройденном пути
Уж превозносят до небес,
И срочно нужно нам пройти
Экономический ликбез.

И не манипуляционные
Нужны тут меры, не возвания,
А вправду революционные,
Крутые преобразования.

Без строгих знаний никуда нам,
Экономистами добытых.
Их род восходит до Адама,
Но не того, другого, Смита.

И из газет и пухлых томиков,
К нам мысли четкие пробьются,
Что именно на экономике
Замешаны все революции!

Готовы ль вновь идти на подвиг
С войны пришедшие ребята,
И что теперь найдет свой отклик
В душе у нашего солдата?

На жизнь,  на новую  настроенный,
В нее вникая  понемногу,
Знакомый наш, недавний воин
Какую в ней найдет дорогу?

И все ж искать придется место,
Пусть перестроиться непросто,
Когда уже открытым текстом
Звучат нелегкие вопросы:
   
Чего нам следует бояться,
К чему осознанно стремиться,
Чтоб наша “интенсификация”
Не вылилась в “интенсификцию”.

Ведь есть враги у перестройки
И могут напустить туману,
С трибун ораторствуя бойко,
По сути “контрас” и “душманы”.
 
     И тут надежный нужен компас,
Чтоб по науке, только, Бог мой!
Как ловко, все же, эти “контрас”
Науку подменяют догмой!
 
Зовут в заоблачную высь,
Но каждый раз — как воду в ступе!
И чем сомнительнее мысль,
Тем округленно-недоступней.

И ни молекулы сомненья
В докладе выспренно-красивом,
Как в давнем недоразуменьи,
Хозяйстве нашем директивном…

Плелись всегда мы еле-еле,
Проигрывая в пух и в прах,
Зато всегда бывал при деле
Наш самый неприступный враг.

Тот,  что — в надуманных делах,
Безлик и сер, как день ненастный.
Барышник, он, конечно,— враг,
Да только мелкий, неопасный.

А этот — весь в плену амбиций.
Создав могучий аппарат,
Он сам не сдаст своих позиций,
Наш вездесущий бюрократ.

Ни с кем он властью не поделится
И с места своего не сдвинется,
И пусть вокруг кипят от деятельности               
Любого ранга проходимцы!

 
Прогрессу мощная преграда,
Всем очевидная сейчас,
Ведь выделились бюрократы
Уже давно в особый класс.

Страной руководящий класс
Мильону пресловутых главков
Спланировал для всех, для нас
Все до копеечной булавки.

И то, и это не забыл он,
И с третьим не попал впросак,
Вот, правда, все же с изобилием
Не получается никак.

За крепостной стеной инструкций,
В искусно соданное царство
Вплелась, как опухоль, коррупция,
Еще описанная Марксом.

Не счесть моральные утраты.
И что с того, что люди — братья?
Где торжествуют бюрократы,
Там отступает демократия.

В руках их все — вот в чем несчастье,
А людям даже и не странно,
Что упоенье ими властью
Запрограммировано планом… 
 
V
Вот слышу строгого судью:
Зачем ты взял такую тему?
Не лучше ли писать статью,
Чем эту, будто бы поэму?

В стихах не в лоб, а между строк
Проблемы ставят врозь, и скопом,
Туманный чередуя слог
С иносказаньями Эзопа.

Но, изболев, душа стремится
Встать под призывные знамена
И четкой поддержать позицией
Неравнодушные колонны,

И мысли выплеснуть свои,
Но я признаюсь откровенно вам,
Не сразу стал читать статьи
Лисичкина, Шмелева, Стреляного.

Хоть и следил за всем тогда,
Весной в разгар восьмидесятых,
Да только привела беда
Меня в больничную палату.

А раз попал туда, — держись!
И мысли там совсем другие,
Но все же протекает жизнь
Людская даже в хирургии.

Пусть там идти одним под нож,
Идти, а может отпираться,
Другим, — конечно же, поймешь,
Несладко после операции!

Зато у них все позади.
Хирурга стол теперь — не плаха,
И каждый выживший глядит
На докторов уже без страха…
   
Нет. Есть сомненья и у них
(Поди, узнай, что там зашито!)
Все ясно лишь у тех двоих,
Спасенных от аппендицита.

Их душам не взлетать наверх.
Еще снимать им с жизни пенки.
И будет в небе фейерверк
Цвести в немыслимых оттенках.
 
Всё веселятся — молодежь!
И швы, и боль им не помеха.
Порою даже не поймешь,
Над чем заходятся от смеха.

Всё вспоминать не устают
Жизнь молодецкую с пеленок,
И службу в армии свою,
И кто каких там знал девчонок.

 А рядом, на соседней койке,
С душманской пулею знакомый,
Такой же парень — Юра Бойко,
С незаживавшей  гастротомой.

Не матерился сгоряча,
Смотрел с улыбкой на дебилов,
Их лепет, слушая, молчал,
Хоть рассказать ему что было.

Да что б там поняли они?
Их счастье, что они не знают.
А там, в провинции Газни 
И до сих пор еще стреляют…

Бесцеремонность не по мне,
И все ж чего не скажешь сдуру?
И каково там, на войне,
Я стал расспрашивать у Юры.

Я ж подготовку проходил
И парашютную, и горы,
И вот однажды угодил
На те, мне памятные сборы.

Все, чем жила тогда страна,
Я теребить уже не стану,
Но непонятная война
Уже ходила по Афгану.
 
И кто-то там навек умолк,
Простреляно свалившись наземь,
А на плацу стоял наш полк,
Еще не зная о приказе…

И я себя не обману:
Ведь я завидовал ребятам ,
Что улетали на войну
В злосчастном том, восьмидесятом.
   
В каких анкетах не прошел,
Какие пункты, — я не знаю,
А плохо это, хорошо ль —
Теперь никто не угадает.

Чего я рвался,  не пойму.
Какая этому причина?
Возможно,  просто потому,
Что это свойственно мужчинам.
   
К тому  ж идейным был тогда.
Идеи эти — как  отрава…
— Да зря Союз вошел туда!—
Сказал Вадим, сосед мой справа.

С такими тронешься умом,
Ему и верилось едва ли,
А где-нибудь в тридцать седьмом
Его бы точно расстреляли.
 
Конечно, циником он был,
Хоть просто так не ляпал сдуру,
А ненароком зацепил
Струну натянутую Юры.

Прошел бы он по тем местам,
Глотнул бы пороху и пыли…
— Вы б сами побывали там,
Потом бы это говорили!..

— Да ладно! Будем же людьми!
Ведь вас я обвинять не смею,
Но вы сражались там, пойми,
За никудышную идею.

— За что же там они дрались?—
Спросил тут я не без подвоха —
А может быть, социализм,
Для вас и как идея — плохо!

Вам это,  может, — ерунда.
Пусть не был никогда и я там,
Но мы несем его туда,
Социализм тем азиатам.

Смешна моя вам, вижу,  мысль?
Я тоже прочитал немало,
И все-таки, социализм
Стал для народов идеалом!
 
— Дружище, ты не кипятись!
Ты ж, кажется, учился в ВУЗе,
Но если есть социализм,
То только не у нас в Союзе!

В нормальных странах ведь живут
Уже давно, нужды не зная,
И наш простой советский люд,
Их быт воспринимает раем.
   
— Вы что имеете в виду? —
Я в речь Вадима вставил слово —
Ведь вы сказали ерунду,
Вы покусились на основы!

Я, уважая ваши знанья,
Поспорить все-таки готов:
Не сбросите ж завоеванья
Социализма со счетов!..
   
Был у меня такой порыв,
Все ж одержать над ним победу,
Но объяснимый перерыв
На время вклинился в беседу…

Мне сделали укол с утра.
Чтоб страх не смог в меня  пробраться,
И вот пришла ко мне сестра
И повела на операцию.
 
Там взяли в оборот меня,
И все вопросы были сняты,
А через три-четыре дня
Вернулся я в свою палату.

Был встречи трогательный миг,
Лишь новички встречали молча,
А у окна лежал старик
Весь желтый от разлитой желчи.

Дня два ему перед концом,
И вряд ли  кто ему поможет,
Но он держался молодцом
И разговоры слушал тоже.

Он нам поведал про вокзал,
Где не один работал год,
И задыхаясь рассказал
Последний в жизни анекдот.

Где он, подлец его нашел?
Тряслась палата до углов вся.
Мой под бинтами свежий шов
От смеха чуть не разошелся…
……………………………….
Не стало вскоре старика
(Все ж знали о финале скором),
А мы, кто выжили пока,
Вернулись к прежним разговорам.
 
На зелень за окном глядим,
В такую трепетную пору,
И возвращается Вадим
К тому неконченному спору:

— Ты что-то говорил мне ранее
И чуть меня не уморил.
Так о каких завоеваньях
Социализма говорил?

— Ну как же! Наш рабочий класс
Бесплатно, видишь, лечат здесь,
Бесплатно, обучают нас:
Ну, где еще такое есть?

Нет безработицы сейчас,
И где еще такое в мире,
Чтоб жили так же, как у нас,
Все в государственной квартире!
   
— Вот, что в основе-то лежит
Советских мифов нерушимо,
Круг социальных, мол защит
Присущ лишь нашему режиму!

А даром и у них лечиться
Возможно, если нет ума,
Есть и у них там, за границей
Муниципальные дома.

 А многое ль и мы решим,
Коль у державы денег нет?
Не важно тут, какой режим,
Важнее все ж, каков бюджет.

А наш бюджет, тут крыть нам нечем,
С таким, что есть у стран богатых,
И не сравнить. Бесплатно лечат?
А всю ль нам отдают зарплату?

Возможно, был Вадим и прав —
Он многое продумал, видно,
И все же, черт его б побрал,
Мне сделалось за строй обидно.

—  Вы в рассуждении своем
Капитализм сравнили с раем.
За счет чего же мы живем
И до сих пор не умираем?

Ведь верили мы и мечтали
О цели дальней, коммунизме.
Не о добытых тоннах стали,
А о хорошей, светлой жизни.

А вы все рубите сплеча,
Но виновата ж  не система,
И извратили Ильича
Уже потом, как знаем все мы.

Вот те, действительно, злодеи
Всю нашу поломали жизнь,
А ведь прекрасная идея
Была — научный коммунизм!

Вадим чуть не свалился вниз
С кровати и, смеясь беззвучно,
Сказал: — “Научный коммунизм”. —
Звучит и впрямь, почти научно!
   
Ну просто стыдно за людей,
Как провели их на халтуру!
А где теория та,  где? —
Найди хоть книгу, хоть брошюру!

— Как так, “найди”? А “Капитал”?
Сейчас в каком не помню томике,
Я и у Ленина читал
Его статью по экономике.
 
— Одну статью? Ну, просто — в глаз!
И что же в душу там запало?
Ведь та статья — лишь пересказ
Одной главы из “Капитала”!

Сойти от классиков с ума
Любому можно, но поспорю я,
Что их огромные тома
Все ж  никакая не теория.
 
Маркс, сочиняя “Капитал”,
Писал сквозь ненависти призму,
И в книге этой,  кто читал,
Лишь критика капитализма.

На большее ни сил его,
Ни целой жизни не хватило,
А Ильичу не до того
Уже, сказать по правде, было.

Ульянов лишь писал о том,
Как на страну навлечь напасти,
Как расшатать законный трон
И как верней прорваться к власти.

Тут столько высохло умов,
Но станет всем понятно скоро,
Что пятьдесят его томов —
Лишь оправдание террора.

— Вы думаете и вначале
Во вред все делали отцы?
Ведь Революцию свершали
Кристальной честности бойцы!

— Да пусть себе лежат покойники!..
Таких вопросов не боятся
Теперь, пожалуй, даже школьники
Подготовительного класса.
 
Но только ль в них, в умерших дело?
И если мы коснулись темы,
Давайте уж признаем смело
Предрасположенность системы.

Возможно, это станет притчей нам,
Но я и с будущим отчаиваюсь,
Коль воскрешенная опричнина
Не просто горькая случайность,
   
Заведенная будто Сталиным,
С его жестокою натурой,
Ведь “диктатура пролетариев”
Буквально стала диктатурой!

Вовсю старались карьеристы
Маскировавшие личину,
Но мы ведь — материалисты
И ищем в следствиях причину.
 
Куда как просто — не соваться
И золотить лепной фасад,
Но были люди ведь и двадцать,
И больше лет тому назад.

Их не слепили показатели,
А от нелепостей мутило
Гуманитариев писателей,
Отнюдь не главных командиров.

Но говоря не то, что велено,
Они болели за страну,
За “недостатками отдельными”
Цепочку видели одну.

Переживали больше всех они,
Представьте, за социализм,
Не обольщаясь все ж успехами,
Что нам ценой такой дались.

Все охватить, конечно, речи  нет,
И частности не буду брать я.
В их мыслях главное просвечивает—               
Тоска и боль за демократию.

— Но мы ведь в том не жили времени,
А после все же полегчало.
Ведь возвращаемся  мы  к Ленину,
К демократическим началам!

— Да бросьте вы про Ленинк;!
По нем пускать не стоит слюни нам.
Вы мало знаете пока,
А почитайте-ка Селюнина!

Вождя мы знаем по кино.
И сколько можно падать ниц нам!
Ведь он развенчан уж давно
В произведеньях Солженицына!
 
— А, это тот, что за кордон
Сбежал? Так он же злопыхатель!
Писали про него, что он —
Шпион и так себе писатель!

Ну кто мы перед Ильичом?
А делаем его врагом мы!
Ведь пожил Ленин бы еще,
И все бы было по-другому!
   
Допустим, Ленин и не Бог,
Но все же был он бескорыстен,
Он многое бы сделать смог —
За что ж он вам так ненавистен?

— А с Гитлером-то каково? —
Спросил Вадим с прицелом дальним.
За что не любим мы его!
Он был таким сентиментальным!
 
И тоже был не без идей.
Марксизм ему сумел открыться,
А скольких уморил людей —
Вовек такое не проститься!

И Ленин. Вы же все в плену
У догм. Пусть опровергнет кто-то:
Ведь развязать в стране войну
Гражданскую — его работа!
 
Прямая в том его вина
За жесточайшие законы.
И та Гражданская война
Забрала жизней миллионы.

К жестокости его был  клич.
Вам это нравится? И зря.
Ведь раньше Гитлера Ильич
Стал создавать  концлагеря!

Каким враждебным окружением,
Борьбой каких противоречий
Нам оправдать пренебрежение
Судьбой одной лишь человечьей!

Вадима понесло слегка,
И вздор доказывая с пылом,
Он сел на своего конька,—
Смутить его не просто было.

— Народ у нас и слеп, и нем,—
Сказал,— и что ни расскажи нам,
Мы свято верим мифам всем,
Что нам насажены режимом.

До изобилия куда нам!
Все там же коммунизм, вдали,
И если бы не нефть фонтаном,
Давно б нас куры загребли!
 
И загребут. Уже у нас
Труднее с нефтью, знают многие,
При том отстали мы сейчас
На много лет по технологии.

По пьянству выдали указ,
И сразу же — какие шутки!
Все виноградники у нас
Пустили под топор,  ублюдки!
   
Вадим умолк, но про запас
Оставил, видимо,  проблему,
Чтобы и в следующий раз
К любимой возвратиться теме.

Он, видно, бредил этой темой.
Ведя все споры, как уроки,
Экономической системой
Все наши объяснял пороки:
      
— Да. Поднимались мы когда-то —
Теперь же покатились вниз.
Не эффективен он,  ребята,
Авторитарный механизм.

И пусть он многим стал удобен,
И массы за него  горой,
Но все же нежизнеспособен
Экономический наш строй!
 
Ведь мы не движемся вперед,
Коль нет к работе интереса!
Лишь конкуренция дает
Народу стимул для прогресса.

Про кризиса у них там близость               
Мы знаем байку не одну,
Но мы еще увидим кризис,
Что нашу потрясет страну!

Мы так естественно и просто
Уже с которым поколеньем
Вросли и в способ производства,
И в принципы распределенья!

Стараться можно, не стараться
(Такого б не позволил НЭП),
Но будет все равно дотация
И неразумно дешев хлеб.

Державе нужно крест нести,
Хлеб прикупать на стороне,
И вроде принцип “по потребности”
Осуществляется вполне.

Но кто ж работает задаром?
На это, точно, нечем крыть.
А уж о качестве товаров
Не будем даже говорить.
 
Мне с выводами что спешить?
Такая спешка не по мне,
И все ж мы будем, знаю, жить
Со временем в другой стране.

— Да разве может рухнуть наша
Несокрушимая страна?
Пусть в голове у многих — каша,
Но все ж — не голод, не война…
   
— Считал когда-то так и я,
Теперь совсем иное, каюсь.
А в чем уверенность твоя?—
Сказал Вадим мне, усмехаясь…

Еще добавил: — Знаешь, парень,
Мы  это представлять должны.
Я покажу тебе сценарий
Спасения больной страны…
      
Без боя ведь не сдастся враг,
Презрев статистов безголосых.
И первым делом телеграф
Возьмут восставшие матросы.

И тут уж не до пустословий,
Хоть и сомненья остаются,
Но никогда еще без крови
Не совершались революции!
 
И будет шагом неплохим,
Коль революционным массам
Удастся штурмом взять Минфин
“Во имя интересов класса”.

Решать вопросы нужно с лёту,
И этот ход не будет слаб,
Когда из ротных минометов
Сумеем разнести Госснаб.

Я думаю, приятно всем
Такую весть услышать будет,
Что разгромили Госкомцен
Из мощных полевых орудий.

И сколько их, контор на слом бы,
Как переживший время хлам!
Но только атомною бомбой
Возможно укротить Госплан!..

Да нет, шучу. Какой там бой!
Совсем иная будет схема.
Развалится сама собой
“Непобедимая” система.

Вот ты тут сколько ни лечись,
Глотай лекарство — ну так что же!
Ведь если слаб твой организм,
Ему ничто уж не поможет.
 
Страна у нас пока что дышит,
Но Ленин сам сказал тогда:
“Строй побеждает тот, где выше
Производительность труда”.

Привыкли мы ходить по кромке,—
А крепок ли СССР?
Ведь если есть внутри поломка,
Взорвется даже “Челенджер”!

Постигнет и Союз беда.
В иной исход теперь не верю я,
Ведь распадаются всегда
Какие б ни было империи!

Свободный выбор людям дан.
Что будет далее — кто знает?
Но, видно, и Афганистан
Страну Советов доконает.
      
Лицо б свое не потерять нам,
И пусть нам долгий путь еще,
Но только с полной демократией
Оно возможно, наше будущее!

И с этим лучше не тянуть:
Пока решается вопрос,
Ведь разорит вконец страну
Неукротимый Минводхоз!
 
Земля ошибок не прощает,
И далеко ли до беды?
Но будет, верю я, хозяин
И у земли, и у воды!

И будет много у страны
От ЭВМ до рыбы в реках,
И те же самые штаны
Пусть будут в радость человеку!

Прости, завел я о штанах,
Как будто нет важнее темы.
Я каюсь, есть моя вина
В вульгаризации проблемы.

Вот тот же разговор о хлебе
Принять, конечно, могут многие,
Но и проблема ширпотреба
Смыкается с идеологией.

А мы носились все с теорией,
От жизни оторвавшись начисто,
Ведь философской категорией
Является понятье «качество”!

Но кроме важных дел по прибыли,
Нам нужно сделать всё, не мешкая,
Чтобы с привычным словом
"выборы"                “выборы”       
Рот не коробило усмешкой.

О чем еще подумать стоит?
Ведь мы не подойдем и близко
К отмене “гильдий” и “сословий”
Без упразднения “прописки”.

А не зависели чтоб все мы
Ни от какого сумасбродства,
Должны подумать над системой
Родного судопроизводства.
   
Чтоб обновления приветствуя,
Катиться вновь не стали вниз мы,
Покончить нужно с “тайной следствия”               
Как пережитком сталинизма.

Еще работы будет море,
Чтобы отмыться навсегда
От осквернителей истории,
Перекрестивших города.
      
Переиначенное в спешке,
Вновь возвратится к нам теперь:
Воскреснут древние Олешки,
И будет снова город Тверь.

Такое голову вскружит,
И надо ж, вздумал вдруг болеть я!
А знаешь, хочется дожить
До третьего тысячелетья!
 
Вадим улегся на кровать:
— Ну хватит “политинформации”!
Давай-ка, лучше будем спать!
Еще успеем потрепаться.
………………………………
Дни побежали, и уж я
Стал ощущать в леченьи сдвиги.
Читать носили мне друзья
Статьи журнальные и книги.

Мой шов срастался — добрый знак,
Я пил траву и минералку,
А вот у Юры все никак
Не шло, похоже, на поправку.

А время будто мчалось вскачь,
И нет ему пути обратно,
Все колдовал над Юрой врач,
Но как-то  так безрезультатно.

Его лечение порой
Совсем уже казалось странным,
Когда говядины сырой
Куски прикладывал он к ранам.

Он Юру приходил смотреть,
К другим наведавшись сначала,
А Юру эта беспросветь
Как будто и не удручала.
 
Ведь он же крепкий был пацан
И стойко выносил мученья,
Да только не было конца
Тому, как-будто бы, леченью.

Что делать дальше, врач решал,
Болезни оценив коварство,
Назначить Юре обещал
Еще какое-то лекарство.
      
Пока ж назначил пару клизм,
Признав, как лучшее леченье,
Вадим на этот оптимизм
Заметил с нотою сомненья:

— Мы часто так друг другу лжем,
А Юре, как СССРу,
Где нужно действовать ножом,
Уж не помогут полумеры!
      
Конечно, должен быть конец.
Вот только б,  не случилось лиха,
А знаешь, Юра — не жилец! —
Вадим еще добавил тихо.

Лежал он, глядя в потолок,
Как будто всматриваясь в дали:
— И я в Афган попасть бы мог —
Сказал,— да только не послали…
 
Мы ведь не знали, что нас ждет
И с домом попрощались в думах.
Да ты,  конечно, помнишь год,
Когда наш полк собрался в Сумах!

В виски мне молот застучал
(А я то думал: это — враки!),
Но я ж Вадима не встречал
Ни в Витебске, ни на Памбаке,

Где проливал обильный пот
И в чем-то приобрел сноровку.
Меня ведь брали через год
В войска на переподготовку.

Был в той затее, видно, толк
(Я описал бы те места вам),
Но только раз секретный полк
Собрался всем своим составом.

Людей там было — Вавилон!
Вы б только посмотрели, братцы!
В казармах тех, старинных он,
Вадим легко мог затеряться.

Я в возбужденьи был слегка,
И мне Вадим стал сразу ближе.
Ведь я же встретил земляка
Из мест, что больше не увижу!
 
Вели мы снова разговор
О рынке и о диктатуре,
Но был в осадке приговор,
Что так легко он вынес Юре…

Стояла за окном весна,--
Все было ново и знакомо,
И мы торчали у окна,
Мечтая оказаться дома.
   
Тянуло всех нас за порог,
Туда, где щебетали птицы.
Вадим уже наметил срок,
Когда он выйдет из больницы.

Он, как и все, смотреть любил
В окно, где расцветали краски,
Но новостью сражен я был,
Вернувшись как-то с перевязки.
      
В окно заглядывал апрель,
И всё — по-прежнему в палате,
И лишь унесена постель
Была с Вадимовой кровати.
         
Мелькнула мысль,  и не одна:
“На выписке иль что похуже? ”
А Юра, стоя у окна,
Смотрел задумчиво наружу.

Сказал, качая головой
И глядя на цветущий парк там:
— В кардиологию его
Забрали только что с инфарктом.
         
Переполох тут был, аврал,
А я еще с ним утром спорил…—
И руку за спину убрал
С наколкою: “Мементо мори”.
            
— Случилось все в один  момент —               
Еще добавил тихо Бойко…
И вот уж новый пациент
Селился на Вадима койку…

Я бормотал себе под нос:
“Ну как же так случилось это?”
И на бессмысленный вопрос,
Никак не находил ответа…

“Жизнь наша все же не проста,
И так уж суждено случиться” —
Но, возражая, пустота
Сосала где-то под ключицей…

Давил в душе потом свинец,
Но время отдаляло драму,
И врач сказал мне, наконец,
Чтоб сдал постель я и пижаму.

И мне (за этим не жалей!)
Проститься срок пришел с больницей.
Я жизни повести своей
Переворачивал страницу.
            
И оставались позади
Палата, споры, операция,—
А с тем, что всколыхнул Вадим,
Мне оставалось разбираться.          

А как инфаркт он пережил?—
Лежала на душе тревога.
Я Бога за него молил,
Хоть и не очень верил в Бога.
          
Ждал расставания момент,
Как за общение —  расплата.
Да только новый контингент
Вовсю осваивал палату…

Лишь Юра вышел, встав с постели,
И проводил меня до лестницы.
Был чудный день,— конец апреля,
Последняя суббота месяца…
 
                1986 г.