О писателях и так далее...

Литератор:

Действительность страшна: зачин эпохи,
уже не оргия, но общепит, застолье,
где, затоптав кота (ты веришь?), блохи
ему воздвигнут памятник за стольник,

по крайней мере, чучело воздвигнут
тактовиком, – без часу ветераны,
из жажды получить (увы, фригидны;
все без году неделя) ветер в раны,

блондинку в бентли, остров Кюросао, 
литеры лютеран, литературу,
мужур-тужур,  и мухи не кусают,
короче хлам… Я знаю только бурю! –

Когда рождается, нелепо и небрежно,
наш пьяный стих, взращенный нашей кровью,
и жизнь хрустит, как высохший валежник,
и, кажется, мы захлебнёмся болью.


Хор писателей:

При жизни, сохранённые от жизни,
до смерти, сбережённые от смерти,
мы пишем судьбы наши на конверте,
рисуем на песке, старик Кен Кизи,

в бутылки тащим (веришь ли?), бидоны
и отсылаем.. да, к едрене фене,
и что ни день, конечно, воскресенье..
Нема бананьев – мистер Абаддона! –

Россия лимб, где заправляют слизни,
её, как нас, не уместить в пакетик.
При жизни, сохранённые от жизни,
до смерти, сбережённые от смерти,

мы пробуем бороться, если вкратце:
стишки, грешки и вой подобный лаю.
Sieg heil, mein Fuhrer! Здравия желаю!..
Как ты сказала?.. Повтори!.. Гораций?!..


Литератор:

Всё продаётся – Чук имеет Гека,
буквально бьётся, фигурально плачет.
Всё продаётся, ценности тем паче.
«Твой чек, возьми, гарантия по чеку!» –

я от дождя о каждой капле слышу!..
Вот чёрный понедельник чешет репу
расчёской молний клёну, тот не дышит,
свой горький пепел обернувший в пеплум

и, кажется, уснувший. Жизнь бесплодна!
Как гот гружённый по’ цепи кругами,
чья протяжённость – вся моя свобода;
вся бытность, что истоптана ногами;
 
вся вымученность; каждая вершина!..
Пейзаж (в нём перспектива непреложна)
есть Елисейские поля, возможно,
но, – безусловно, – строгого режима.


Хор писателей:

А мы гремим свободой, как цепями,
интеллигенты, лодыри, пьянчуги,
любимцы муз, влачители лачуги, –
а мы поём о смерти вечерами

проверив пульс из белого картона,
по щучьему веленью, без регалий,
склоняя баб, глаголы, и Платона,
и Плотина (о, как его ругали!)

не к государству, более к общине,
скорее даже к честному сиротству,
в котором наше всё, по той причине,
что, не питая тяги к скопидомству,

мы деклассированны этим – свистни,
и мы придём, и крикнем: «Эй, забейте!   
Мы все поём, мы все поём при жизни!
До жизни! После жизни! После смерти!»

                2013