Где-то под Нарою, или Фоминском

На теплоходике до Крекшино,
Фырчат, и надрываются винты,
На мачтах, паруса развешены,
И гюйсами полощутся кнехты.

Старпом, мычит на мостике,
Под нос себе, про семерых козлят,
Танкистский шлем на гвоздике,
Болтается, и гирокомпасы шалят.

Балластом, в трюме плещется,
Ядрёный, мутный самогон,
И Эльдорадо, всё мерещится,
Но постоянно, верится с трудом.

В беретке, у перрона Аннушка,
Шмоточком сала, рельсы трёт,
По ноженьке, ползёт муравушка,
Наглец, он с ней давно живёт.

А выше, пролетают самолёты,
Им дела нет, до всех до них,
Огрызками, кидаются пилоты,
Попасть, пытаются в слоних.

В айпады, папуасы прячутся,
От осьминог, и мух цеце,
Где белокурые свояченицы,
Манят, скача на жеребце.

Тоскливо так, что пить не хочется,
Курить, и то, быть может, через раз,
Гнедая электричка, чуть волочится,
И Берлиозу бы, сосредоточиться сейчас.

Но Анька, стерва, уже пьёт винище,
Она с котом, на дом, оформила кредит,
А значит, голову освободи, дружище,
Банкир Коровьев, тут всем руководит.

И было бы,  всё как всегда, печально,
И неотложка бы, опять не помогла…
Но гровер, будто бы, кольцо венчальное,
Реле контроллера замкнул, у правого угла.

А Миша, кряду восемь раз упавши,
Булыжник запулил, в окошко касс,
По-русски выложив, без фальши,
Про шубохранилище Якунина, и унитаз.

Потом в буфете, с хреном ел сардельки,
Горчицею, соседу, измазав воротник,
Хотел официантке, развязать бретельки…
Живым идти домой, он просто не привык.