Царь расстрига

Ежели, по чести сказать, дело царское самодержавное - зело хлопотливое и многотрудное. Огромадных затрат умственных от миропомазанника для своего исполнения требует. Ну, а царь на тот момент оказался ума не великого, да и с ленцой изрядной, прости Господи. Однако формулу придумал универсальную. С чем бы к царю не подступили мужи государственные, на все у самодержца ответ готовый: - не царского ума, дескать, дело-то. Зовите-ка, бояре, девок сенных, пущай пеньём да танцами грусть-тоску самодержавную разгонят. А там, глядишь, и проблема как-нибудь сама собой разрешится.
Долго ли, коротко такое правление бестолковое длилось, не отложилось в памяти народной. Достоверно только одно известно, что бояре, ссылаясь на неудовольствие всенародное, порешили царя-батюшку от дел государственных отстранить и устроить в стране полуграмотной, что-то вроде демократии. Отобрали у царя горемычного скипетр с державою, с довольствия хлебного сняли и в рядовые, ничтоже сумляшися, разжаловали. Три дня народ ликовал от таких перемен революционных, да опохмелясь, вернулся к прежней жизни своей, убогой да неласковой. На Руси, от перемен таких, лишь одна беда приключилась, да и то лингвистического порядка. Название строя нового редко кто с трезву произнести умел, а уж по пьянке и вовсе никто не выговаривал. Бояре же, провозгласив семибоярщину демократическую, меж собой передрались, и бороды друг дружке изрядно повредили. Потом плюнули на лингвистическую несуразицу и по вотчинам своим разбрелись, на великий русский «авось» положившись.
Хуже всего царю-расстриге пришлось! Три дня не емши за амбаром просидел, слезами голодными на сапоги обливаясь. Хорошо, что нянька его бывшая, по нечаянности, на него натолкнулась. Подняла страдальца, да в каморку к себе отвела, покормила, чем Бог послал, да спать уложила, дескать, не плачь, батюшка, утро вечера мудренее. И, что примечательно, не обманула нянька-то! Покеда царь лепешкой ячменной ядреный квас закусывал, нянька для него уж и место сыскала. Сродственник ейный подсказал, что в кабаке, у заставы городской, срочно швейцарец требуется. Непременно, чтоб представительный и на вид строгий.
Дело на удивление быстро сладилось. Выдали бывшему царю-батюшке одежу форменную, камзол да штаны с лампасами, куды до таких штанов енералу, али фельдмаршалу какому, да фуражку с околышем желтым, золотым шнуром изукрашенную. И все это - в счет денежного довольствия за труды беззаветные, швейЦарские. Освоился царь-расстрига куда скорей, чем и предположить можно было. И гостей различать по степени важности научился, и угодить кому надо старался. Само собой, чаевые набегали, да и с половыми сдружился, так, что бывал сыт, пьян и нос в табаку! Вот такие плоды демократии на ниве швейЦарской повырастали. Мало того. В том же кабаке на полставки ночным сторожем устроился и, в неурочное время, для местных алкашей спиртосодержащий продукт за тройную цену отпускал через форточку. Не жизнь, а малина, лучше прежней-то, царской, раз в сто!
Одно плохо. В самый разгар благоденствия швейЦарского, страна родная в окончательный упадок пришла от коллективной бестолковщины и правления семи боярского. А тут еще и запасы лебеды на исходе сделались, народ с голодухи совсем одичал и, давай, царя во главу устройства государственного обратно себе требовать. Делать нечего, пришли бояре к швейцару самодержавному с поклоном, так, мол, и так, отец родной, не таи на нас обиды, спасай Отечество! Оголодал народ богоизбранный, не ровён час, за вилы возьмется. Вот, пришли тебя снова на царство кликать. И шапку Мономашью с поклоном швейцарцу подали, и Скипетр с Державою торжественно вручили.
Слава богу, незлопамятен, оказался самодержец-то. Принял с поклоном и Державу, и Скипетр, а от шапки отказался. Сдайте в музей, - говорит, - мне в фуражке Россией управлять сподручней.
Перво-наперво велел царь-государь отворить погреба винные, да амбары боярские. Три дня и три ночи народ православный пил-гулял, во славу божию, да самодержца мудрого славил, а потом, с похмелья великого, и за работу взялся.
Ну, а царь, в свободное от дел государственных время, казенной водкой приторговывал, да няньке гостинцы к именинам слал, в память о её помощи неоценимой в обустройстве государства Российского.