часть 2. пушкино. просветление

я в пустой квартире:
две табуретки, конфорка,
таблетки, арбузная корка,
из окон виднеется парк, святые дома -
дыханье усталой готики.
и в высшее тело
стремятся по звуку наркотики.
небо так близко теперь.

Софокл как раненый зверь
скулит о нашей трагедии -
пожирающих корм масс-медиа.
голова говорит об эстетике
чистого завтрака с травами.
я чувствую энергетику
непримиримую, равную
тысячи просветлений,
семи лет, как семи кругов ада -
опиумного парада,
без остановки
цитируя Верлена и Бровку
Бабеля и химеру.
у нас такие манеры:
если стучите в двери -
входите, курить будем вместе,
но если нет такой чести,
вам стоит читать нас и слушать.
голова вгрызается в уши.
тише.

о де Квинси, Моэм, Беафра,
я чувствую ваш язык!
пробуждаясь, я снова возник,
стал поодаль с собою - на равных,
окутав в знамение крик,
похожий на сон мертвеца.
я вижу его отца
и отца моего отца
в колыбели, отравленной
маминым молоком.
мне в горло толкают ком
сахарных чувств и надежд
белокурые ангелы жены,
но я не чураюсь жертв
и крови за просвещенных.

скорее настанет ночь,
и будут, вонзая спицы,
в мои ребра и руки
те, кому не помочь.
ставши от скуки убийцей,
закрываю тяжелые веки.
мне видятся горные склоны,
бессильные реки,
поклоны
и пепел на подоконниках всех домов.
закрываю веки. не ведаю в смерти снов.

.

утро мягко и аккуратно.
непривыкши к свечению лета,
проклинаю его троекратно.
покупаю нам два билета.
вагоны как я безобразны,
мне подходит сей внешний вид.
читаю о Гёте напрасно -
в груди не болит.