Мой друг Мурза

  Вообще-то, его Василием звали. Как моего дедушку. Вид у Мурзы был вызывающе независимый.
Что-то от опального репрессированного дворянина. Фамилия - Мурза - тоже намекала на некую национальную аристократичность. Но вот взгляд... Он выдавал  повидавшего жизнь, но всегда любопытствующего в этой жизни путника.
  Впервые я увидел его на очередном вечернем с обрании литгруппы пр и редакции городской газеты где-то в конце шестидесятых. Вася был почти монументален, как персонаж Бориса Тенина из фильма "Человек с ружьём", не хватало, пожалуй, ко телка и сбитой в окопах то ли папахи,то ли треуха. Да, и винтовки, конечно. Но всё это мудро компенсировала порыжелая
дембельская шинель и (что привлекало!) тёмноклетчатый шарф, заботливо повязанный не без намёка на светскую элегантность. Рыжая щетинка трёхдневной небритости тогда ещё даже не походила на претензию нынешней неряшливой моды, но ему почему-то шла, а в чём-то даже облагораживала худощавые бледные скулы азиата. Я уже позже узнал, что там, где он жил,
частенько отключали воду, не объясняя надолго ли...
  Нисколько не смущаясь своего дебюта, он читал тогда свои армейские стихи и стихи о любви.
Одно, видимо, в нём ещё горело неотжитым огнём, а второе было сутью не совсем устроенной души. Мы подружились.
  Вернее, сошлись каким-то общим звучанием. Жизнь он знал, конечно, лучше, но, увлекаясь
какой-то темой, внутри оставался большим ребёнком, мало отличавшимся от меня, девятиклассника-максималиста, который прочитав пару-тройку сотен умных книг, считал себя вполне подкованным для дальнейшего.
  Мурза был мудрым человеком. Но почему-то очень хотел отделаться от этой врождённой мудрости. Забыть, улететь, замотать. Поэтому он и оказался без гроша в кармане после армейского "дембеля"  в нашем городе в школе с грозным и трудным названием "Трансвзрывпром", - там давали общежитие, какие-то навыки, работу и какие-то деньги. Для пилигрима Василия Мурзы это было и до фига, и слишком мало по судьбе. Не знаю,
что он там взрывал, отучившись в "Трансвзрывпроме", зато читал он стихи  взрывоопасно - и
чужие, и свои! Помню очень трудные тогда для меня строчки об армейских учениях: "И раскрылась, поизмучившись, надо мною ночь-калека. Мы всё учимся. Учимся, как убить человека"
  Он их прочитал на литгруппе не для того, чтобы их как-то положительно оценили, - прочитал
как своё кредо. И не собирался его обсуждать. Но горящая нагота строк завораживала и рождала
мысли, совсем не похожие на прогулку под луной.
  Мой друг Мурза немного по-другому вёл себя в нечастых выступлениях членов редакционной литгруппы ( у нас тогда и названия своего как-то не сложилось) там, где удавалось договориться. Хочу отметить, шли шестидесятые, погромыхивали Окуджава и иже с ним Рождественский, Вознесенский, Ахмадулина, Евтушенко.
Это они тогда занесли себя в очень чтимую поколением плеяду талантливых и свято грешных.
  ...Гляжу сейчас (да и раньше!) в лица наделённых властью людей, - они и лбы морщат, и
глаза вверх возносят, и по сути, скребут себя своими же лозунгами, а в глазах: да что вы все понимаете, если даже в квиташках ЖКХ разобраться не можете?!
  Мой друг Мурза очень хотел разобраться не только в "квиташках". Мы много спорили пока не поссорились. Ненадолго, правда. Потому что опять был какой-то выезд литгруппы на очередное чтение стихов и прозы в ПТУшном общежитии или в ДК строителей перед призывниками. Не потому,
что Василий читал хорошо, - он читал плохо и почти всегда - для себя. А вот когда сумеешь его услышать, уже не оторвёшься.
  Молодёжь тогда горланила стихами шестидесятников, сохраняя всё же туманную пелену загадочности и таинства. В то время как раз вернулась из эмиграции Анна Андреевна Ахматова (Горенко), небожительница для поэтов нескольких поколений.
Её портрет в Париже писал сам Амадео Модильяни. На неё молились...
  Мурза под лёгкий полёт вечерних снежинок почти провидчески читал моей аудитории только что опубликованные стиха Евтушенко:
  -...Ахматова двувременной была,
   о ней и плакать как-то не пристало.
   Не верилось, когда она была,
   не верится, когда её не стало...
  Читал, повторяя и повторяя строки, которые я до сих пор помню наизусть. Не надо было и учить специально.
  Потом у моего друга Мурзы что-то случилось. Новый "Трансвзрывпром". Душа его, вроде приросшая своей одичалостью к нашему городку, запросилась дальше. Сейчас не знаю, где он. Лет прошло достаточно, чтобы случилось всякое. И вечное - тоже.