На конкурс Поэт года. Юмор

Виктор Жигунов


Духовная пища

Хоть я люблю домашнюю стряпню,
но собственные вирши не ценю.
Как к ресторану, обратясь к журналу,
читаю содержание. Меню.
Вначале, как холодная закуска,
идёт передовица про искусство.
На первое – роман. Навалены в сюжет
любовь, морковь, мечты, абзацы, бред.
Лавровый лист – себе оставил автор
(плести венок). И соли тоже нет.
Поэму предложили на второе.
В ней каша мыслей. Кушанье сырое.
И тем, кто разжевать не сможет это, –
котлета (критик сделал из поэта).
Мозги. Статья, под нею подпись «проф».
Но пожалели на неё мозгов.
А кто голодный очень, тем дают
ещё цыплёнка с надписью «дебют».
Без третьего была б сухой еда.
Рассказ юмористический. Вода…
Я эти вот стихи пишу от сердца,
а подадут их в качестве десерта.
Журнал закрыт. Проглочен и забыт.
Почувствовал я, что по горло сыт.
Выплёвываю горькие слова,
и не живот болит, а голова.



С приветом!

Хоть неудачи есть у каждого,
но тут уж далеко зашло...
Приёмы самбо я показывал
и головой разбил стекло.

Дверное. Друг сказал: толстенное!
Ну, это ладно, пустяки.
Но вот какое совпадение:
с тех пор легко пишу стихи.

Наверное, аппаратуру
на место сдвинуло во лбу.
Глядишь, и дверь в литературу
я головою прошибу.

Пишу. Всё громче ямб от ямба.
"С приветом ты", – твердит семья.
Спасибо, друг. Спасибо, самбо.
Спасибо, дверь.
С приветом.
             Я.



В ресторане

Жёлтой жижи миску дали
с чёрной костью поперёк –
словно розочку в бокале
мне прислал покойный Блок.

Антрекот – не из-под пресса ль?
Растянулся до колен.
С виду – ухо, что отрезал
у себя же Ван-Гоген.

Подошла одна из дур.
Чаевые? Хер ей дал!
В чае кто плывёт, как Тур,
извините, Хейердал?



Книга

В кресле я лежал, читая.
Что-то стало тяжело.
Присмотрелся – мать честная! –
книга весит полкило.

Вот раздули эпопею!
Разжевали… Что я, туп?
Вот прочту – и опупею
(надорву, выходит, пуп).

Есть, и то нельзя от пуза,
а читать – такой предмет:
животу не надо груза,
голове нагрузки нет.

Если связку книжек драных
понесём в последний путь,
их оценят в килограммах,
а не в битах как-нибудь.

И рожденье книги тоже
для читателя кошмар:
чем она скучней и толще,
тем весомей гонорар.

Я и встал, презреньем полнясь,
книгу бросил – ведь она
потому зовётся "повесть",
что по весу ей цена.



* * *

Промчалась машин кавалькада:
Премьер или, может быть, спикер.
Народу обоих не надо.
Он лица безропотно вытер.

Но всё же останутся пятна:
Из луж столько грязи летело…
И каждому стало понятно:
Политика – грязное дело.



Красная нить

Взял самописку, чувством полнясь,
да что-то стих пошёл хромой...
В окошко всунулась по пояс
калина в шали с бахромой.

И сообщила по секрету:
"На слово "пакля" рифмы нету.
Лишь на Кавказе есть одна".
И локотки сняла с окна.

Что за подруга, извините?..
Гляжу, а нету красной нити,
и чем стихи соединить?
Калина своровала нить.

Цыганки с шалями не так ли
глаза отводят чепухой?
Ведь рифма всё же есть у пакли –
"спектакля" (если он плохой).



Спасибо Мариванне

Спасибо Мариванне
За ту оценку «пять».
Мы вертим головами,
Мы ищем, где списать.

Всегда куда-то тычемся
И встали как-то сами
На путь коммунистический,
Придуманный не нами.
Мы шли дорогой смелою
К ракетам от телег.
Но в гонке за химерою
Мы потеряли век.

Теперь всё перестроено,
Сказали депутаты,
Что будем жить по-своему
И станем все богаты.
Хотя свежо предание,
Но верится с трудом:
Они своё же здание
Назвали – Белый дом.

Да, жизнь у нас не серая,
И флаг теперь в три цвета.
Обосновалась мэрия
На месте горсовета.
И надо ли, не надо ли,
Но всё-таки в момент
Возникли губернаторы,
А также президент.

Несут с экрана счастье нам:
Смотрите, охренейте,
Нам крутят за блокбастером
И триллер, и римейки.
У девочек над пропастью
Захватывает дух,
Их учат жить по образу
Заокеанских шлюх.

Да сколько можно верить-то
И за фигню бороться,
Когда сама Америка
В минуте от банкротства!
И дальше что по графику?
Предпишут, так и знай,
Равнение на Африку,
А может, на Китай.

Спасибо Мариванне
За ту оценку «пять».
Когда же головами
Мы будем размышлять?



Аббревиатуры

Как хорошо звучали страны!
Русь или Польша, например.
А ныне их названья странны:
СССР и ПНР.

Я над газетным шрифтом серым
сидел и думал о своём,
и спутал Польшу с ПТРом
(с противотанковым ружьём).

Что кратко, то рационально.
Инициаторы – в чести!
Но сколько ж слух национальный
инициалами скрести?

Допустим, если на конгрессе
албанец на трибуну влез –
он всех нас оскорбил бы, если
генсека бы назвал М.С.!

Я клялся: «Жизнь отдам для счастья,
СССР, для твоего!»
И тут же с кухни кот примчался,
решив, что я позвал его.

Вот раньше было: каждый Ваня
уже, наверно, лет с пяти,
хоть не видал в глаза Тайваня,
но мог его произнести.

Теперь он скажет: карта – бяка!
Язык ломая, говорю:
где ДРВ и ДРА, там драка,
а СФРЮ напоминает «хрю».

Начну с румынкой шуры-муры,
но неприлично фыркну: СРР…
Недаром аббревиатуры
произошли от слова «брр!»

Я заявляю с перцем, с сердцем,
как истый русский человек:
не буду эрэсэфэсэрцем,
но россиянином вовек!



Мне 101

То ли было, то ли нет
мне когда-то двадцать лет.
А теперь мне сто один,
и что дальше, поглядим.
Ночью храпом всех пугаю,
словно зверь,
стометровку прошагаю
и теперь,
и насчёт вина и баб,
верь не верь,
до сих пор ещё не слаб.
Твёрдо помню, часто думаю
про былые времена.
Только слушать про судьбу мою
лучше после стакана.

Это я построил БАМ,
дал фашистам по зубам,
с Ильичом давным-давно
из Кремля украл бревно.
Был при мне дан залп «Авроры»
в Октябре,
перешёл Суворов горы
на заре,
это я казнить стрельцов
при Петре
тоже был всегда готов.
Сколько мной не упомянуто,
на правдивость несмотря…
Только очень жалко мамонта,
мной убитого зазря.

Но случилось как-то раз,
я об этом вёл рассказ,
и за что, не знаю сам,
надавали по шеям.
Как ведёшь себя ты странно,
молодёжь,
отчего ж ты ветерана
не поймёшь?
Раз тебе немного лет,
надо всё ж 
уважать авторитет.
Опосля такого случая
в рот ни капли не беру.
А слеза моя горючая
высыхает на ветру.

Только видится во сне
Куликово поле мне,
танков рёв и пушек лай,
и с наганом хан Мамай.
Наш Донской был воин сильный,
но ведь он
потерял в бою мобильный
телефон.
Я сказал: «Да зря ты, князь,
огорчён,
протяну тебе я связь».
Я герой, но тем не менее
свой рассказ окончу тут,
ведь имею опасение,
что по шее надают.



Вниманию академиков!

Так натянуты нервы, что каждый звенит,
Зло берёт, как же мир наш запутан.
Ну скажите, за что на века знаменит
Стал ударенный яблоком Ньютон?
Был закон тяготенья и так на виду.
Заявить о нём – разве же честь?
А вот я сколько мучаюсь, но не найду,
Под какую бы яблоню сесть.

Не удастся в науке уйти от нуля
Ни отличникам, ни разгильдяям,
Ведь какими верёвками тянет Земля –
Как не знали мы, так и не знаем.
«Магнетизм», «электричество» – мы говорим.
Только в чём же наука права,
Если нет до сих пор объяснения им?
А названия – это слова.

Возмущает меня Менделеев к тому ж,
Он в постели сумел отличиться:
Все во снах наблюдают нормальную чушь,
А ему начерталась таблица.
Мне подобный рассвет петухом не пропет,
И всегда, покидая кровать,
Отмечаю, что снова привиделся бред,
Не его же в учебник вставлять.

Что хвалить рыбаков за случайный улов?
Сам я глубже любого колодца:
Расскажу столько снов, натреплю столько слов –
Академия не разберётся.
Излагать я бы рад без разбора, подряд,
Что взбрело только мне одному.
Но не знают меня, не вручают наград,
И никак не пойму, почему.



Чому я не сокил?

Денег мало, водки мало,
и живётся тяжело,
и в трамвае обругало
неизвестное хамло.

Просто плачу от бессилья,
и на птиц раскину сеть:
птица, птица, дай мне крылья,
чтоб отсюда улететь.

Из того, что я имею,
всё, что хочешь, выбирай:
мой животик или шею,
или прыщ, или лишай.

Обрати вниманье, птица:
на хрена мне нужен хрен?
Чтобы мне перемениться,
лучше крылья дай взамен.

Моментально хама вздрючив,
издавая жуткий смех,
я бы сразу скрылся в тучах
и нагадил бы на всех.

Ни к  чему прицел готовить,
просто так могу пальнуть,
потому что всё равно ведь
попаду в кого-нибудь.

…Поднимите к небу лица:
дождик льётся неспроста –
так смогла осуществиться
эта светлая мечта.

На крылах моих могучих
поднимаюсь без труда
и давно летаю в тучах.
Разбегайтесь кто куда!



Дважды два

Трещит и пухнет голова.
Я до рассвета по квартире
ходил и думал: дважды два –
неужто всё-таки четыре?
 
Вопрос, вы думаете, прост.
Но это если брать на веру.
А уцепись - и тянешь хвост
сомнений, трудностей... К примеру:
 
вот было б дважды два – шестьсот,
тогда мы в космос бы летали,
не разжигая звездолёт,
а нажимая на педали.
 
А если дважды два – один?
Да поглядеть на дело шире...
Тогда имел бы магазин
слегка подпиленные гири.
.
Решишь, и всех опережай.
Японцы темп набрали? Что там!
А мы повысим урожай
арифметическим подсчётом.
 
Наш век свершеньями богат,
детей компьютерами учим,
и стыдно верить в результат,
что был на палочках получен.
 
А сколько будет дважды две?
А дважды двое? Приступ счастья
я ощутил, раз в голове
так много может помещаться!
 
Недаром целый мир затих,
уснули все, повесив брюки,
когда старался ради них
безвестный труженик науки.
 
Я недосплю и недоем,
и пусть паду я жертвой ранней,
но сколько есть ещё проблем,
какое поле для исканий!


1+1

(Автопародия на «Дважды два)

Ой, что мне в голову пришло!
Возьму батон – все удивятся:
прибавлю колбасы кило –
а бутербродов выйдет двадцать.

Жил в зоопарке крокодил,
я опыт с ним поставил тонко:
ягнёнка в клетку подсадил,
потом гляжу – и нет ягнёнка.

Так значит, формулы глупы.
Вы что, учёные, уснули?
Вот взять один пакет крупы –
ведь каши будет три кастрюли!

Примеров столько, что тетрадь
мала суровой укоризне:
реально надо рассуждать,
а вы оторваны от жизни.

Но если зорче поглядим –
мы у открытий на пороге:
пишу 1, ещё 1 –
всегда 11 в итоге.



Бумага плачет…

(Пародия)
 
…А осень в нежном, лёгком платье
и с рыжею копной волос...
Разлито солнечное счастье,
как будто зрелое вино...
Вздыхает город разноцветьем
петуний поздних на земле,
которых трудно не заметить,
с которыми ещё сильней
звучат осенние аккорды…
Зачем загадывать? Нет смысла...
Так хорошо ложится кисть:
пленэра яркая страница
этюд осенний завершит...
(Из книги Яны Варшавской
«Бумага плачет акварелью…»)


И осенью, и ближе к маю –
всегда со мной одна напасть:
уже и книги выпускаю,
а не умею рифмовасть.
«Волос – вино», «земле – сильней»,
«кисть – завершит», «страница – смысла».
Но мысель есть, и я на ней
сегодня, как Винда, зависла.
Не хочут в рифму лезть слова?
Так вот приём навродь протеза:
я буду тыщу раз права,
где нарастив, а где обрезав.
Ведь правила стихосложе…
творит не кто-нибудь, а мастер.
Решу, что мастер я уже, –
и будет солнечное счастье! 
Я вижу: строчки безупре..,
когда в них букаф не хватает.
Бумага плачет акваре…
А уж читатель как рыдает!



Вот парадный подъезд!

(Пародия)

Здесь будет город заложен...
…Мечта поэта!
Виктор ГОНЧАРОВ

Всё смешалось в доме... Чёрный вечер.
Ветер, ветер! И заря, заря!
Это чей костёр в тумане светит,
как живой с живыми говоря?

Выхожу я, в общем, на дорогу.
Сквозь туман блестит знакомый путь.
Я учился в школе понемногу
не чему-нибудь, но как-нибудь.

Наши жёны – ручки заряжёны.
Где ж лазейка в соловьиный сад?
Всё в чужие строчки заложёно –
да, что делать! Эх, кто виноват?

Но – о дайте, дайте мне удачу!
Уж сочтёмся славой как-нибудь.
Не жалею, не зову, не плачу –
торжествуя, обновляю путь!



Лежал в тарелке подзатыльник

(Пародия)
Твой поцелуй –
Не угощенье
И не похмелье
Натощак.
    Владимир ХАРИТОНОВ

Я против ужинов обильных,
но тут уж вынести не смог:
лежал в тарелке подзатыльник
и по-домашнему пинок.
Ведь мало этого мужчине!
Ну ладно. Всё во мне кипит.
И я сказал жене: "Отныне
кормить нас будет общепит.
В столовой выбор блюд прекрасен.
Щелчки в сметане – это мне,
а также выговор в приказе
и отбивная по спине.
Тебе же – фирменная взбучка.
Обоим – крепкий нагоняй...".
Смотрю, жена темнеет будто.
Подходит. Э, не надо... Ай!
Отбиться не хватило духу,
от голода не стало сил...
И долго, съевши оплеуху,
я зуботычину курил.