Философические письма

Благодарю, Татьяна!
Флигеля, конечно, давно нет, а музей, где я побывал, размещен в усадьбе Левашевой.
Из полицейского архива известно, что Чаадаев сентябрь 1826 года провел в Москве и 4 октября выехал в имение Алексеевское Московской губернии Дмитриевского уезда к своей тетушке княжне Анне Михайловне Щербатовой. С отъезда Чаадаева в деревню начался период его «затворничества», который длился несколько лег.
В это время совершилось главное дело его жизни — он написал «Философические письма». «Чаадаев почти три года жил по большей части отшельником. Он редко выходил из дому, мало с кем виделся. К этим немногим принадлежал Пушкин, которого судьба привела в Москву почти в одно время с ним»,— пишет М. Н. Лонгинов.
В августе 1831 года Чаадаев вышел из своего монастырского уединения, в котором провел несколько лет. Вскоре он поселился во флигеле дома Левашовой на Новой Басманной и прожил там больше 20 лет - до своей смерти.
"Печальная и самобытная фигура Чаадаева, - вспоминал Герцен, - резко отделяется каким-то грустным упреком на линючем и тяжелом фоне московской знати Я любил смотреть на него средь этой мишурной знати, ветреных сенаторов, седых повес и почетного ничтожества. Как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас. Лета не исказили стройного стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или из мрамора, "чело, как череп голый", серо-голубые глаза были печальны и с тем вместе имели что-то доброе, тонкие губы, напротив, улыбались иронически. Десять лет стоял он сложа руки где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и - воплощенным veto, живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть... Опять являлся капризным, недовольным, раздраженным, опять тяготел над московским обществом и опять не покидал его.
Старикам и молодым было неловко с ним, не по себе, они, бог знает отчего, стыдились его неподвижного лица, его прямо смотрящего взгляда, его печальной насмешки, его язвительного снисхождения... Знакомство с ним могло только компрометировать человека в глазах правительствующей полиции".

Сергей Шрамко   04.10.2014 08:44   Заявить о нарушении

Такие люди в таком окружении были просто неуместны. Они были как штатские в казарме, как гусары в монастыре, как здоровый человек среди обитателей сумасшедшего дома - они казались сумасшедшими. Их легендарность растаскивалась на сплетни. Они были окружены слухами. Но теперь уже и слухи стали казенными. Сплетня стала неофициальным выражением официальной точки зрения. Она судила человека, а приговор ее приводился в исполнение на деле: единство "верхов" и "света" было восстановлено, "свет" стал чернью "верхов".
Чаадаев жил теперь тише тихого. Кругом не было ни души. Подспудно в стране совершалась работа молодых умов, мужал Герцен, рос гений Белинского, образовывались подпольные кружки. Но Чаадаев вроде бы отгородился от жизни. Казалось, что он видел вокруг только безлюдье, что его окружала тишина. Россия представлялась мертвой. Некрополис - город мертвых - сказал Чаадаев тогда о Москве. Было время мертвых душ. Гоголь подтвердил чаадаевский диагноз.
Вдруг в 15-м номере журнала "Телескоп", вышедшем в сентябре 1836 года, было помещено "Философическое письмо". Оно было помещено без подписи. Автором его был Чаадаев, в этом никто не ошибся - доноса не потребовалось, и автор не отпирался. На «Философическом письме» имелась дата «1 декабря 1829 года. Некрополис».
О нем уже давно ходили слухи. В качестве героя сплетен он уже давно был сумасшедшим. Теперь ждали официального приговора. "Верхи" утвердили сплетню в качестве официального приговора. Чаадаев был "высочайше объявлен" сумасшедшим.
Его взяли под домашний арест, его регулярно - первое время каждый день - свидетельствовал казенный врач. Чаадаеву запретили писать. Все его мысли наперед были высочайше объявлены недействительными. Сплетня о Чаадаеве сделалась официальной версией, стала казенной легендой. "Итак, - писал Чаадаев Якушкину в ссылку в 1837 году, - вот я сумасшедшим скоро уже год, и впредь до нового распоряжения. Такова, мой друг, моя унылая и смешная история".
"По странному... повороту общественного мнения, - вспоминал один из современников Чаадаева, - мера, казавшаяся столь удачно придуманною для его наказания, не удалась вовсе..."
Уже и Левашовой давно не было в живых, а Чаадаев и при новом хозяине остался верен своему одряхлевшему флигелю в глубине огромного сада, где «Басманского философа» посещали все знаменитости Европы и России, бывавшие в Москве или жившие в ней.
Чаадаев сидел в своей маленькой запущенной квартиренке на Новой Басманной, а к нему шли и шли люди. Это было паломничество. К нему шли на поклон.
"Насколько власть "безумного"... Чаадаева была признана, настолько, - писал Герцен, - "безумная власть" Николая Павловича была уменьшена"...

Сергей Шрамко   04.10.2014 08:44   Заявить о нарушении

Спасибо вам за такое интересное эссе! Быть личностью и вообще иметь своё мнение во времена Николая I - уже подвиг. А Чаадаев имел смелость его опубликовать!

Татьяна Ненахова   05.10.2014 10:34   Заявить о нарушении