Россия, год 1812. Рихард Демель

   Рихард Демель, Детлеф фон Лилиенкрон и  Гуго фон Гофмансталь отмечены многими исследователями как тройка наиболее значимых немецкоязычных поэтов конца XIX века, ярко отражающих дух того времени (Zeitgeist).

   Рихард Демель (1863-1920) родился в семье лесника. Изучал философию, экономику и право в Берлине и Лейпциге. Работал в страховой компании. В Первую мировую войну пошел добровольцем на фронт. Получил серьезное ранение в 1916 году, вследствие которого позднее умер.

   Творчество Демеля литературоведы связывают, в основном, с импрессионизмом и натурализмом.  Как и Лилиенкрона,  его называют предтечей экспрессионистов, с которыми его сближает, в частности, влияние революционных идей Ницше и Стриндберга, а  также новаторская метрика и частое игнорирование рифмы.

   В немалой степени на перевод этого стихотворения меня вдохновило посещение недавно открытого музея Великой Отечественной войны 1812 года, где выставлены те самые сани, в которых 200 лет назад Наполеон панически бежал из России.   

   Иллюстрация из Интернета: художник Маленкевич, гравёр П.Коттен, 1852 год, эстамп «Вильно, 5 декабря 1812 года» (из коллекции Британского музея).

Россия, год 1812
1907 г.

Над мертвенной пустыней России
ночь вскинула свои бледные руки.
В безмолвии холодном небо звёздное
взирает на заснеженные дали.
Слышен колокольный звон.

Глухо стучат копыта, мороз крепчает.
Сани скрипят на снегу, полозья
режут борозды, щёлкает кнут.
Кони мчатся, пышут паром.
Нервно дрожат берёзы.

«Мужик, слышал ли ты о Бонапарте?»
Старик-крестьянин не хочет верить,
что окоченевший иностранец
еле-еле произносит
столь печальные слова.
 
Старик думает, ищет ответ.
Вдруг, охваченный набожным страхом,
видит он: на небосклоне
из-за чёрных туч выплывает
багровый серп луны.

Снегом кровавым дорога сверкает,
жемчугом багровым блестят берёзы.
Он в санях сидит, весь в пятнах кровавых.
«Мужик, что говорят об императоре великом?»
Скорбен колокольный звон.

Ещё жалобней ревут колокола.
Слушает старик, сани скользят по снегу.
Тихо и торжественно, как древняя песнь,
с болью и тяжестью звучат
слова его в пустыне снежной:

«Чёрная туча повисла на небе, 
проглотить хотела священную луну.
Но, как прежде, священная луна сияет,
а туча чёрная исчезла.
О чём же ты скорбишь, народ?

Гордая буря гнАла тучу,
Чтоб она проглотила тихие звёзды,
Но сияют, как прежде, тихие звёзды.
Буря развеяла лишь чёрную тучу,
А сама угасла в необъятных просторах.
 
Чёрное войско было несметным,
Император — гордый и холодный.
Но в Святой Руси, нашей матушке,
тихих тёплых сердец не счесть.
Пусть в веках живёт наш народ!»

Ночь слова старика проглотила.
Глухо бьют копыта, стонут колокола.
На голых берёзовых сучьях
иней багровый блестит в лунном свете.
Страх охватил императора.

Взглядом паническим видит он:
над мертвенной пустыней России
вскинула ночь свои бледные руки,
месяц багровый в небе плывёт,
серп карающий Господа.


Anno Domini 1812
Ueber Russlands Leichenwuestenei
faltet hoch die Nacht die blassen Haende;
funkelaeugig durch die weisse, weite,
kalte Stille starrt die Nacht und lauscht.
Schrill kommt ein Gelaeute.
 
Dumpf ein Stampfen von Hufen, fahl flatternder Reif,
ein Schlitten knirscht, die Kufe pfluegt
stiebende Furchen, die Peitsche pfeift,
es dampfen die Pferde, Atem fliegt;
flimmernd zittern die Birken.
 
»Du, was hoertest du von – Bonaparte« –
Und der Bauer horcht und will's nicht glauben,
dass da hinter ihm der steinern starre
Fremdling mit den harten Lippen
Worte so voll Trauer sprach.
 
Antwort sucht der Alte, sucht und stockt,
stockt und staunt mit frommer Furchtgebaerde:
aus dem Wolkensaum der Erde,
brandrot aus dem schwarzen Saum,
taucht das Horn des Mondes hoch.
 
Duester wie von Blutschnee glimmt die lange Strasse,
wie von Blutfrost perlt es in den Birken,
wie von Blut umtropft sitzt Der im Schlitten.
»Mensch, was sagt man von dem grossen Kaiser!«
duester schrillt das Gelaeute.
 
Die Glocken rasseln, es klingt, es klagt,
der Bauer horcht, hohl rauscht's im Schnee.
Und schwer nun, feiervoll und sacht,
wie uralt Lied so dumpf und weh
toent sein Wort ins Oede:
 
»Gross am Himmel stand die schwarze Wolke,
fressen wollte sie den heiligen Mond;
doch der heilige Mond steht noch am Himmel,
und zerstoben ist die schwarze Wolke.
Volk, was weinst du?
 
Trieb ein stolzer, kalter Sturm die Wolke,
fressen sollte sie die stillen Sterne;
aber ewig bluehn die stillen Sterne,
nur die Wolke hat der Sturm zerrissen,
und den Sturm verschlingt die Ferne.
 
Und es war ein gro;es schwarzes Heer,
und es war ein stolzer, kalter Kaiser,
aber unser Muetterchen, das heilige Russland,
hat viel tausend tausend stille warme Herzen:
ewig, ewig blueht das Volk!«
 
Hohl verschluckt der Mund der Nacht die Laute,
dumpfhin rauschen die Hufe, die Glocken wimmern:
auf den kahlen Birken flimmert
rot der Reif, der mondbetaute.
Den Kaiser schauert.
 
Durch die leere Ebne irrt sein Blick:
ueber Russlands Leichenwuestenei
faltet hoch die Nacht die blassen Haende,
haengt und glaenzt der dunkelrote Mond,
eine blutige Sichel Gottes.

Richard Dehmel, 1907