Нога

(Роберту Шекли и Харуки Мураками)

прозаическая фантасмагория

Глава 1. Нога.

Зима скатилась снежным комом,
Сидит в овраге и смеется.

За окном повалил густой снег. Сквозь него были видны очертания ночного города, полусонного, но не спящего. И мне не спалось. Открыв форточку, просунула руку наружу. Снежинки тут же облепили теплую ладонь. Я подождала, пока на ладонь не нападало как можно больше снежных маленьких голубей.  Втянула руку назад. От комнатного тепла снежинки начали плакать, оставляя на моей ладони теплые слезы.
Я заковыляла от окна, вернее, попрыгала, опираясь левой рукой на костыль. Левая нога, обутая в гипс, всей тяжестью тянула вниз.
Я прилегла на диван. Ногу закинула на валик, скатанный  из одеяла. Включила телевизор.  С улицы подуло холодом. Он влетел в комнату и свернулся клубочком рядом со мной. Вот досада: я забыла закрыть форточку. Но вставать и снова прыгать до окна, мне не хотелось. Укутавшись поглубже в плед, я стала щелкать пультом. Мелькание кадров. Телевизионная азбука морзе.
На столике у дивана одиноко стоял мой бокал с коньяком. Я протянула руку и ощутила в ладони прохладное стекло. Не буду его греть, решила я и выпила коньяк залпом. Стало теплее.
Случайно бросила взгляд на ногу. Что-то она притихла. Уснула, кажется. Ну, и слава богу. Может и мне, улучив момент, уснуть. Убавила звук в телевизоре. Закрыла глаза. И тут нога зашевелилась. Я еще больше зажмурилась. Притворюсь, что сплю. Нога дернула меня за бедро. Я слегка приоткрыла один глаз.
- Не спи. Мне одиноко.
Я промолчала. Вступать в диалог с ногой не очень-то хотелось. Снова – толчок.
- Может, закроешь форточку? А то свежо.
Я слегка засопела.
- Да не притворяйся. Я же знаю, когда ты спишь. Ты спишь, когда сплю я. А раз я не сплю, то и ты не спишь, а когда я засну, то и ты…
  Тут я не выдержала:
- Отстань! Чего пристала.  И так покоя с тобой нет. Я спать хочу.
- Будь добренькой,  закрой форточку. А то чего доброго заболеешь.
- Тебе надо, ты и закрой, - огрызнулась я.
- Да я бы с удовольствием, вот только… - Нога снова дернула меня, на этот раз за большой, испачканный белым, палец ноги, торчащий из гипсовой упаковки.
Я сдалась. Приподнялась, взяла костыль и запрыгала до окна. Снег на улице падал, не переставая. Подумалось:  откуда взялось такое количество снега на небе. А что если он будет так падать, падать,  укроет машины, засыплет дома. Я проснусь утром, выгляну в окно и не увижу больше ничего: ни улиц, ни города. И буду вечно сидеть в мрачной комнате, с тусклыми лампочками. А потом и они погаснут.
- Поскакали назад, - нога качнулась в сторону.
-Тебе хорошо, висишь себе, я тебя практически на руках ношу. А мне вообще-то тяжело.
- Бедняжка. Но представь, скоро меня не будет. Ведь скоро, так? А ведь ты спишь и видишь этот день. И не жаль тебе будет со мной расстаться?
Я доскакала до дивана и едва не упала на него.
- Представь себе, не жаль, – отложила костыль в сторону. Посмотрела на стол. Эх, я же чай хотела выпить. Неужели вновь вставать! Внутри меня боролись две меня: одна «я» хотела чай, вторая – лечь и не двигаться больше. А ведь была еще третья «я» - нога. Она вообще хотела всего и много. Победила вторая «я».
- Давай спать, - миролюбиво сказала я. – Поздно ведь.
- Ну, ты спи. А мне не хочется. Когда так мало осталось жить, то понимаешь, что дорога каждая секунда. Жизнь прекрасна. На улице снегопад. А ты сидишь в теплой комнатке и мечтаешь о горячем чае.
Черт, выругалась я про себя. Ну, вот зачем надо было напоминать о чае.
- Чай, ай-ай, - нараспев запела нога. – Хочу чай, ай-ай….
- Если ты сейчас же не заткнешься, то я возьму ножницы и лично разрежу гипс. У меня была нормальная нога. Пока я не сломала ее. И вот, пожалуйста – получила бесконечный треп, боль и неудобства.
- Ну, насчет неудобств – это ты зря. Ты ведь благодаря мне дома сидишь, отдыхаешь, так сказать.
Ну, это уже слишком! Я бы сто раз работала, чем сидеть взаперти. С этим довеском. Я стиснула зубы и закрыла глаза. Нога какое-то время еще пыталась заговорить со мной. Провоцировала меня. Но я не поддавалась. Молчала и делала вид, что сплю. Скоро нога затихла. На этот раз она и в самом деле заснула. И я стала засыпать. И мне приснился странный сон. А может это был и не сон вовсе.
Сначала я падала вниз. Во всем теле - ощущение легкость. Руки и ноги болтались, как листья на дереве. Гипса на ноге не было. Но вдруг я ощутила толчок, как будто обо что-то ударилась. Нога дернулась. Я посмотрела на ногу. Она снова была в белом валенке из бинтов. Мне стало больно. И немного страшно: а вдруг косточка от толчка сместилась в сторону. Открыла глаза. В комнате у дивана стояла тишина. Темная и пугающая. Лишь луч света от фонаря пробивался сквозь щель в занавеске – тонкий и любопытный. Мой взгляд упал на стул, стоящий у стола. Что-то зашевелилось на нем. Закопошилось. Внутри меня тоже все зашевелилось. Первая мысль – вскочить и бегом к выключателю. Ярким светом ослепить свой страх. Но вовремя сообразила, что бегом не получится. И  это «что-то» может схватить меня за ногу. Я скосила глаза вниз.  Нога спала.
Я слегка потрясла ее.
- Проснись.
Пришлось трясти ее несколько раз. А Нечто на стуле вдруг выпрямилось и село, ухмыляясь.
- Не стоит ее будить. Нам ведь и вдвоем неплохо.
Я замерла.
- Поговорим?
- О чем? – мой голос звучал из моего тела, но как будто был совсем не моим.
- О любви, - сказало Нечто.
- О любви? – переспросила я. На этот раз я здорово удивилась.
- Не терплю, когда переспрашивают. Или ты глухая?
- Прости, - пробормотала я.
- Ладно. Так что – поговорим? Я обожаю слушать всякие истории про это. Рассказывай.
- А что рассказывать? – я в отупении, боясь пошевелиться, лежала на диване и думала о том, сколько так еще пролежу. И вообще, что будет дальше.
Нечто терпеливо вздохнуло: Хорошо, я буду задавать вопросы, а ты отвечай. Ты была когда-нибудь влюблена?
- Была.
- Кто он? – прямо спросило Нечто.
- Один человек, - перед глазами мелькнуло его лицо, голубые глаза, улыбка.
- И что произошло?
- Да ничего. Мы расстались.
- Вот так взяли и расстались? – удивилось Нечто.
- Да. Взяли и расстались. Просто мы очень разные. Вот и все, - голос мой прозвучал как-то глухо. Как будто я бросила слово в колодец и забыла по него. – Вот и все, - повторила я.
Наступила тишина. Я молчала. Оно тоже не шевелилось.
- Печально, - сказало вдруг оно. – Мне даже стало тебя жаль. Но все равно я тебя съем. Правда, без особого аппетита.  Своей историей ты мне его испортила.
- Съешь? – от неожиданности я приподнялась на локтях.
- Ну да, а ты что хотела? Я ж за этим, собственно, и явился сюда.
- А ты вообще кто?
- Ах да. Я не представился. Меня величать ХватИвКусочки.
- Что это еще за имя? – я не знала, что предпринять, поэтому вопросами оттягивала дальнейший ход событий.
- Имя как имя. Хватаю и рву в кусочки. В мелкие. А потом съедаю. Не бойся, больно не будет. – он сполз со стула и стал приближаться ко мне.
«Сон, или реальность? - мелькнуло у меня в мыслях. – Надо проснуться». Я ущипнула себя за щеку. Больно. А главное, я не проснулась, и Хват не исчез. Он уже нависал надо мной – бесформенный и огромный.
- Готова?
- Как же ты будешь меня есть, когда у меня нога в гипсе? – вдруг выпалила я. - Ты же подавиться можешь.
Хват остановился: «Точно, а я и не подумал. Может, стоит сначала отрезать тебе ногу? Как думаешь? У тебя есть нож?»
- Он в кухне, - рукой я нащупала мобильный телефон, лежащий на диване.
- Далеко идти. Боюсь окончательно потерять аппетит. – Хват склонился надо мной. Я ощутила его лапу на своей ноге.
Тут вдруг нога завозилась и стала просыпаться. Хват уставился на нее. Я решила воспользоваться моментом. Схватила телефон и нажала на кнопку разблокировки. Свет ударил прямо в лицо моему ночному гостю. Хват взвыл, подпрыгнул и исчез. Нога окончательно проснулась.
- И что тебе не спится, - заворчала она. – Расшумелась, свет включила. Потом сама же будешь ныть, что я тебе спать не даю.
От пережитого ужаса я тяжело дышала  и не сразу нашлась, что ответить.
- Может, чай попьем? – предложила я.

Глава 2. Рука.

Вечер накурен туманом
До опьянения,
Жадно вдыхает воздух прохладный…

Весна. Душное метро. Толпы людей. И я в короткой юбочке, пиджачке и высоких сапожках.  В пыльном и переполненном вагоне я отодвинулась к самой стенке – подальше от всех. Скорее бы моя станция. Но она как назло – конечная. Двери в очередной раз открылись и выплеснули людей на платформу. И тут же новая волна пассажиров. Прилив, отлив.
Неожиданно я ощутила прикосновение чьей-то руки у себя на бедре. Кто-то пытался потрогать мой лобок. Я скосила глаза в сторону. Рядом стоял мужчина. И делал вид, что не причем. Первым моим побуждение было возмутиться и врезать наглецу по лицу. Но накатила такая волна возбуждения, что я едва не потеряла сознание. Поезд тронулся. Вагон покачивался. Люди болтались, как огурцы в банке. А я всем телом вдруг качнулась к незнакомцу. Его рука осмелела.
Я не разглядывала его лицо. Я хотела его ласк, его рук. И рука ласкала меня все смелее. Я прикрыла глаза и поблагодарила судьбу, что она внесла меня в этот переполненный вагон. И за то, что она надоумила меня надеть сегодня именно эту тонкую облегающую юбочку, сквозь которую мужская рука ласкала внутреннюю часть моих бедер. Поезд мчался рывками. Вагон качало. Люди мотылялись из стороны в сторону. А мое возбуждение все росло и росло. Мне было все равно, заметил ли кто-нибудь наши маневры. Я просто наслаждалась ласками чужой руки. Мое нетерпение достигло предела. Я едва сдерживалась, чтоб не схватить эту руку и не засунуть ее в себя. Когда я об этом подумала, то тут же кончила. В этот момент вагон выскочил на платформу. Двери распахнулись. Люди стали выходить. Конечная. Приехали.
Я вышла, стараясь не смотреть на своего незнакомца. Замедлила шаг. Может, он забудет про меня и уйдет по своим делам. Но он не уходил. Он остановился и посмотрел мне прямо в глаза. Что мне оставалось делать. Я заглянула в его.
- Андрей, - просто сказал он.
Так мы познакомились.
Несмотря на оргазм в метро, мы не сразу стали близки. Обменявшись на платформе именами и телефонами, мы разошлись в разные стороны. Мне нужно было пережить это приключение. Скажу сразу, я не принадлежу к девушкам, которые разъезжают в метро и прижимаются к незнакомым мужчинам в ожидании ласк. Этот случай был  единственный в моей жизни. Когда бежишь с горы, ноги не слушаются и сами несут тебя вниз. Вот это было что-то похожее. Волна возбуждения подхватила меня и несла куда-то, может вниз, а может и вверх. Смотря, как к этому относится. Я испытала огромное удовольствие и, вспоминая свое приключение, решила, что не стоит считать себя падшей женщиной только потому, что мне было очень хорошо. Честно признаюсь, мне было неловко, но я подумала, что такое никогда больше не повторится, и мужчину я этого больше не увижу. Так что, может, стоит успокоиться и жить дальше. Но как только я успокоилась, я вспомнила, что записала его номер телефона.
Я бросилась было стирать память о своем приключении. Как вдруг позвонил он.
- Это Андрей, я звоню, чтобы сказать, - он замялся… - Может, сходим завтра куда-нибудь?
- Завтра? – ну вот что делать? отказать? Что бы такое придумать, чтоб не обидеть, да и вообще… - Завтра я не могу. Мне нужно в больницу, - выпалила я, -  Да, в больницу, навестить бабушку.
- Я мог бы поехать с тобой.
- Да нет, не стоит беспокоиться. Моя бабушка не любит, когда ее навещают мужчины. Понимаешь, мой дедушка постоянно ей изменял, и теперь она в каждом мужчине видит дедушку. –  Господи, что я такое несу! Полный бред. Но может, оно и к лучшему. Он сейчас решит, что я дура, и отстанет.
- Ну, давай тогда встретимся послезавтра.
- Послезавтра я тоже не могу. Извини. У моей тети день рождения.
- Хорошо, когда можешь? Назначь день сама. 
Он не отстал.  В итоге я согласилась. Место встречи выбирала я. Я ткнула пальцем в небо и попала, вернее, попали мы оба – на фотовыставку ню. Я по наивности полагала, что это обычная фотовыставка в Доме художника. А это была выставка Карла Лагерфельда «Календарь Пирелли».

Глава 3. Глаза.

Запомни мои глаза бездонные,
Единственной твоей Евы.


Обнаженная девушка, выгнув тело, запрокинув руки назад, чуть согнув одну ногу в колене, готовилась к прыжку. Полуоткрытый рот и глаза, устремленные на зрителя – манящие, зовущие.  Мы стояли перед фотоработой. Я смотрела на девушку, Андрей стоял прямо за моей спиной, и я почти физически ощущала его взгляд на своем затылке. 
Молодой бог с лавровыми листьями в волосах. Красивое мускулистое тело, прикрытое внизу набедренной повязкой. Длинные ноги. Рядом нимфа, такая же прекрасная и нагая.

На свирели играл кудрявый бог,
И в жилах играла кровь.
Он нимфу любил и забыть не смог,
И проклял ее за любовь.

Я отошла от фотоработы и села на скамеечку, стоящую в центре зала.
Мифы Древней Греции и Рима вдохновили Карла Лагерфельда, и он создал свои обнаженные шедевры. Происхождение человека, рождение страстей, все это, видимо, очень волновало великого мастера. А меня взволновали его работы. Андрей приблизился ко мне.
- Устала? Хочешь, поедем в кафе, поедим?
Я подняла на него глаза.
- Я хочу тебя, - хотела сказать я, но вместо этого заметила, что неплохо было бы перекусить чего-нибудь.
В кафе было много народу. Но мы нашли укромное местечко: столик у окна за углом. Заказали салат, креветок в соусе и пива. Я старалась успокоиться, но мысли все время вертелись вокруг одного и того же: нашего странного знакомства. Я знала, что мои глаза сейчас блестят и выдают меня и мои мысли, и старалась спрятать их. Тщетно.
- У тебя очень красивые и необычные глаза, - заметил он.
- В самом деле? – а сама подумала, что хорошо бы он утонул в них, а я бы не стала его спасать.
Глаза. Я открыла их. Стояла такая темень, что я ничего не увидела. Абсолютно ничего. Я несколько раз поморгала веками, чтобы понять, открыла ли я глаза или все еще сплю. Попыталась повернуться и ощутила тяжесть в левой ноге. Возвращение. Нога недовольно зашевелилась, но не проснулась. Я замерла, чтобы не разбудить ее. Долго лежала, не шевелясь, снова закрыла глаза и попыталась заснуть. Как говорила мне в детстве бабушка: «Если не можешь заснуть, расслабься и думай о приятном».
Я стала думать о нем. Но наяву мысли о нем были болезненнее, чем во сне. Я вспомнила, как мы впервые занялись любовью у него дома, на его старом диванчике. Мы почти не разговаривали. Пришли к нему и, без слов, бросились в объятья друг к другу. Мы пили друг друга, точно долгое время были без воды и теперь упивались до изнеможения. Пили молча, напивались, отдыхали немного и все повторялось снова.
- Еще… еще…
- Не спится?
Эти слова грубо вырвали меня из мира моих воспоминаний и вернули в реальность. Или, я бы уточнила, - в мир реальных ирреальностей. Я открыла глаза, хотя какой в этом был смысл: в темноте, что открывай глаза, что не открывай, все равно ничего не увидишь. Я слышала только голос, доносившийся от шкафа. Там стоял стул с одеждой, и в прошлый раз там сидел «ХватИвКусочки».
- Извини, что отвлекаю, просто я долго ждал, когда ты меня, наконец, заметишь, но ты была так занята, что я…
- Знаешь, это уже слишком! – я была так возмущена, что даже не удосужилась испугаться.
- Ну, извини, я не хотел. Ты грезила наяву. Но всему есть предел, - миролюбиво заметил Хват.
- Вот именно – всему есть предел. Хочешь съесть меня? На, ешь! Чего ты ждешь?! – я приподнялась, пытаясь разглядеть темноту. Моя нога недовольно зашевелилась и проснулась.
- Что происходит? – сонно спросила нога.
- А, вот и любимая ноженька! И, как всегда, не дает мне покоя. Кстати, Хват, если хочешь меня съесть, то начни, пожалуй, с нее. Исполни, так сказать, мою последнюю просьбу. Я хочу увидеть, как ты расправишься с ней первой.
Нога испуганно замерла.
- Не надо меня есть.
- Вообще-то я сыт, - прорычал Хват. – И пришел только потому, что хочу услышать продолжение твоей любовной истории.
- Зря пришел. Не стану я ничего тебе рассказывать, - отрезала я.
- Ну, пожалуйста, - начал канючить Хват. Его визгливый голос проникал прямо в мозг, и у меня жутко разболелась голова.
- Съешь меня, - прошептала я, - Просто возьми и съешь, ты ведь хотел этого.
- Не сейчас. Расскажи, что случилось дальше.

Глава 4.  В колодце.

Не отпускай мою руку,
Я могу раствориться
Во тьме переулков.
Ты же пойдешь к супруге,
В которую не смог влюбиться.


Вы когда-нибудь попадали в колодец? Глубокий, темный, пустой и сухой, точно обезвоженные глаза. В детстве я однажды упала в такой. К счастью, там было не очень глубоко, и я отделалась лишь синяками и царапинами. Не знаю, сколько я там просидела, память милостиво вычеркнула из моей детской головки все подробности моего пребывания там. Но что-то я все же запомнила – ужас, ползающий по моей коже. Оживший ужас. И я говорила с ним. Мы даже умудрились подружиться, пели песни и даже пытались танцевать на маленьком пятачке колодца. Как на танцплощадке в клубе. Часть голубого неба, кусочек солнца, светившего сначала ярко-солнечно, а потом лунно-тускло.
Когда меня нашли и вытащили, я все еще пела песни. С тех пор я не люблю темноту. Не потому, что я ее боюсь, а потому, что я боюсь, вдруг вернется мой колодезный приятель, а он ведь со мной так тогда и не попрощался. Он просто исчез. И от этого было безумно горько. Ощущение, что меня бросили, и я одна на целом свете. И слишком уж просторно вокруг. И мне не хватало моего пятачка под лунным прожектором. И наших песен.

Подъезд, старый домофон, прожженный сигаретами. Огромная стальная дверь. На мое счастье, она была приоткрыта. Я хотела сделать ему сюрприз. Поэтому не позвонила в домофон и не стала дожидаться лифта, а просто взлетела по ступенькам и позвонила в дверь его квартиры. Он откроет, а я кинусь ему на шею: вот она я, бери меня целиком без остатка. Дверь открылась. Но на пороге стоял не он, а совершенно незнакомая женщина. В руке она держала вазу с тремя розами. 
- Вам кого, девушка?
- А вы кто?
- Вы из Одессы? – она загородила мне проход, и проскользнуть в квартиру было невозможно.
- Что? – не поняла я.
- Ну, только те, кто из Одессы, отвечают вопросом на вопрос. Так вам кого?
- Андрей дома?
- Его нет. А вы, собственно, кто будете?
Так, как я молчала, она решила сама догадаться, кто я такая.
- Я поняла, вы его любовница.
- Я его любимая женщина, - дерзко ответила я.
Незнакомка расхохоталась.
- Много у него таких - любимых. А он, как всегда, в своем репертуаре. Девушка, идите домой. Вам сколько лет? Вы еще очень молоды. А он взрослый мужчина. И не стыдно вам лезть к чужому мужику, да еще и к женатому.
- Женатому? – переспросила я.
- Да, он женат. А вы не знали? Будете знать, – она попыталась закрыть дверь, но я не дала.
- Я хочу поговорить с ним.
- Иди отсюда, шлюшка малолетняя.
- Да вы вообще кто! – возмутилась я.
- Конь в пальто! Я – жена его. Пошла вон отсюда.

Я медленно брела по улице. Прохожие, машины, дома – все стало каким-то лиловым пятном.
- Девушка, осторожно! – услышала я крик.
Я замерла перед чуть сдвинутым в сторону люком. Обычно люки крепко-накрепко закрывают, чтоб туда никто не упал. А этот, как будто нарочно, кто-то забыл задвинуть. Он, словно приоткрытая дверь в другой мир, призывно манил к себе. Я опустилась на колени и изо всех сил потянула люк на себя. Он был тяжелым, с трудом, но поддался. Я заглянула вниз. Темно и, кажется, сухо.
- Эй, есть кто-нибудь? – крикнула я.
Эхо гулко охнуло. Все в порядке, только оно там и обитает. Я не помешаю ему, решила я и  полезла вниз.
Внизу было сыро, сумрачно и совсем не темно. Глаза быстро привыкли к полумраку.  Я прислонилась к шершавой стене щекой и слушала биенье своего сердца. И ждала чего-то.
Захотелось курить. Странное чувство сухости во рту и желания заполнить рот вкусом сигареты. Машинально я полезла в карман куртки. Но сигарет я там не обнаружила, да и откуда им там было взяться, я никогда не курила. А жаль.
Вздохнув, я стала ждать. Может быть, мой детский друг появится вновь. Но время двигалось  улиточно-медленным ползком, а я все еще была одна.
«Эй!» - крикнула я. Эхо тут же откликнулось – глухо и протяжно. Я замолчала. Эхо я не звала. Потом я поняла, он ведь остался там, в колодце. Меня вытащили, а его нет. Так откуда ему тут взяться – в люке, где темнота была словно искусственно вычерченной на темном камне – сырая и вязкая.
Я просто закрыла глаза. И время вдруг остановилось. Даже метроном сердца перестал работать. Как будто чья-то невидимая рука сжала стрелку, остановив ее. Я просто закрыла глаза.
И тут я ощутила, что не одна, что в темноте есть кто-то еще. Кто-то копошился совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Стало жутко. И радостно. Не открывая глаз, я протянула вперед руку. И коснулась чего-то. Какой-то вязкой массы. Рука прошла сквозь нечто и осталась там, по другую сторону. За рукой устремилось все мое тело.
Я открыла глаза, пытаясь рассмотреть, куда я попала. Коридор – длинный бесконечный, без дверей, без света. Я не увидела его, а скорее почувствовала.
Надо идти. Надо искать. Я брела по нему, вытянув вперед руки, ощупывая темноту. Где-то ведь должен быть выход. И я оказалась права, рука уперлась в стену. Пальцы нащупали ручку, повернули ее. Легкий щелчок, и дверь открылась. Внезапный свет, и я полетела. Нет, не вниз, а вперед.

Глава 5. Ключи.

Восемьдесят четыре тысячи дверей,
на связке ключи.
Не открывай их…

Однажды ты сказал, что я не похожа на других. Я и сама часто спрашивала себя, а на кого же я похожа. Как я хотела быть похожа на маму, мирно сидящую в кресле с вязаньем или шитьем. На маму, стоящую у плиты, ложкой помешивающей варенье из ягоды тутовника. Да и на папу я была не похожа. Он был деловым человеком. А я мечтательницей. Я была - просто я.
Ты сказал, что я не такая, как все. Может быть, ведь когда-то я умела летать. Разбегалась и взмывала ввысь - лёгкая, словно пушинка. Ничто на земле не удерживало меня. Впереди маняще сияли звёзды. Так  было в детстве. Когда я подросла, то забыла, как это делается. И даже убедила себя, что боюсь высоты. Но правду говорят: то, что ты когда-то умел, не забудется до самой смерти. Как катание на велосипеде.
Я летела и сначала ничего не видела вокруг, только белый туман. Но вот он рассеялся. И я увидела очертания детской площадки.
Большие качели, на которых качались дети – девочка и мальчик. Мальчик сидел. Девочка в красном платье, схватившись руками за округлые поручни, подлетала вверх. И радостно смеялась.
Во двор въехали две грузовые машины и новенький автомобиль. Неподалеку от качелей они остановились. Из одной грузовой машины выскочили грузчики и начали выгружать металлические листы и устанавливать их. Постепенно из металлических листов вырос гараж.
Девочка в красном платье снова попыталась раскачаться и взлететь, как раньше. Но качели звонко ударились о холодный металл. Девочка решительно подошла к гаражу. Мелом  вывела большими буквами: «Уберите свой гараж! Он мешает детям качаться!»
Я парила над этой картинкой. И мне хотелось досмотреть, что будет дальше. Как будто это был фильм: прошел день, все оставалось по-прежнему. Даже надпись, сделанная мелом. А потом вместо надписи появился плакат примерно такого же содержания. А потом – хозяин гаража, топчущий плакат ногами. И сломанные качели. И девочка, плачущая над грудой исковерканного металла.
Я спустилась чуть ниже. Рукой коснулась  волос девочки и ласково прошептала: «Не плачь». Девочка удивленно посмотрела вверх, сквозь меня и, решительно вскинув голову, зашагала куда-то.
Дальше я увидела нечто страшное: девочка с кирпичом в руке, новая машина под окнами дома, трещина на лобовом стекле и вмятина на капоте. Машина тревожно сигнализировала, взывая о помощи. Помощь в лице хозяина машина подоспела в тут же минуту. Злое и перекошенное лицо надвигалось на девочку. И она закрыла глаза. Я тоже.
Когда я их открыла, то не увидела уже ничего. Лишь туман вокруг меня. Я полетела сквозь него -  вперед.
Когда-то я любила рисовать. Доставала ватман, мольберт, вставала на балконе и рисовала то, что видела только я сама. Не каждый может быть художником - да это и не нужно. Если бы каждый был художником, мир перестал бы быть красивым, он стал бы уродлив. Потому что все было бы одинаково – красиво и одинаково - скучно. Да и Богу не захотелось бы видеть всех одержимыми творчеством. Ведь творчество – это созидательная деятельность, а значит, божественная. Приближение к Богу. А толпа одержимых ему точно была не нужна.
Мне казалось, что я была тем исключением, избранной, и я имела право познавать ирреальное.  Опыт творчества - есть вход в таинственное. Методы, опыт и знания – все это только орудия. А вот за всем этим скрывается некая энергия, и у этой энергии нет ни формы,  ни структуры. Я часто думала, что я часть этой энергии.
Я любила творить и придумывать. Я и тебя придумала. Сначала нарисовала глаза. Светло-голубые, внимательно-добрые. И теплые, как вода в ванной в холодный зимний вечер. Над глазами – брови, точно махровые полотенца. Потом я нарисовала тебе нос: чуть удлиненный вниз, с большими чувственными ноздрями. Губы - верхняя получилась чуть тоньше нижней, но это потому, что я была не очень хорошим художником. Твердый подбородок  и рассекающая его ямочка. Я сохранила твой портрет. Когда я встречалась с мужчиной, то доставала портрет и смотрела, не ты ли это. И каждый раз  это был не ты. Я даже подумала, что так никогда тебя и не встречу. И тогда в метро, столкнувшись с тобой, я не сразу узнала тебя. Только когда твоя рука коснулась меня, я поняла, что вот, наконец-то, пришел Ты.
Потом был немноголюдный парк, пруд с утками. Они хотела хлеба. А я так спешила к тебе на свидание, что забыла про уток. Они хотела хлеба, а я тебя. Ты прижал меня спиной к дереву, и я слилась с деревом, а ты со мной.
Одна, три, десять… Я пролетала мимо закрытых дверей, от которых у меня не было ключей. Одна тысяча, десять, восемьдесят тысяч…. От нечего делать я считала двери. И вдруг вспомнила, что в буддийских книгах упоминается  о восьмидесяти четырех тысячах отрицательных и разрушительных мыслей, для обуздания которых изобретено восемьдесят четыре тысячи соответствующих подходов, или противоядий. Возможно, за этими многочисленными дверьми как раз скрывались эмоции, страхи, грехи и противоречия. Интересно, как они выглядят. Вот бы взглянуть хоть одним глазком.
Восемьдесят четыре тысячи… Почему такая огромная метафорическая цифра? Почему не десять тысяч, не сто, а восемьдесят четыре? Вдруг я увидела, что одна из дверей приоткрыта. Я подлетела к ней и сунула туда свой  любопытный нос.
В полумраке при сиянье свечей, плачущих в громоздких канделябрах,  на огромной кровати я увидела сплетенье обнаженных тел. Они, словно змеи, извивались в стонах и поцелуях. Тени тел, подражая  им, от страсти и вожделения плясали на голой стене.
Замерев, я долгое время, не отрываясь, смотрела на эту картину. Что это: грех, противоречие или одна из самых сильных человеческих эмоций?
Дверь скрипнула и затворилась, отрезав от меня момент наивысшего наслаждения. Я ощутила некоторое разочарование. Моя рука непроизвольно скользнула по бедрам вниз, и я поняла, что очень возбуждена.
Следующая дверь была закрыта. Но я дернула за ручку, и дверь легко отворилась, приглашая меня стать свидетельницей нового зрелища. В полумраке все так же на кровати возлежали два обнаженных тела. Но между ними не было ни капли страсти. Я разглядела взгляд скрещенных между собой, словно шпаги, глаз. Они пылали ненавистью, буквально испепеляя зрачки противника.  Мужское тело схватило  за волосы женскую голову и потянуло за собой. Раздался крик. А я и не знала, что могу кричать так громко. Я начала стремительно падать вниз.

Глава 6. Ресницы.

Слеза на моих ресницах
Дрожит, крепко держась за кончики…
Боится упасть, потому что гордая.

Коридор. Белые стены. Белые двери. Лампы, словно красные пауки, цепляющиеся за потолок. Я с трудом пыталась разглядеть все, сквозь опущенные ресницы. Пыталась открыть глаза. Но не могла. Ресницы, как тяжелые шторы, не хотели открывать окна глаз.
Я чувствовала, что меня куда-то несут. Или везут. Попробовала пошевелись рукой. Но собственное тело было чужим и далеким, вместо него – сплошная боль. Но если была боль, значит я еще была жива.
- Эй, просыпайся, хватит дрыхнуть, – услышала я чей-то голос.
Я поморгала ресницами и с трудом открыла глаза. Я лежала в белой комнате на кровати. Из моей руки торчала игла, через которую по трубочке в меня втекала какая-то прозрачная жидкость. Я скосила глаза вниз и увидела свою левую ногу, словно невесту, обернутую  в белое – в гипс.
- Ну, слава богу, очнулась, - снова услышала я чей-то голос. И поняла вдруг, что голос исходил от ноги. Говорящая нога, вот те раз. От удивления я попыталась подняться в кровати, но не смогла.
- Да ладно, чего уж там, лежи, не вставай, - сказала нога.
- Что со мной? – мой голос показался мне каким-то чужим, словно исходил он из совершенно постороннего мне тела.
- Ты в больнице, – нога слегка дернулась, как будто хихикнула.
- Это я уже поняла. Что случилось?
- Тебя нашли в люке, в который ты по глупости залезла. Хорошо еще, что нашли, а то могла бы там окочуриться.
Я моргнула ресницами и закрыла глаза. Свет был, как острый нож, он рассекал глаза своим ярким светом. Лучше быть в темноте.
- Ты хоть взгляни, что у тебя на тумбочке, - ворчливо произнесла нога.
- А что у меня на тумбочке?
- Сама посмотри.
Я слегка повернулась и приоткрыла один глаз. На тумбочке стояла  ваза с розами. Я упала на подушку и поспешно закрыла глаз.
- Вот и я о том же: красные розы…фи, как пошло, - авторитетно заметила нога.
- От кого они?
- От кого, от кого… да от него! От кого же еще.
Я снова приоткрыла глаз. Потом второй. Еще раз посмотрела на розы. Пять штучек. Мило. Раньше он никогда не дарил мне цветов, а тут сразу пять розочек. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли ее.
- Привет, - в палату вошел Андрей. «Ого, - подумала я, - у него еще букет». Сколько на этот раз? Я уставилась на розы, считая каждую. Андрей подошел к кровати, сел рядом на стул. А я все пыталась не сбиться со счета.
- Как ты?
- Семь, - сказала я.
- Чего - семь? – не понял он.
- Семь роз, а было пять.
Он посмотрел на меня, как на ненормальную. Я и была ненормальной, не знаю, как я выглядела со стороны, но точно не принцессой из сказки, скорее мумией в бинтах. Я посмотрела на свою ногу.
- Он принес семь роз, - сказала я, обращаясь к ноге.
- С кем ты говоришь? – удивленно спросил он.
Нога молчала, и я решила, что в моем положении лучше не откровенничать, а то еще неизвестно, в какую клинику меня могу упрятать.
- Не обращай внимания, - начала я, -  Садись. А..ты уже…сидишь.  Цветы можешь положить на тумбочку, увы, другой вазы тут нет, но думаю, что всегда можно для этой цели найти пустую пластиковую бутылку.
- Тебе не нравятся мои цветы? – прервал он меня.
- Они прелестны. Но дело в том, что я не люблю розы, - я прикрыла веки ресницами. Мне хотелось плакать, но я сделала над собой усилие и старательно притворялась равнодушной. Мне хотелось выхватить у него розы и бросить их ему в лицо, точно упреки, хотелось устроить сцену, сказать, как я ненавижу его. И как все еще люблю. Но я молчала.
Внезапно он наклонился надо мной. Я все еще лежала с закрытыми глазами.
- Извини, что не сказал тебе все сразу. Да, я женат, но я не живу с ней. Она приехала неожиданно, у нее есть ключ от квартиры, и она приезжает тогда, когда ей вздумается. Но это ровным счетом ничего не значит.
- Как и три розы, которые она собиралась поставить в вазу, - глухим голосом произнесла я.
- Какие розы? Я ничего не понимаю, - и так, как я молчала, он продолжил, - Как ты оказалась в канализационном люке? Ты бежала и упала туда, ведь так? Дурочка ты моя, бедненькая, - он взял мою руку, повернул ладонью вверх и поцеловал.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал? Что тебе принести?
- Восемьдесят четыре тысячи, - сказала я отчетливо.
- Что?
- Я хочу, чтобы ты принес мне восемьдесят четыре тысячи роз.
- Почему именно – восемьдесят четыре тысячи? – недоумевал он.
- Так надо. Может тогда откроются все восемьдесят четыре тысячи дверей. Сразу и одновременно.
- Нет, ты точно чокнутая. Я поговорю с врачом.
- Не смей! - внезапно вскрикнула я. От моего крика он подпрыгнул.
- Да что с тобой такое творится, в конце концов! – вспылил он, - Ты ведешь себя очень неадекватно. Как капризная девчонка. Открой глаза и посмотри на меня.
- Я хочу побыть в темноте. А ты иди, тебе еще надо купить розы. Много роз.
- Ты больше не любишь меня? – спросил он.
Я молчала, вспоминая последнее, что я видела за одной из восьмидесяти четырех тысяч дверей. Он встал и какое-то время молча стоял рядом с кроватью. Потом я услышала его вздох. И он вышел. Я снова осталась одна. Хотя не совсем.
- Наконец-то он ушел, - сказала нога. – Здорово ты его отшила.
Я все еще молчала. Нога стала нервничать.
- Хватит молчать. Поговори со мной. Ну, пожалуйста.
- Спой мне песню, - попросила я.
- Да я не умею, - начала нога.
-  Все равно, спой, как умеешь.
И нога запела. А я погрузилась в сон без сновидений.

Глава 7. Из колодца.

Поцелуй нежный кинуть зашиворот,
И слетят с ног  старые валенки.

Вместо эпилога: через некоторое время мне сняли гипс. Накануне этого события нога жутко ныла, стенала, что она не хочет, что ей и так хорошо. Но я не послушала ее. Костыли под мышку, и поскакала к врачу. А за два дня до этого в последний раз появился ХватИвКусочки. В последнее время он частенько навещал меня, слушая мои истории, и под конец заявил, что стал вегетарианцем. В  каком-то благородном порыве он даже предложил мне съесть Андрея. Но я отговорила его. Андрей не был вкусным, как казалось на первый взгляд. Мясо с горечью.
Да, а как же  Андрей?..  Он все-таки подарил мне восемьдесят четыре тысячи роз. Я никогда не видела столько цветов одновременно. Признаться, меня это даже растрогало. Но откровения не наступило, двери так и не распахнулись, лишь одна из них приоткрылась. За дверью, молитвенно сложив руки на груди, на кровати сидела одинокая фигура в белом.
А может, оно и к лучшему? Ведь нельзя познать сразу все эмоции одновременно, да и вообще – нельзя познать все эмоции. Я узнала лишь любовь и ненависть. И прощение. Я простила, и мне стало легче.
Я пряталась в колодце в темноте и тишине, а нужно было наоборот - идти на свет.
В кабинете я сидела и смотрела, как врач ножницами разрезает мой гипс – не спеша, аккуратно.
- Вы уж поосторожнее, - не удержалась я.
Он оторвался от своего занятия и взглянул мне в глаза.
- Я буду стараться, - улыбнулся он.
«Игорь Александрович», - прочитала я на его бэйджике.
- А теперь тяните ногу на себя, - сказал он мне и потянул гипс. Нога под гипсом охнула. Гипс остался у него в руке, а я получила назад свою здоровую ногу.
- Вот и славно, - подытожил он. – Все закончилось.
- А куда вы денете это? – я показала свой серо-белый засаленный гипс.
- Вы хотите его на память? – снова улыбнулся он.
- Да, было бы жаль его бросать, - пошутила я.
- А вы все же бросьте. И начните все с чистого листа.
  Он записал что-то в моей карте. Я встала. Опираясь на костыли, я ощутила внезапную легкость.
- Неужели ты так просто уйдешь? Чего ты теряешься? – услышала я тонкий голосок своей ноги. Я скосила глаза на ногу, потом на врача.
- Спасибо вам, доктор. Жаль, я больше вас не увижу, - сказала я.
- Почему это не увидите? – он оторвался от карты и взглянул на меня. – Через неделю прискачите ко мне снова. Я сейчас выпишу вам талончик на прием.
- А что потом?
- Потом? – он снова внимательно посмотрел на меня и захлопнул мою больничную карту. – Потом я приглашу вас в парк. И там вы зашвырнете свои костыли так далеко, что, если даже захотите, то не сможете их найти.
Я скакала по улице, да так резво, что многие прохожие, боясь, что я собью их, едва успевали отпрыгнуть в сторону. Снег почти растаял, правда, местами кое-где он еще лежал кучками на пожухлой траве. Тротуар, радостно подставив под солнечные лучи свою обнаженную спину, наслаждался  Весной.


конец