Книга пепла

Надежда Белякова

КНИГА ПЕПЛА

ДРУГУ

Стихами поют и плачут,
Молят. Кричат. И даже молчат.
А ты написал пламя,
в котором они горят.


ПЕРВАЯ БИБЛИЯ

Я на твоём пути
из тех времён прежней Москвы,
когда снег был искрит и чист,
как в начале, так и в конце зимы.
Он скрипел под ногами,
когда мы
переулками первой любви
плутали и беззаботно болтали,
пока дошли
до кособокого дома
в закутке московской тиши.
Там притаилась малина ,
где торговали гашишем,
марихуаной,
редкой «на вес» стариной,
всяким хламом,
в залог за дозу данным.
Сама я этого не видала-
Осталась на улице ждать,
снежный морозец вдыхая,
с привкусом горечи и побега ,
кошатины, старых дров,
обрывков чьих кошмарных снов.
Затхлые запахи старой Москвы….
Но, наконец вынырнул ты
cовсем с другой стороны.
За пазухой - Библия!
Полузапретная книга!!!
В те времена - только «с рук»,
«из-под полы» доступна была.
К себе прижимал книгу, от радости хохоча,
что дёшево прикупил  её для меня
у душегуба и хохмача.

Улицы были белы, чисты.
«Песнь песней» читал ты.
Румяный московский школьник-
Голос,
И одноклассница-
Слух.
Строкой «Песни песней»
по улицам снежным
легло кружение этих двух.
Всё это было в прошлом веке,
И усомниться было бы легко,
Но дремлет Библия в старинном переплёте
Средь книг прочитанных давно.
семидесятые

Пёстрая, шумная- теперь уже давняя тень:
яркая, как лоскутное одеянье стареющего хипаря.
Семидесятых захлопнута дверь навсегда!
Времена, когда шутка была - на острие ножа!
За анекдот про Генсека - реальный срок давали тогда.
Но даже этот «урок»  интеллигенту не шёл в прок!
Бравада и эпатаж -
элегантны , как классика Рима!
Чечётка  на котурнах - высший пилотаж!
И узнавали сразу   по колкости языка:
«наш»!
И, по точёному слогу,  даже когда ни рубля.
Быть бунтарём: всегда - вот кредо интеллигента
Застоя времён бесконечного дня!
Успокоенным, довольным днем
и быть не при чём -
почти не пристойно было!
На занавес ржавый бросаясь,
мы штурмовали скуку стареющего Совка,
как некогда он-
поклонник химер-Дон Кихот,
на мельничьи жернова.
Каждому поколенью  - своя война.
Эта была наша – за право на самих себя.
За право на память предков,
об их тернистом пути,
чтоб их имена донести
до дней сегодняшних- этих!
И запрещённым их именам
из тьмы забвения в не наступивших
их воскресеньях воздадим  календарям
вопреки тленью!


Молчать-кричать

Она молча курила.
Но молчанье её кричало
обо всём, что  годами она скрывала -
Моя бабушка-
Фердинандова Татьяна.
Иногда она плакала тихо-тихо;
 о многом: об убитых  муже и сыне  ,
о невзлюбившем страну нашу Боге,
врагам даровавшем силу.
О фарфоровом ангелочке,
что успела снять с люстры в отчей усадьбе,
что повесили в день ее свадьбы.
Среди ночи, через пьяных красных
переступая, чтоб не шуметь босая.
Пока вся семья под замком в гладильной дрожала,расстрела и смерти своей ожидая.
Она–балерина  и  с гибкостью ветви
на жестком ветру , с проворством воды -
вырвалась на свободу!
Отперла и спасла всю семью!
И беду спугнула навремя.
Но фарфоровый ангел исчез
в чаду коммунального ада.
Ангелу не место в аду – месть
за чистоту – его утрата.
Возможно, что он улетел-
после 17-го года
ангелы не у дел!
А куда - нам и знать –то не надо!
Но  каждый год в январе
наступал день и  прошлого тень,
молча, только слезами  она поминала...
Растрелянных близких,  смерть отца-
Зачеркнутых  в 17-ом от дня октября.
Мальчишек-кадетов растрелянных,
замученных зверски у стен Кремля.
В балетных училищах, куда их приглашали.
Когда-то они на балах блистали.
Один из её друзей и подруга,
сломали чинность  тех праздничных дней,
нарушив приличия светского круга,
теперь далеких царских времён:
Она в декольте явилась на бал!
А он - кадет с выправкой струнной.
В неистовстве танго проплыли вдвоем -
по блеску паркета училища.
По тем временам в разнузданных па.
И словно из Рая изгнаны были оба:
Она-из балета!
А ему уж не быть офицером!
Вот так уцелела пара эта!
Запрет на жизнь, профессию,  образование!
Клеймо "лишенцев" на детях дворян.
Из жизни изгнанье, словно из Рая-
в больницу не брали  дворян!
Ценз права на жизнь -  ими он управлял!
Вернее бесправья-неумолим был, упрям.
Её муж- скрипач и художник ,
работал в театре Таирова.
В «Камерном» вместе с братом Борисом
Но с воспалением лёгких ,
дворян можно было в больницу отдать
только на санках  на перекрёсток ночью подбросив ,
без документов.
Здесь в рифму одно- «Твою мать!»
Соседи, " по уплотненью",
занявшие даже ванну в квартире её.
И санки достали ,и уговаривали :
 -«Оставь мужика без документов!
А, ну, как на улице подберут, найдут и спасут!
А то- всё одно, здесь помрёт!»
В те дни мороз был  лют.
На перекрёсток больного везти
она не решилась.
И стала вдовой едва чуть за тридцать.
На утро проснулась с седой головой.
В молчание бабушки столько таилось-
бездонной вселенной отмеренный век.
Сквозь годы в ушах всё звенел
страдальческий крик Зинаиды Райх.
Привычка соседей к ее репетициям
давно приучила всех в доме терпеть
её завыванья и монологи.
И крики и стоны.....
Они сквозь стены рвались и летели
над домом актёров средь белого дня,
но тогда….
В тот день потаенной Москвы:
Сердце от ужаса замирало.
На кухнях шипели примусы и соседи,
привыкшие к воплям актрисы:
«Совсем Зинаида нынче взбесилась!»
Но эти крики-не репетиция Ада!
То был последний ужас её драмы,
В бабулину память   вошел незаживающей раной.
Об этом шопотом ночью маме
она не выдержала и рассказала.
Милая бабушка! Твоя давняя грусть
мне и теперь по ночам не даёт уснуть.

Есть о чём помолчать человеку ,
переплывшуму конец Света,
на том берегу в крови затонувшего Рая.
И жизнь научила молчать,
и слышать в молчании голос Времён.
и между строк читать,
всё понимая, не пользуясь словарём.


ПЯТЫЙ КОРОЛЬ

Пятый король в колоде!
ОН-то и был - козырной....
Закон над ним бессилен,
тузам не подвластен он.
Отчего тот расклад
не сложился,
я и теперь не пойму.
Давай убежим!
Скроемся!
Я, как старый и ловкий шулер,
в рукаве тебя утаю.
От чёрной пиковой погони,
от червонного искуса дней,
от черты:между светом и тенью,
быть может, тебя спасу.

Пятый король в колоде!
На призраке скакуне,
ворвись в мой сон,
как прежде,
не думая о звонке!
о вежливости стука
в двери ночной глуши.
Как прежде:
хмельной и шальной,
гонимый тоской нелюбви.
Разбуженные соседи,
расширенные зрачки,
а в них всё тузы бубновые,
крестовый казённый дом-
всё то, что тебе напророчил
тринадцатый день июля,
когда ты был рождён.

Пятый король в колоде!
И масть твоя верховодит
в моей без тебя Судьбе.
Память пространства былого
нас приютила обоих.
Там мы по-прежнему бродим
по закоулкам в Москве.
И город ночной слушает
беспутные наши шаги.
Там ,в иной зазеркалье,
где мы с тобою вместе,
всему вокруг вопреки.
Там, в иных измереньях
своё разночтенье времён,
из Алфавита Былого
уж не сложить наших имен.

Но я не той масти дама,
да и колода не та...
Ведь я - всего лишь гадалка,
ворожу про чужую любовь.
Но гложет меня сомненье:
встретимся ли мы вновь?
И будет ли нам дано
друг друга узнать
сквозь года?


ХИПАРЬ

Хипарь -
теперь звучит наивно, старомодно….
А ведь когда-то рифмовалось с бунтарём!
Риск эпатажа ежечасный...
В нём изыск стиля  непременно заключён.
И ставка высока –  Свобода!
Не только за решёткой
оказаться страх.
И шприц аменазина  полный,
В руках служивого врача.
Один укол-  и нет уж бунтаря!
Перфоманс буден,
бой в котором знамя- сам знаменосец
через скуку дня,
как в бой против врага!
Хипарь....,
звучит, как рыцарь,
в старь...


СТРАЖИ

Стражи Неба и Стражи Порогов-
Ты прожил у них под конвоем,
Прошагал без права побега
По острию луча, что струился с неба.
Где Монады реальней любовниц,
Жен твоих,
Жен друзей
и просто поклонниц
И застеленного рояля посреди мастерской
тень лояльна
к собеседникам Садов Рая,
Цы Бай Ши, и иных,
Ставших древностями Китая.
Мастерская твоя в закоулках Арбата,
Где время жестко в пространство вжато.
Сгусток истории , как в коммуналке тесно;
На Молчановке-Лермонтов,
На месте церкви снесённой-школа,
где ты учился из рук вон плохо.
А рядом притон-
В хаосе дней и ночей Вавилон.
Да и сам ты отсюда родом,
Где-то близко - родительский дом
На чёртову дюжину был рождён.
Не нанизан на хорду буден
Повитухой Судьбой упущен
И потому не учтён  в гроссбухе Жизни тучном
ни ангелом ,ни чёртом.
Только Владимирка-тёзка приняла,
Встал и пошел – вне правил
внедорожник похабных ухабов
Прозвучавший во всех регистрах,
Парящий над пропастью обжигающе низко,
К облакам подлетал близко - близко,
и не только в чумном бреду.
Твой живописный и светоносный,
твой рукотворный  Рай -
оставлен у всех на виду.


ДРУГОЙ ФЕВРАЛЬ

Когда-то в прошлом веке,
в дни юности и школьных лет,
мой друг любил читать «Февраль»:
стихотворение поэта Пастернака.
То самое:
«Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд!...»
Прекрасные стихи!
Он и меня просил читать ему
«Февраль» .
Вслух, наизусть.
И злился, и стыдил меня ,
за то, что  не было дано,
прочувствовать, как он;
и ритм,
и магию, и тайну
всей судьбоносности стиха.....

Он умер в сорок лет....,
последним стал февраль,
в его короткой жизни.
В тот самый день-
отмены Крепостного права:
отринул этот Свет-
греха и святотатства,
и пагубной тоски
у запертых ворот
Вселенского раскаянья
и братства.
Наш смех и споры
юных душ о творчестве,
и благости искусства
живут во мне сквозь годы без него.
Чем дальше удаляются те дни,
тем ближе и дороже....
И жизнь учит все cтроже :
читать меж строк,
запечатленное в пространстве,
впечатанное в дней иных теченье.
В февральском позднем снеге
различать  весны уж близкой голос и свечение.
Бродили мы - беспечные канатаходцы ,
по хорде трепетной стиха,
по улочкам  Москвы,
теперь ушедшей навсегда.
Уж столько лет прошло...
Давно я разучилась
так плакать и смеяться,
как той весной,
с уходом февраля.


ПОМИНАНЬЕ

Поминанье пишут, чтобы отмолить
тех, кто уж не сможет больше нагрешить
Среди ночи рваться  в запертую дверь.
Выть в подъезде злобно,
словно лютый зверь.
Распугав соседей, обхамить друзей
На себе рубаху рвать и орать, орать,орать:
«ЛЮБЛЮ!» -голосом дурным вселенскому бабью,
Сотрясая ночь, изгоняя тьму.
Ну, скажи на милость, просто намекни-
Тенью чёрной птицы мимо промелькни!
Скрипом половицы тихо поясни:
Нужны ль мои молитвы там в ином миру,
Когда в твоих работах отсвет Чистоты
 отмаливает ночь твоей больной Души?
А в ответ звучит стихия цвета,
Рукотворный ангельский рассвет
неустанно краску покупную превращает
в чистый ясный свет.
Где-то в вечности;
в подвалах поднебесья Смерть уныла,
 как товаровед,
клеит ценники с уценкой вновь прибывшим
в сумме не прожитых ими лет.
Черканёт крест на крест-
Скосит годы…
Вот и стал ты вечно молодой.
Мне оставил тихую заботу,
Способ пообщаться нам с тобой.
Как на почту,  прихожу я в церковь,
поминальную записку написать.
Словно бы гостинец сдобный
вдаль бедняцкую  родне послать.
А в ответ всё снишься, снишься…
Как тут не поверить в Божью Благодать!


ЛЫСЕЮТ ХИПАРИ ОЛДОВЫЕ

Лысеют хипари олдовые!
Их сленг всё ближе слогу давних лет,
когда поэт был больше чем поэт!
По улицам Москвы они,
как знамя яростных побед,
истрепанно в боях, бредут
с  величием руин, не признавая бед!
По руслу уходящих дней плывут-
по-прежнему к себе самим.
Как сокровенный оберег
в самих себе лелеят-
презрение к уюту.
И сквозь жизнь,
как свечку негасимую несут,
завет давно истлевшего
их общего начала.
Пересечением антимиров,
мозаичным вкраплением,
не смешиваясь с городским потоком,
разнопространственность реалий
соблюдают.
Их ветхость антикварности родня.
Они - загадочное поколенье,
какой-то необъявленной войны.
И, словно бы таинственные знаки,
рассыпанного Богом Алфавита,
живут вне буден,
то  складываясь в слоги,
то в слова непостижимых и зовущих смыслов,
о том, что войны побеждаются любовью.
Сомнение и смуту без усилий сея.
И для таких, как я - томительная горечь,
маята
какой-то не прожитой жизни,
упущенных свободы и любви-
зовут неведомо куда.



КАК ИНДУЛЬГЕНЦИЯ ЛЕНЬ

Шагнуть налегке
в новый день,
С собой прихватив,
лишь тень…
Как индульгенция-лень.
Билетом в беспечность-
карманная мелочь.
В карманах осядет,
как в оттепель
весен ушедших капель.
Когда же придет этот день?!

Полковник Айдаров

Бабушка,былое  вспоминая,
об Айдарове,муже сестры
как-то  дачной ночью
все шептала и  поминала:
Полковник Айдаров  умер рано.
Вернее,
растрелял был в тридцать втором.
Полковник Айдаров весной
восемнадцатого из окопов
той первой мировой,
вернулся домой израненный,
голодный, усталый.
Семью не застал.
Они под Рязанью в поместье
сидели, дрожали, пережидали
в надежде, что вскоре вернуться домой.
Что всё это лишь страшный сон...
И будут, как прежде - все вместе.

Дом совершенно пустой.
Продано все ....
Даже картины- портреты предков,
кто-то сменял на обьедки.
Детишки глазеют из всех углов,
вместо мебели- груда тюков.
На табуретках, болтая босыми ногами,
стайка младших- семейство дворника.
Их -,справедливости ради,
из темных подвалов в квартиры былых господ
заселяли,
прежних прогнав вон.
Но полон почтения  новый хозяин.
И,  помня былое добро,
шепнул жене, что б приготовила:
чтобы гостя ,хоть чем-нибудь угостить.
Смущаясь, той роли захватчиков,
что отвела им судьба,
жена  старается, суетится на кухне одна....
И ,невероятно для этих голодных ,
кровавых лет,- щедра.
Прикрывая засаленным фартуком
в комнату она принесла
вареной картошки "в мундире",
роскошь военного дня.
Чтоб угодить полковнику,
герою,  Георгия дважды в боях кавалеру,
она взяла  для горячей вареной картошки
не старую битую плошку,
а самую ,самую..
красивую в брошенном доме посуду.
Фарфор расписной-
купидоны, цветы, бордюр золотой....
И фартук откинув,
торжественно ставит на стол
со снедью горячей внутри
ночную вазу его же жены.
.
Он не притронулся к этой еде.
Полковник Айдаров,
голодный, усталый,
спал, сидя всю ночь,
прислонившись к стене.
С рассветом он вышел
из прежней жизни,
навстречу своей беде.

Светлая память!
Светлая память...даже тогда,
когда  будет не кому
вспомнить о нем
в нашем грешном МирУ.

МЕТРОНОМ

Кто-то станет строкой,
легкой, как выдох.
Монографией пухлой  другой;
фолиантом с фольгой
тисненными буквами-
 выход выстроен, как зимний дом.
А кто-то осядет тоской
в усталом сердце, как метроном ,
отсчитывая одиночество
и одичалость
в мире длинного списка
забытых имен.
Метроном неустанной Вечности
отпоет поименно потом.


ОТ КАИНА И АВЕЛЯ-ВЕНДЕТТА

Столетняя война,
порядком затянулась.
И вот тысячелетия
коса мелькает над землей.
От Каина и Авеля вендетта
тянется,
Да нет!
Пожалуй, раньше
все не так пошло:
с надкушенного яблока
все началось;
гражданская война,
битва Титанов и полов-
гремят и сотрясает все
за запертыми для всех нас
нетленными вратами Рая.
Борьба Добра и Зла-
по каждому из нас
идет ее передовая.


НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ  НА САЙТЕ СТИХИ,РУ


Неизвестный читатель,как незвестный солдат!
Он всегда начеку,он не спит по ночам,
он всегда на посту в изголовье прибоя,
где рождаются рифмы из хаоса мыслей
словесным уловом.
Буквы и знаки замешаны смыслом,
но часто бывают побегом от мыслей.
Но ты не сгибаем!
Спасибо тебе ,
неизвестный читатель!
За то,что ты есть, за то ,читаешь!
Когда,как охотник в кустах,
автор засел и списки считает;
имена,как спасенье,
что не напрасны
все наши мученья!
Мы вместе дрейфуем
на льдинах ночи,
мы - Пятница и Робинзон,
и остров наш прочен.


ВЕЧНЫЙ ДЕНЬ

Из мира запретных теней.
тоска налетает
сгустком прожитых дней.
Словно касание душ-
живущих и тех ,
кто шагнул за предел.
Молчание тех,
кто лишился тел,
как старых обносков.
Ощущаешь всю нежность близких,
и сожалений удел,
присутствие смысла
в сплетении судеб и завершенных дел-
будто голубь в окно влетел.
И я в этом мире– реальность,
а для кого лишь тень,
для обжившего запределие,
еще доживающего,
в разлуке со мной
свой  Вечный день.


МОЙ АНГЕЛ ХРАНИТЕЛЬ

Мой ангел хранитель,
усталые крылья сложи.
Давай посидим, помолчим
за партией шахмат старинных.
По клеточкам передвигая:
деревья, друзей и дома....
включая и тот , в котором сидим,
играем с тобой до утра.

Ты шепотом полночи мне расскажи
о сути греха, и как его обойти-
какими дворами,
закоулков,каких,избегая,
уйти от погони
по крышам, взлетая
и улетая прочь навсегда.


ДРЕВНИЙ НОУТБУК

Cкрипит перо,
скрипит душа,
но древний ноутбук
потертых клавиш еще полн ,
и исторгает клекот,распугивая ночь и сон.
Полуистертых букв касанье,
биенью в унисон  в висках.
И что бы не писалось,
а всё, как письма,
сделавшие круг-
со штампом: "выбыл адресат".
Вот и читай сама свое письмо,
не сетуя,что все прошло.
Давным-давно, давным-давно....


МЕДИУМ

Как медиум к Былому, взываю к Бытию....
Слова,слова, слова, у сеятеля снов
как семена  без почвы, без тверди всех основ
взлетают ввысь, пересекая границы потолков
и мчатся в Небеса! 
Как прожитые годы, чтобы осесть-
в гросбухе Книге Жизней,
поправками в строке написанной до нас .
рассыпан алфавит непрожитой строкой
наших разлучниц-судеб,
ложится слог клавиатурой
на старый ноутбук.
Извлечь запретный смысл,
нанизывая звуки,
на хорду прошлого,
в надежде на прочтение;
вот морок наших дней.


VITA NOVA

От любви до любви  кочуя
как к спасительным  точкам
в тексте Судьбы,
припадая в надежде на чудо.
И,  решаясь на новый побег,
в VITA NOVA иной весны.
Затяжным прыжком  из былого,
пролеснув надоевший век суеты и недоверья.
В кулаке зажаты ключи ,
отпирающие все двери ,
когда выбирают пути
по туманным картам мечты,
с догоревшим огарком свечи
в конце одного из долгих тоннелей.
ЗА СТЕНОЙ

За стеной -стон.
За окном-вой.
Чья-то боль
обернулась
ночной грозой.
Оборотень тьмы,
пощади , не губи,
мерзнущих на ветру,
молящихся внизу,
под куполами звезд,
в чреве ночных грёз....

ЛОДОЧКА СКОРЛУПКА

День такой весенний
Все-то хорошо!
Поцелуи долги-
тает эскимо!

Лодочка-скорлупка,
удержи двоих!
На волнах ошибок,
и больших обид,
покаяний поздних,
запоздалых слез.
Лодочка-скорлупка
тонет среди грез.

День такой осенний,
и остывший чай
ни кого не греет...
Сиди и вспоминай!


Проклюнуться сквозь
скорлупу сомнений
и запретов,
и  снов,
что снятся наяву...
Шагнуть сквозь скважину
закрытой двери,
нырнуть в игольное ушкО.
Оставив морок
поисков ответов,
сбежать,
чтоб петь
на зеленеющем лугу
всем нерожденным детям
песни
и колыбельные:
Свои или чужие-все равно.
Шептать и сказки,
чтобы не спунуть
в той ночи,
приютившиеся тени,
боящиеся дня.
Или самим - не испугаться зря!


JOKER & JOKER

Мы два джокера из той самой
крапленой колоды;
где на свет  не рождается козырь
и не водится красочный туз.
Мы прижмемся  друг к другу,
Узором рубашки наружу
пока кто-то усердно  тасует колоду,
где и масть-то одна:
тридцать шесть унылых шестёрок.
И все-пик - на одно лицо!
Потому – то не вышел пасьянс!
И гадание  наше ложится-
поздней дорогой врозь в никуда!
Но мечту о побеге у нас не отнять
четырем крапленым валетам
и усатым задумчивым дамам,
с зажатым  в руке
железным тюльпаном анфас.
Королевы гуляк-королей
заложили фольгу из короны,
чтобы стало уютнее в доме
и от счастья гораздо тесней.
Вещий сон, что придумали вместе,
мы друг другу споем колыбельной,
напророчив лихую дорогу
прямо к дому, что заждался
двоих беглецов. беглецов
из дурацкой колоды, где о нас
не вспомнит никто,
едва мы сгорим
за порогом,
засыпая пеплом
Былое, драгоценное только для нас!
РЕКА
У этой реки дырявое дно.
ВРЕМЯ течёт сквозь него.
Она не стремится ни вправо,  ни влево.
Гулкой воронкой до дна допотопного -
падает синева небес голубиная,
робкая.
Превращаясь в новое небо
над равнинами.
А там - на дне свои берега,
своя суета и маята.
Нужно  приткнуться,
чтоб выжить- туда.....
Но своя правота
на тех берегах,
процветает садами
давними.
К чужакам, как к сорнякам-
свет новых небес- не дружелюбен!
Светит лишь ангелам.