Г. Тракль. Трагедия и Триумф Бога и человека

Начало XX столетия стало своего рода попыткой ренессанса Традиционализма и русской школы неоплатонизма. Это искусство панорам апокалиптического мира, изобилующее образами и сюжетами мифологии, пестрящее яркостью и магией алхимических красок, изяществующее глубиной мысли и одухотворенностью, внушительно титаническими символами. Одним из выдающихся представителей этого искусства был и Георг Тракль. Он, увидевший весь ужас Первой Мировой войны, был чужд этого мира, став "схимником Гётевской рощи", молчащим Богу о  золотом человеке. Его поэзия - это мгновение в дыхании вечности, где в морфических снах и сумерках приходят звучание и тишина, вспышка и угасание, «Откровение и гибель», «Сон и помрачение», где Тракль реализует в своей поэзии аполлиническое и дионисийское начала из «Рождения трагедии» Ницше, погружаясь в молчание невыразимого. В стихотворениях, посвященных Элису, Тракль изображает утрату человеком счастливой жизни  «до начала времени»;  в этой картине ситуации и метаморфозы, словно тени в образе пещеры Платона, следуют друг за другом равно знаки неразрешимой загадки маски Сфинкса, из-под которого в наш мир глядит неведомое как «золотой взгляд начала, тёмное терпение конца» («Год»). Таким философом мы познаем Тракля через его поэтическое наследие:

Очи ушедших разбились, ртов обнажились черноты,
пока в нежном помраченьи их внук
одинокую думу молчит о тёмном конце,
тихо Бог голубые веки смыкает над ним.

Тракль, взросший в сени католического Божьего виноградника, так и не познал исхода из экзистенциальной бездны антагонизма, но силы превратить в своем творчестве собственную слабость в логику и власть поэзии Георг черпал в образах литературного наследия Ф.М. Достоевского с его философско-религиозной глубиной мысли. Скитаясь в Гётевской роще, Тракль часто взывает к образу сестры - «юницы» и «монахини», особенно в «Пролитой крови», в «Весне души», в «Passion», в «Helian», в «Psalm», в «Песни палачей», продолжая традицию гётевского упоминания о культе женского в «дороге к Матерям бытия», где Великая Мать, пред лицом которой «круглобёдрые женщины танцуют» и «нимфы покинули золотые леса» (Псалом), есть хора Платона и Хаос Гесиода. По дороге к Великой Матери мы встречаем отпрыска Пана, который «без просыпу спит в сером мраморе»...  Мраморные сумерки «Гётевской рощи» Тракля сгущаются, оставляя человека наедине с дорогой к Великой Матери, со своим хтоническим, хаосом гигантомахии, где «вечером на террасе мы пьянеем от тёмного вина» (Гелиан), находя упоение в дионисийском культе с присущими ему божественными неистовствами.  Дионисийство человека на пути к Великой Матери является следствием антитезы, утраты, ухода от Логоса Аполлона счастливой жизни  «до начала времени» и является амбивалентным, иррациональным продолжением культа единой хтонической богини [1]. В глубине лирической мысли Тракля этот сотериологический дионисизм обретает свой триумф над гесиодовыми битвами обреченного человека со своей собственной хтоничностью, хаосом и монументальным молчанием своего танатоса. Георг, часто прибегающий в поэзии к псалмической структуре и обращаясь к мифу, образу и символу, гимнографически и суггестивно описывал эсхатологический Триумф Бога и человека: «в тигриной колеснице Бог мчит» (Западные сумерки). Также поэт описывал этот апофеозный Триумф в упоении дионисийским, освобождающим человека от хтонических истоков и сотериологически достижимого через жертву: «Над местом казни тихо открываются золотые глаза Бога» (Псалом), как бы напоминая, что «Место Лобное рай бысть».



[1] В книге «Дионис и прадионисийство» В.Иванов называет единую хтоническую богиню единственным прообразом (пра)Диониса