Мой детский сад
(краткий опыт социальной адаптации)
Рано или поздно, но к человеку неизбежно приходит понимание того, что не всё в жизни устроено правильно. Осознание этой печальной реалии бытия формируется постепенно, складываясь из мелких разрозненных фрагментов, вносящих болезненный диссонанс в восприятие картины мира. Исследование реакций на подобного рода внутренние конфликты – дело учёных-психологов. Очевидно, это целая шкала возможных личностных самопроявлений, очерченная полюсами «смирение – протест», – именно из них в конечном итоге сплетается ткань человеческой судьбы.
Самое раннее воспоминание, связанное с ощущением социальной несправедливости, рискну датировать собственным трёхлетним возрастом – периодом посещения детского сада (если так можно назвать моё двадцатидневное в нём пребывание).
Помню собственное чувство растерянности – и обеспокоенное лицо мамы, оставлявшей меня одну среди незнакомых галдящих сверстников. Каждый из них с разной степенью агрессивности отстаивал своё приоритетное право на какую-то из множества стоявших на полках игрушек. Непривычно невкусная еда, запах которой витал повсюду – избавиться от него, напрочь въедавшегося в одежду и волосы, не удавалось даже дома. Непомерно строгая воспитательница Валентина Александровна – её любовь к детям распространялась исключительно на находившегося при ней сына Юру. Тот же, наделённый высоким начальственным покровительством, не упускал случая так или иначе продемонстрировать своё привилегированное положение среди одногруппников.
Но подлинный, ввергающий в отчаяние, ужас вызывал туалет. Большое гулкое помещение со стенами, облицованными белой сверкающей плиткой, с жёлто-коричневым кафелем на полу и с несколькими стоявшими в ряд высокими унитазами – огромными белыми чудищами, рычавшими периодически самопроизвольно исторгавшимися из них потоками воды. К такому монстру даже приблизиться было боязно, а уж взобраться на него и как-то на нём удержаться – практически за пределами детских возможностей. Паника усугублялась унизительностью публичности, а беспомощность новичка на фоне уже слегка поднаторевших в этом нелёгком деле одногруппников была особенно очевидна.
И в довершение ко всему – в углу, уютно расположившись на горшке, сидел Юра, взиравший на всех с горделивым превосходством и вслух потешавшийся над неумелыми попытками товарищей оседлать унитаз. Боюсь согрешить пустым наговором, но, похоже, ему, защищённому вседозволенностью и безнаказанностью, это доставляло особое удовольствие: сиживал он там часто и неестественно подолгу.
И однажды Юре от меня перепало. Всего-то и хотела – развернуть сидевшего в углу насмешника лицом к стене, но тот, уже приросший в своему горшку, вместе с ним картинно повалился на пол.
Мне же досталось – от Валентины Александровны, подоспевшей на истошные крики сына.
Пришедшая в конце дня мама спокойно выслушала жалобы на меня, строптивицу, имевшую, по мнению воспитательницы, явные перспективы изгнания с позорным клеймом «несадовского ребёнка», – и холодным ровным голосом произнесла какие-то слова, от которых Юрина мама заметно сникла. Я же в это время, следуя маминому наставлению, молча доставала из своего шкафчика все находившиеся в нём вещи – и это было верным знаком того, что меня сюда родители больше не приведут.
А с Юрой мы потом учились в одном классе. Помню его, заносчивого светловолосого круглолицего прыщавого подростка, – не сказать чтобы изгоя, но и не особо привечаемого школьным окружением. Преупевал в точных науках. Но в старших классах что-то в нём надломилось-расстроилось-разладилось: видимо, то, что одноклассники принимали за странности, оказалось медицинским диагнозом. Слышала когда-то от бывших соучеников (ранний выбор профессии досрочно увёл меня из школы), что судьба Юры сложилась драматически. Испытала тогда саднящее чувство – вины ли?.. раскаяния?.. За то – далёкое, детское...
Свидетельство о публикации №113080904647