О, мать, рождённая рассветом! Сага о маме!

Работа требует пояснения. Прологом могут служить воспоминания о Лидии Ивановне, которая в нужном месте, а главное в нужное время, стала для меня самым дорогим, близким и любимым человеком. Я был шестым, поэтому сразу после моего появления, в этот неласковый белый свет, эта женщина-труженица заслуженно стала одновременно и матерью, и  Матерью-героиней!
Её я называл просто: мама! С детства не любил ласкательных
женских имён. Хотя, иногда, я и произносил: ах, мамочка! И, даже, нецензурные слова, но это только на Кавказе и про себя, а впрочем, может и вслух, какое это имело значение, ведь тогда, если посторонний и мог  услышать, то это была единственная, в моей  творческой жизни, не желанная женщина: в чёрном и с косой. 
Мама для меня означала, да и сейчас означает – Бог. Вот почему женщины, которые бросают или плохо относятся к детям – безбожницы!  Хотя она работала руководителем молочного магазина центрального рынка, но я не помню, чтобы мама просыпалась  позже 5 часов. Мне казалось, что её родил рассвет. До него она вставала, а с ним уходила на работу, каждый день. В Самаре был голод, дома целый дет. сад, а отец – Сергей Захарович, прошедший войну, фактически, погиб от ран - поэтому так: чтобы накормить детей, а старшей было 15 лет и не потерять работу - “ни выходных, ни проходных!”.
Я часто провожал её на работу, конечно, как всегда  с собакой и почему-то, непременно Шариком. Дворняжке было всё равно, как  её называли, лишь бы вовремя кормили. Когда просыпался в 8 часов, собаки дома уже не было…
Ну, убежала и ладно, чего горевать, - улыбалась, мама.
Так это была любимая собака, - возмущался, а порой и хныкал, без стыда, босоногий мальчуган, тогда ещё не совсем поэт. На следующий день, как всегда,  была уже другая дворовая собака: опять самая любимая и непременно Шарик. С возрастом, за эту детскую необдуманную любовь, я поплатился сполна и, даже, неизгладимо. Это было начало 60-х.  В Самаре в то время свирепствовал эхинококкоз и это помимо голода, но жили, в обморок не падали, особенно я, с моей-то мамой! А вот друзья, родители которых не имели доступа к продовольствию,  кушали очень примитивно, ограниченно и редко. За хлебом, только по карточкам, уже в 6 часов, очередь доходила порой до 200-300 метров.
Несмотря на это, женщины к рождению детей смиряли интерес
(усмиряли, снижали внимание), но не как требование после военного периода, а как  проявление матриархального инстинкта борьбы  с последствиями той беды, когда взрослых мужиков во дворах – хоть шаром покати!
В то время, убегая от играющей детворы и записывая свои первые стихи, я задавал себе, а потом и маме, два вопроса: почему, а главное, зачем я пишу? Ведь так хотелось, со всеми, играть в казаки-разбойники, чижик, прятки, «войну» и другие детские игры. Родила тебя поэтом, в тётю, - смеялась мама, - ты сын небес и мой, конечно!  Прошло серебряное детство и юность, и вот сегодня, пристально вглядываясь в небеса, в знак великой благодарности, я вопрошаю: слышишь ли ты меня, мама! Спасибо тебе за мой небесный и земной путь!
А теперь новая работа Анатолия Юнна:

О, мать, рождённая  рассветом!

О, мать, рождённая  рассветом,
Зачем, смиряя интерес,
Ты родила меня поэтом
И сыном сделала небес!

Чтоб я в ночи, с верховной дали,
где леденящий лунный свет,
под оком пристальным скрижалей
писал  божественный сюжет.

Прошло серебряное детство
и юность с мыслью золотой:
Спасибо, мама, за наследство,
За путь небесный и земной!

               А. Юнна
               06.08.13г