Мои кумиры. Дм. Кедрин, ч. 4

   Печатать Кедрина – дело благое и радостное, но лимит на это предприятие истекает. Поэтому рискну поместить здесь самую страшную и прекрасную его поэму – Зодчие… Поэма написана как бы на языке 16-го века, и снова Поэт демонстрирует великие познания в Истории, перевоплощается в народных героев тех времен.
   В молодости я выучил поэму наизусть. Часто читал ее вслух сам себе. Несколько раз меня просили заводские друзья прочесть им, я отказывался, но однажды, где-то в какой-то забегаловке расслабился и начал читать… Друзья шибко хвалили. Но дочитать до конца мне не дали спазмы и слезы…
   Может быть, я был чрезмерно эмоционален тогда, может быть, я чрезмерно чувствителен и сегодня и не внял завету любимого писателя В.Раабе: «Ожесточись! Ибо чувствительное сердце – Лишь жалкое достоянье на этой грешной Земле!» («Хроника Воробьиной слободки» - под рукой нет, по памяти –возможны ошибки в названии Хроники)…

  Зодчие
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье своё
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье, -
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.

И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных, босых, молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельмИ спёртый.
Изразцовая печка, божница,
Угар и жара.
И в посконных рубахах
Перед Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.

«Смерды! Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?»
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
«Можем!
Повели, государь!»
И ударились в ноги царю.

Государь приказал,
И в субботу, на вербной неделе,
Покрестясь на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И  в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись
СтрельчАтые башенки кверху.
Переходы, балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
ЗанЕ эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!

Был диковинный храм
Богомазами  весь размалёван,
В  алтаре, и при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублёва
Изукрашен зелО
Византийским суровым письмом..

А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
«Покажи, чем живёшь!»
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правёж.

Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставив
Очёсок седой бороды.
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
ПосланцЫ Золотой,
Перемётчики Черной Орды.

А над всем этим срамом
Та церковь была  - как невеста!..
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту, -
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И дивясь, как на сказку,
Глядела на ту красоту…

А как храм освятили,
То с посохом, в шапке монашьей,
Обошёл его царь –
От подвалов и служб до креста.
И окинувши взором
Его узорчАтые башни,
«Лепота!» - молвил царь,
И ответили все: «Лепота!»

И спросил благодетель:
«А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?».
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие: «Можем!
Прикажи, государь!»
И ударились в ноги царю…
 
И тогда государь
Повелел
Ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских и прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!..

… Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
Их клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их, тёмных,
На стылое лоно земли…

И в Обжорном ряду,
Там, где зАваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьякИ:
«Государево слово и дело!» -
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь
Такая,  что словно приснилась,
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд…

И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах,
По широкой Руси гусляры.
1938
   Вот так поэты и наживают врагов то у неверующих, то у верующих… Видно, в этом одна из причин того, что Кедрина не издают и не вписывают в Пантеон русских поэтов, ведь даже сейчас на этом сайте было громко высказано мнение, что Кедрин не может быть причислен к русским поэтам, как безбожник. И враги поэта тогда сократили ему жизнь до тех же, в сущности, сакральных 37 лет.
   А  эта поэма тоже написана в страшном году, когда царя можно было легко ассоциировать с новый царем всего Союза…
      Теперь же обратите ваше внимание на удивительное мастерство создания этого Народного Сказа. Отдайтесь этому пятистопному анапесту, переживите всё, вспомните богомаза «Андрея Рублева», поглядите на эту «святую Русь» в современном ее варианте – и ужаснитесь, и восплачьте над нашей проклятой судьбой. (Ибо подлинное чтение – это второе прочтение…  Забудьте, что вы – поэты, станьте чистыми русскими Читателями!)