как горит тополиный пух

Кажется, совсем мало есть вещей на свете более трагичных, чем тлеющие угольки некогда величественной любви, когда огонек, последний, ослепительный, вдруг в отчаянии вспыхивает на обуглившихся головешках, разгорается на несколько ослепительных секунд жгучей нежностью, чтобы навсегда потухнуть, смешаться с майским ветром и расстаять в вечном смирении тяжелых, липких от тоски атмосфер. О, любовь! Как ярко ты отражалась в голубеющих глазах, когда-то совсем недавно таких родных! Как ласково грела промерзшие от морозного одиночества косточки! О, любовь, спасение маленьких грешниц, сколько еще твоего пламени отведено мне? Сколько раз еще ты вспыхнешь в маленьком девичьем сердце, неподдельно опекая из нутри самую душу мою, спрятанную между чувственных грудей, под кожей, под защитной оболочкой бренного тела человеческого? Сколько раз еще не побоюсь я, огрубевшая от глубоких и не очень ран, от беспечных ошибок, избалованная нежными губами и сладкими речами, и ласками незамысловатыми, позволить себе в это пламя подкидывать сухие головешки? Почему с каждым таким костром все страшнее становится распахнуть мягкую материю одежд, заглянуть в самые глаза тебе, раствориться в манящих языках пламени, сгореть за живо от самой только мысли о тебе, запретной, смущающей? Почему все сложнее подбирать искренние слова, называть тебя в лицо, глядя на отблески твои в собственных карих глазницах, и не горбить нарочито, растеряно гибкую спину, а напротив, распрямиться, рассмеяться приветливому огню, позволить ему из мимолетного, сиюминутного вспыхнуть вечным - пускай даже на одно бесконечное мгновение. Бескорыстно, бесстрашно, неистово бросить себя в объятия нестойкого, непостоянного, неукротимого, неблагодарного, но такого без вина пьянящего. Как голодный зверь разорвать зубами собственное нутро, чтобы через раны, светом сочащиеся, любовь ручьями звонкого страстного вдохновения текла на окружающих меня людей, на небо синюшное, на ирисы, на манящие руки и волосы, на собственные по трескавшиеся губы, на бумагу, на вселенную, на самого бога, ибо бог, растворившийся в человеке, и есть самая что ни на есть настоящая любовь.