Из невошедшего

 ***

Неземного масштаба фарс:
юг окрасив,
жестокий и злой —
необычно огромен марс,
прикрывающийся луной...
…
Оторвусь от нелепых нужд
и, упившийся, загляну
в грязь белесых осенних луж,
разбивая лицо о луну.

Позабуду любови вёсн
и признания у реки
и по луже соцветья звезд
разгоню ударом руки!


  ***

Зима
рождает чудеса.
В безветрии вечернем печи
безмерно длинным,
будто свечи,
дымком
уткнулись в небеса...

Тепло
сосулечным дождем
весь день лилось на тротуары,
и разводили тары-бары
пичуги
звонко за окном.

Потом,
поздней,
замерзли лужи,
но
настоящей зимней стуже
взамен
прислали нам весну,
хотя не срок.

Но мы не тужим,
мы с чудесами нынче дружим
и служим
у весны
в плену.


 

   ***

Благоволю, в самом деле,
особенно после ста грамм,
к чтению лежа в постели
при свете зеленого бра.
         Книги беру на ура
         (от силы одну на неделе)

При этом волшебном свете,
под алкогольным парком,
представляю себя на рассвете
каком-нибудь островном.
          Может быть, тешусь сном,
          может быть, в трансе где-то...


   ***

Тем невыспавшимся утром,
жизни где-то на экваторе,
над троллейбусным маршрутом
я летал на вентиляторе.

Растворялся в неба сини,
самой синей на всем свете,
чудом нео-
           пласти-
                цизма
в позолоченном багете.

И оркестр-громовержец:
Престо! Престо! Престо! Престо!
Неизбежна неизбежность
неизбежного замеса...

Все смешалось, все исчезло,
все возникло и пропало...
Полупьяно-полутрезво,
полутрезво-полупьяно...

И оркестр-громовержец
ноты спутав, растворился;
только я, как самодержец,
над пространством возносился...

Было утро, било солнце
из-за города на стрежень.
Я летал себе баронцем –
вежлив, правилен и нежен!

Растворялся в неба сини,
самой синей на всем свете,
чудом нео-
           пласти-
                цизма
в позолоченном багете.


 
   ***

Уж март на дворе.
И, как водится,
запахнет весною вокруг.
Забесится, захороводится,
а то подморозится вдруг.

И к звукам прибавится уличным
веселая звонкая трель.
И вновь будет плачем сосулечным
оплакивать зиму апрель.

И все будет ясно и просто
простою и ясной весной:
сугробы щербатые досыта
напоят землицу водой.

Из вербочек ласково-нежных
над речкой расстелется дым.
И выстрелит первый подснежник —
узнать, не пора ль остальным.


  ***

Догорает закат. И оранжевых окон костры
одурманенных водкой заставляют звонить ноль-один.
В сером небе звезда среди облачной слабой седой мишуры...
Вечер самый обычный из обычных вечерних картин.
Нарисованный холм, нарисованной дали рубеж
отделил от небес затерявшийся наш городок.
Лишь глазастый и шумный бесконечно спешащий машинный кортеж,
в тайны мистики веря, меня за собою увлек.


  ***

Я в ванне с холодной водою
снимаю похмельный синдром.
Прикинусь морскою звездою,
прикинусь морским огурцом...
И буду стараться не выплыть,
я буду стараться не всплыть,
чтоб из стихии не выпасть,
в стихии остаться жить.
Со временем много водицы
чрез ванну прольется мою...
Я электроскатом резвиться
начну и, быть может, сгорю.
А может быть, хвостик нескромный
пойдет исключительно мне —
чтоб только похмельный синдром мой
остался на самом дне.


  ***

Так глупо, но и интересно,
и к картам тянется рука, –
я с мудрецом играю честно
в переводного дурака.

Мой опыт здесь совсем не нужен.
Экзаменуюсь по уму.
В итоге: шлепаю по лужам,
и объясненья — ни к чему...

Мой лист с оценками не выдрать,
там двойки в нем наверняка.
У мудреца нельзя выиграть
ни в сто-одно, ни в дурака.


   ***

Кому зима не по душе,
кому мороз «не по карману»,
зачем вы здесь, когда уже
в тепле наметились изъяны?

Когда и бабье лето вспять
уже не завернет природу,
когда и снова и опять
октябрь делает погоду.

У нас октябрь не тот, что тот
октябрь в болдинскую осень,
и в нем поэзия живет
хоть и октавами, по восемь,

но — этажей!
Таких порой
октябрьских многоэтажек,
замерзнув в курточке одной,
настроишь — неудобно даже.

И лишь прислушавшись, уже
поймешь, как много здесь поэтов:
вокруг — этаж на этаже!
Вокруг — этаж на этаже!!.

Вокруг — октябрь! –
прекрасно это.


  ***

В аквариуме две скалярии,
подобно небесным птицам,
по стихии своей летали,
не переставая кружиться.

Смотрю на них — мне весело...
Но все же немножечко мрачно:
Я хочу, в воду ноги свесив,
поймать свою птицу удачи.

Хочу к этим двум скаляриям,
к спокойствию от тревоги...
И жалко, что в этот аквариум
мои не вмещаются ноги.


  ***

Хмурым сентябрьским днем,
точнее, невыжженным утром,
мы в новое что-то войдем,
ему удивившись как-будто.

Услышим, почувствуем мы
немое доселе движенье —
еще несмышленной зимы
уверенное приближенье.

Бутоны застывших цветов,
еще неотцветших, в загаре,
забьются в поклонах.
Без слов.
Причудливо-жуткий гербарий.

Ледок захрустит под ногой...
А позже, в прогретом зените,
не станет зимы молодой:
ошиблась, мол я, извините.

Уйдет.
Ну, а в пику поры
вечерней, палящей нещадно,
термометр сбрендит случайно
и градусов тридцать жары
возьмет да и выдаст нечаянно.