Мои кумиры. Дм. Кедрин, ч. 1

   Многим, думаю я, знакомо упоение словом, печатным поэтическим словом, которое оживает и расцветает в душе отзывчивого Читателя. И думаю, что редкий поэт живет без Кумира, который пробуждает в нем все высокие чувства, заставляя плакать от восторга или взволнованно бегать по комнате,  учить стихи наизусть, а выучив их, повторять и повторять для себя, наедине с собой, пряча свое сокровище от других из боязни, что не поймут, останутся равнодушными...
   Такой Кумир у меня есть, и зовут его Дмитрий Кедрин, который родился в 1907 г.,  «на руднике Богодуховском вблизи Донецка», а «18 сентября 1945 года по дороге из Москвы в Черкизово ... погиб от рук убийцы (или убийц)» ...
   Стихи Кедрина я услышал однажды по радио, когда уже почти выбегал из квартиры, опаздывая в кино. И всё - был «навечно» покорен  даже теми тремя стихотворениями, которые услышал. И затосковал по его творчеству. И тосковал, пока не подарили - свыше мне - его однотомник.
   Кедрин всегда сражает меня, как явленное чудо.  Я рыдал над его поэмами «Зодчие» или «Конь», над драмой «РембрАндт» (так это имя читалось тогда), над  многими и многими стихами, часть которых я выучил сразу же наизусть ... И я не знаю ( честное слово!) более человечных, более совершенных, поистине гениальных поэтических творений ... Сколько раз я пробовал бросить свои занятия поэзией , перечитав с десяток его стихов, но, продолжая упорствовать, научился осознавать свою убогость в сравнении с ним, а потом  и мириться с нею ... И заканчивая эту мою исповедь, хочу познакомить поэтов с некоторыми абсолютно – для меня – гениальными стихами Дмитрия ... И начну с истинного Чуда, фантастического по силе стихотворения, под звездочками, - «Всё мне мерещится…»

Всё мне мерещится поле с гречихою,
В маленьком доме сирень на окне,
Ясное-ясное, тихое-тихое
Летнее утро мерещится мне.

Мне вспоминается кляча чубарая,
Аист на крыше, скирды на гумне,
Тёмная-тёмная, старая-старая
Церковка наша мерещится мне.

Чудится мне, будто песню печальную,
Мать надо мною поёт в полусне,
Узкая-узкая, дальняя-дальняя
В поле дорога мерещится мне ...

... Где ж этот дом с оторвавшейся ставнею,
Комната с пёстрым ковром на стене?
Милое-милое, давнее-давнее
Детство моё вспоминается мне.
     13 мая 1945 г.

    «Божественность этих строк, боговдохновленность их для меня очевидны. Всё здесь уходит в  глубь веков народной музыки и поэзии, но и вполне соответствует каноном римского ораторского искусства, явленного в полном блеске, к примеру,  у Цицерона или Юлия Цезаря. Так, повтор слов через дефис — от русского фольклора, а ритмический повтор запевов в каждом катрене берет свое начало в античности. Вместе с тем это кинематографический монтаж крупных планов («Мать надо мною поет в полусне», утро, церковка, гумно, ковер на стене…). Это и музыка — конечно, минор, близкий по духу прелюдам Шопена или ноктюрнам Шуберта. И, конечно, печальная напевность русских народных песен-раздумий, подчеркнутых дактилическими рифмами. Таких строк нет у Пушкина, нет и у Есенина, ни у кого. После потрясения от таких стихов я надолго бросал перо. Да, у меня написано много всякого, но нигде я даже не приблизился к такому Совершенству».
(Это я цитирую самого себя – из письма к одному горе-поэту, обласканному высокой критикой, а посему и читателями)… Но помолчу пока, чтобы не мешать читающим…
         ( 4 августа с.г.)