Брат мой, Царь мой

Он  бывает у меня часто, почти ежедневно.
И всегда – внезапно, в разное время дня.
И в этой внезапности есть  прелесть  вспышки света,  появления солнца,  ощущения тепла.
Мой брат.  Единственная кровная родня на всём белом свете. Мой Царь.
Моя любовь к нему имеет оттенки благоговенья, почитания и… тревогу: не потерять бы…

На свете все сёстры любят своих братьев. Моя же любовь к моему брату – особенная. Корни этой любви идут из далекого детства…

Наше детство…
Оно не было легким, но оно было счастливым, потому что мы  росли в любящей нас,   семье.  В армянских семьях дети уподобляются маленьким божкам, но в нашей семье было иначе. Нас любили, очень любили, но воспитывали в пуританской строгости.
Были неписаные правила, нарушать которые, мы не могли даже в своих снах.
Например, никто из нас, детей, не позволял себе садиться за стол в присутствии гостей.
Никто из нас никогда не перебивал взрослых, ни  по какому бы то ни было, поводу.
Никто из нас не произносил слова «хочу» и «не хочу» - все делалось так, как велели родители.
И это касалось  нашему поведению везде: и в быту, и в учебе.

Но при всей этой строгости, мы знали:  наши родители трудятся днем и ночью для нас, во имя нашего  благополучия  папа с мамой так много работали, что днем мы их редко видели.   Кроме  изнурительных работ на колхозных полях, наши родители  работали на собственных огородах, а потом шли и почти батрачили у других,  дабы заработать лишнюю копейку.   
Папа, например,  рыл-копал колодцы почти всем селянам. Мама ходила и работала на приусадебных участках  односельчан.
Трудно было. Но эту трудность, мы, дети почти не осознавали. И никогда не ощущали, что  были в чем-то ущемлены или чего-то лишены.
Мои братья были погодками: разница в возрасте была  на один год.
По-разному они ко мне относились. Старший был строг. Видно подражал строгости папы.
Младший же, о котором мой рассказ, был ко мне снисходителен  всегда.  Сколько  себя помню  – он меня опекал и защищал.

В памяти «застрял» один эпизод из детства.
Так  как родители  с утра  пораньше уходили  на колхозные поля,  хлопоты по хозяйству оставались на нас, т.е. на братьев, потому что  в описанный период  времени мне было всего четыре года.
От роду у меня густые и кучерявые, как пружинки, волосы. А родители не стригли мои волосы. Они считали, что женская красота таится в её волосах.
И  по утрам, после  того, как мы умывались,  между братьями начинался спор, КТО же будет меня расчесывать и плести мои косички?
Надо сказать, что нелегким  было то дело.
Начинал процесс старший. Я начинала визжать. Старшему  брату  моё визжание страшно раздражало, и он продолжал со злостью расчесывать меня и на каждый мой визг – дергал мои волосы еще сильнее. В итоге, не вынося мои крики,  бросал это дело. За  продолжение моего  «туалета»  брался  младший.

Лохматой они не могли меня оставить по двум причинам: первое – им было стыдно, что у них такая «страшная» сестренка,(можно подумать, косички делали меня  красивее!),  а вторая -  мой папа  требовал от них, чтобы они смотрели за мной, как за принцессой. А разве бывают лохматые принцессы?
Младший брат очень бережно расчесывал мои волосы. Так долго и аккуратно он водил расческой по моим волосам, что мне не только не было больно, но и я  приятно расслаблялась от прикасания расчески и его рук.

Заканчивая процесс моего туалета, быстро позавтракав тем, что было, братья исчезали с поля моего зрения: то ли играть уходили, то ли еще по каким-то делам.   В течение дня забегали перекусить и опять исчезали.

***

Наш папа был особенно строгим к сыновьям.
Сам, едва  имея  трехклассное «образование»,  требовал от мальчиков рассказать ему все задания назавтра, а те, смиренно стояли и бубнили  выученные уроки. Эта «манипуляция» ко мне не относилась. Я итак неплохо училась, да и баловал меня папа, никогда ни за что не ругал.   Меня мама «гоняла, как Сидорова козу» за недоделки в быту.

В отрочестве за моими братьями папа стал следить строже.
Помню, он их  «строил» у нас на кухне и требовал выворачивать все свои карманы. Я не совсем понимала значения этих смешных действий. Братья одновременно выворачивали все свои карманы, и  я для себя эту картину находила очень забавной. 
Что только не вываливалось из их карманов? –
Мини склады, а не карманы.
В них хранились:   рогатки,  игральные карты,  кусочки печенья,  винтики,  резинки,  скрепки,  огрызки карандашей,  блокноты, свистки,   дужки солнечных очков,   шкурки мандарин, спички…
Вот во время «вываливания» спичек  папа напрягался. Подходил к мальчикам и внимательно изучал  швы их  карманов.  Эти вывороченные карманы  печально висели, напоминая уши нашего дворняги Шарика.  А папа продолжал свои «поиски крамолы»  на швах,  выскребывал  пылинки на свою ладонь…
Этому обыску позавидовали бы  лучшие криминалисты мира…((
Пока проходил обыск,  до  выяснения состава пыли из карманов, путем нюхания и внимательного осмотра, -  мальчики стояли напряженно, и даже, немного побледнев.
Папа искал в их карманах крошки табака. Он  не хотел, чтобы его сыновья курили. И таким наивным образом устраивал «облавы».
«Обыск» всегда заканчивался без  улик.

Папа воспитывал своих сыновей,  как мог, как умел.
Возможно,  я, на расстоянии времени идеализирую наше детство, но ощущения того времени  в моей памяти остались, как беззаботность и радость…
Пока не случилась страшная трагедия…

Трагически погиб мой старший брат:  утонул в речке в возрасте шестнадцати лет.

(Подозреваю, что папа потом очень сожалел о так называемом, своем  воспитании.)

Эта была та трагедия, которая сломала нашего папу. Боль была настолько сильной и внезапной, что на какое-то время сломала всех нас...

Я не хочу вспоминать о тех трагических событиях.
Мне уже было одиннадцать, и  горе нашей семьи на меня  оставило  такой след, что я до сих пор боюсь и не хочу вспоминать ТЕ свои ощущения, которые последовали за гибелью нашего старшего брата. Скажу лишь одно:  мама с папой как будто забыли о нас, об оставшихся двоих детях. Они словно не замечали наше присутствие.  Десятки лет  были в трауре. И думаю – без внешних атрибутов, как то: черная одежда, черные платки и борода, траур по старшему сыну они так и  не смогли снять из своих сердец… папа - до своей смерти, мама – до сих пор…
Мы, оставшийся дети, брат и я… как растерянные цыплята  держались вместе.

Брат переживал очень сильно.  От горя и безысходности, от  отчаяния, что нельзя ничего исправить в нашей семье и вернуть  прежнюю безоблачную жизнь, он, пятнадцатилетний мальчик, однажды на моих глазах сорвал с петель двери и завыл, как Шарик наш, после смерти  старшего брата…
Я, увидев и осознав степень его боли, чуть было не обезумела…  Ором орала и обняла его.

С того времени у нас с братом – особая связь.
Эта связь двух людей, которые… понимают внутреннее состояние друг друга без слов:  по взгляду, по интонации, по жесту, по умолчанию… 

Слава Богу,  судьба, после трагедии с нашим старшим братом,  была  к нам относительно  благосклонна, чем и наши родители могли немного утешиться.
***
Когда  кто-то уходит из семьи в мир иной, армяне говорят членам семьи: «Земля, пухом   и  светлая память,  ушедшему…  а вам, оставшимся ЗДЕСЬ – прожить его непрожитые годы…»
Мой младший брат как бы наяву  выполнил  эти высказывания-пожелания  соболезнующих  нашей семье. 
Он  сумел прожить ту жизнь, которая на двоих и на десятерых.
Достаточно сказать, что семнадцатилетним мальчишкой поставил  перед собой цель и достиг его.
Он, юноша из бедной крестьянской семьи,  опора и надежда  сломленных родителей,  спина и крылья своей, обожающей его – сестры,  уехал учиться в дальние края…
Умный, смекалистый, красивый   и добрый мальчик   из горного селенья  вылетел из гнезда своего  навстречу мечтам, своим и родительским…
И поступил   он не  в какой-нибудь обычный,  а  в один из самых престижных  ВУЗов  страны того времени – в СЮИ.
Успешно закончил его. Вернулся к родителям. Создал семью. Работал. Достиг  тех вершин, которые казались непокорными.
 Более того,  везде, где бы ни служил он, снискал себе, а значит и семье, а значит,  во имя памяти брата  и  ЗА БРАТА,  такое уважение, что сейчас, даже тогда, когда он ушел на заслуженный отдых, те, кто работал с ним, говорят о нем  с огоньком в глазах.
Имеет множество наград, в числе которых, именное оружие от Генерального Прокурора России.
Но что самое трогательное и характеризующее его, как человека,  как личность,  то, что люди, встретившиеся с ним  «по ту сторону» Закона  уважают и считаются с его авторитетом до сих пор.
И это НЕ удивительно, так как человек ВЕЗДЕ остается Ч Е Л О В Е К О М….

О его службе я говорить не буду. Я его  знаю и обожаю, как брата, а  не как прокурора.
Да и не принято у нас… восхвалять себя. А брат мой…это я…


Он  бывает у меня часто, почти ежедневно.
И всегда – внезапно, в разное время дня.
И в этой внезапности есть  прелесть  вспышки света,  появления солнца,  ощущения тепла.
Моя любовь к нему имеет оттенки благоговенья, почитания и… тревогу: не потерять бы…
Брат мой. Мой полковник. Царь мой…