Рахманинов

I.
Волнует поле ржи горячий ветер
В краю степей и старых тополей –
У Ильмень-озера,  небес в лазурном цвете –
Умельцев и церковных звонарей,
Героев новгородских в давних битвах,
Былин, полынных зарослей вблизи,
Родился мальчик средь природных ритмов
В Семёновском уезде на Руси.

Был шаловливым, хитрым, непоседой,
Самозабвенно музыку любил,
Обманывал, и часто до обеда
Он прятался, задумчив часто был.
Мать хорошо владела инструментом,
Был у неё учитель Рубинштейн,
Разлады и семейные моменты
Мешали ей садиться за «Стейнвей».

Талант Серёжи скоро был замечен,
И первый педагог – родная мать,
Не ведал он, что Богом был отмечен,
И гаммы не хотел никак играть.
Учиться надо. Мать, в талант поверив,
Отправила, как к грозному отцу,
Его в Москву. Теперь профессор Зверев
Ведёт его к заветному венцу.

Профессор зверев создал музыканта
И роль свою блистательно сыграл
В развитии великого таланта,
Тем, кем Сергей впоследствии и стал.
Хоть Зверев был в учёбе очень дерзкий
И даже груб, но справедливым был.
Серёжу вёл Зилоти и Аренский,
Танеев композиции учил.

Чайковский утвердил его сознанье –
Экзамен состоялся с плюсом пять.
Но оперу «Алеко» - юности созданье –
Рахманинов хотел переписать.

«Есть человек –  давно мы дружим, кстати –
Сыграть и спеть его я попрошу,
Артист-певец, любимый друг Шаляпин,
Я для него её перепишу.
Пусть не всегда Всевышний просьбам внемлет
(Такой подарок снится лишь во сне),
Он Фёдора певцом послал на землю –
Искусству дар роскошный да и мне!»

«Загадочный ты человек, Серёжа,
И музыка такая же твоя:
Востоком веет и страданьем тоже,
В ней поле ржи и родина моя...»
«Всё, фёдор, музыка: листвы пожухлой шелест,
Изгиб реки и запахи костра,
Дыхание зимы, любви безумной прелесть
Да музыки поэзия-сестра.,
Вечерний звон, который сердце ранит,
Соединенье смеха и слезы,
Порыв души, который ветром станет
Для дождевых потоков и грозы.
Где в музыке мгновенья озарений,
Гармонии сложнейший переплёт,
В предчувствии находок и сомнений
Всегда цель композитора живёт.
Зачем сейчас нам думать о плохом?
Прекрасное на свете – созиданье.
Махнём в Ивановку – отплатит нам добром
И добрые родит воспоминанья...»

Ивановка –любимое именье,
Встречают девушки, приветливы, быстры,
Порыв души, но творчества мгновенья
Пылают в нём, как яркие костры!

А нравились Серёже две сестры:
Наташа Сатина, одну так звали,
И Верочка Скалон лелеяла мечты –
И обе тайно по нему страдали.
«Его всегда я музыку узнаю,
Сквозит тоска в ней по большой любви –
Щебечет Вера, - он идёт по краю,
Цветок прекрасной огненной земли!»

Да, воздух сочинительства весенний,
Зов пращуров талант его ведут,
Всё, без чего не состоится гений:
Любовь и совесть, постоянный труд!

Но чтобы слиться вместе с инструментом,
То надо хорошо на нём играть,
Ведь в музыке имеются моменты,
Что автора легко по ним узнать...
«Нет опыта, работаю на нерве,
Когда ленюсь, живу с собой в борьбе.
А, знаешь, что концерт мой самый первый
Хочу я, Вера, посвятить тебе!..»

Концерт написан – почерк вдохновенный
Уверенно берёт крутой разбег,
Неопытный, но музыкант примерный
Открыл свой век – рахманиновский век!

Звучит мелодия, в оркестре зов тоски,
Рояля взрывы – слёзы грозной бури
(Спокойные художника мазки),
И звуки вдалеке уже заснули.
Но вышло солнце, светом озарив
Всё окружающее (отдыхает поле),
Уверенностью жизнь свою продлив,
Дуб созерцает на степном просторе.
Спокойная, как прежде, тишина,
Лишь ритма отдалённый слышен шелест,
Крутая Айвазовского волна
Уносит за собой стихии прелесть...
Волной широкою мелодия звучит,
Отдав роялю тему на поруки,
И молодости яркий свет разлит,
Безумствуют трепещущие руки!
И струны волшебством его звучат,
Четыре чувства встрепенулись вновь,
Они живут, тревожат, не молчат:
Страданье, скорбь, мечта, его любовь!
«Ты, Вера, счастье и страданья боль,
Как дорога, не передать словами,
Ты жизнь моя, моей назвать позволь,
Укрой меня своими волосами!..»

Я молил небеса,
Чтоб не кончилось счастье романом,
Но последний полёт
Прочертила по небу звезда…
И весенняя дрожь
К нам пришла не с зарёй и туманом,
Потому что со мною
Ты рядом была…

Та короткая ночь
Подарила нам счастье и муки,
В ту весеннюю ночь
Я мечтал быть с тобою всегда…
Я безумно любил
И совсем не предвидел разлуки.
Очень жаль, что не стали
Мы ближе тогда.

Полыхает заря,
Я продлить хотел счастье восхода,
Пил его
Вместе с каплями чистой росы.
Лёгкий дождь прошуршал,
И умытая Богом Природа
Отдыхала в величьи
Своей красоты…

И рвутся в окна запахи сирени,
Они умыты утренним дождём,
И в бликах солнца копошатся тени,
Весь в музыке любимый водоём.
Повелевает ритм, пленит лиризм
И страстно-гармоничное мышленье,
И тень Чайковского лелеет организм,
Всё сбудется во всех его твореньях.

Но вот премьера. Зал настроен мрачно.
И вялый Глазунов инертным был –
Он дирижировал на редкость неудачно
И тем его творенье провалил.
Сергей не знал, за что ему попало:
Зилоти, скрябину он благодарен был,
Но. Как на зло, Чайковского не стало,
Все были далеко, кто так его любил.

Прекрасное всегда бессильно в мире
И правоту не может отстоять,
Но умер Скрябин, и в земном эфире
За ним Танеев кончил созидать.
Давно уже известно: зло текуче,
Спешит попасть в намеченную щель,
Но в мастерстве подъём бывает круче,
Оно разит намеченную цель.

«Дышала музыка таинственной отвагой,
Я снова верил и мечтал творить,
Прошла гроза, земля дышала влагой,
Душа смеялась, захотелось жить!

Я полем проводил домой Зилоти,
Приятно было вдоль реки идти,
Плескалась молодёжь, теперь позвольте
Попевки их на память привести.
В июле средь нескошенных полос
Вдруг зазвучал высокий женский голос:

«На базаре милый был,
Купил поросёнка,
Всю дорогу целовал –
Думал, что девчонка!»

Ей ответил точно в тон
Насмешливо, сквозь хохот, баритон:

«Ой ты, милая моя,
Ты моя изменщина,
Бык к козлу тебя ревнует –
Мычит, деревенщина!»

Талант всегда приносит раздраженье.
Мы отдыхаем, а концерт мой – чепуха!
«Ну где возьму я снова вдохновенье?
Эй, Фёдор, водка стынет, булькает уха!..»
Талант, бывает, иногда уходит,
Вернётся он – начни сначала. Жди!
И так, бывает, много лет проходит.
Будь мужественным, верь в него, терпи.

Но жизнь сложна. Имеет скользкий профиль
И каждому даёт свою борьбу:
В Италии ждал Федю «Мефистофель»,
Сергей на Западе испытывал судьбу.

«Контракты, устаю, приходится играть,
С календаря слетают быстро даты:
Британия, Германия и Штаты –
Жизнь гастролёра, некогда писать.
Скупы движенья, публика и звуки,
И ностальгия, и с собою спор...»
Ажиотаж, но царственные руки
О будущем ведут свой разговор.

А автор молодой три года не писал
(Провал ценой жестокой отозвался),
Как пианист, в Британии блистал,
Как исполнитель, ярким оказался.
А Верочка Скалон как-будто знала,
Что он всего три года промолчит,
Но ярче после этого провала
Его душа элегией звучит.

«Я ездил в Данию не за доходом,
За теплотой души и за делами,
Народом любовался, как восходом,
За искренность, воспетую словами.
Боюсь растрат духовных, практицизма,
Россия только непонятна мне:
На смену побеждённого царизма
Социализм шагает по стране!

Живу я без России будто с краю,
Политика совсем не для меня,
Зовёт меня Россия, твёрдо знаю,
И ждёт к себе родимая моя!
Припорошил снежок лохматый тучи,
И осень поздняя в Ивановке сейчас,
И вечер там, на родине, колючий,
И даль, и перекати-поле, ранний час...

Дорогу берегли деревья золотые,
Звучали ноты пряжею русалок,
Неслись дорогой кони почтовые –
Теперь я знал, насколько Запад жалок...
Почувствовав всем существом порошу,
Вернулся, испытаы земной полёт.
А музыка?.. Она не предаёт,
Упорно с беспокойством лезет в душу.

Ивановка... Лицо стегают ветки,
Именье наше, как его забыть?
И женщина, вся в белом, у беседки –
Я догадался, кто это мог быть...
Не знал совсем я дома атмосферы,
Шумели ели, был запущен сад,
Полынью пахнут волосы у Веры,
И губы, как черёмуха, горчат.

Вернулся я в Россию – так отрадно,
Не знаю только, рано или поздно.
Осенний ветер на заре прохладной
Просеивает гаснущие звёзды...»

II.
«Без музыки возможно ли прожить?
(Бессмысленных мелодий не бывает.)
Я мужеством её обязан дорожить,
Изнеженность и пряность отметая.
Я прикасаюсь к клавишам рояля,
Боясь спугнуть предутреннюю свежесть,
Где тишина и где родные дали
Так сладко дремлют, на рассвете нежась».

Второй концерт о Родине великой,
Могучая эпическая тема,
Россия в политических событьях,
Встаёт она и рвётся, как из плена.
Жизнь поцарапала её когтистой лапой,
Но с нею вечность, мудрость, здравый род.
Живёт Россия, обновляет латы,
Победный меч куёт её народ!..

Огромная она, здесь даль просторов,
Размах холодных рек и голубых озёр,
Богов родных неукротимый норов,
Их созерцанье и победный спор!
И тёплого дождя заботливые струи,
Туман вдали – бесценная вуаль.
Здесь ласково весенний ветер дует,
Приоткрывая сказочную даль.

Любуйтесь, недруги, вы не пророки,
Не покорится русская земля!
Не вам шагать по ней, и никакие сроки
Не в помощь вам, здесь Родина моя!
Щедры мы очень – такова природа,
Любой мы лечим посторонний сглаз!
Здесь всё великое для нашего народа –
Великому творцу, как-будто на заказ!

А музыка Рахманинова птицей
Летит над озером, по склонам гор,
И, гордая, до времени таится,
И вдохновенно рвётся на простор!
Но Жизнь – она не только страсти,
Её отрезок лишь едва прожит,
Что русский я – какое это счастье,
Здесь пласт ещё нетронутый лежит!..

Одновременно шли большие темы:
Тут «Остров мёртвых» и концерт Второй –
Он дописал их до поездки в Вену,
Не зная отдыха, лишь призывал покой.

Художник Бёклин в скалах тёртых
Рахманинову остров «подарил»
С плывущею ладьёй, где тени мёртвых,
И кипарис там голову склонил.
Он сторожит загадочные скалы,
Обитель спит на фоне злой зари,
Здесь царство мёртвых, гаснут дали,
Влекут с собой, лишь руку протяни.

Но музыка, как Бёклинское царство,
Зовёт туда, в потусторонний мир,
Ползучий хроматизим с ленивым чванством
Манит вдохнуть испрченный эфир.
Зовёт туда, где лишь одни страданья,
Пороков вой, чистилище и смрад,
Где духов бесконечны заседанья,
Где ложь, позор, холодный Дантов ад!

Наташа Сатина и Верочка Скалон ,
Меж ними диалог вдруг состоялся.
Любовь прошла под колокольный звон –
И для одной он болью отозвался.
Беседа назревала двух сестёр,
Они давно её негласно ждали,
Сергею письма тайные писали,
Красивым был их благородный «спор».
«Свети ему всегда звездой Венерой,
Он в творчестве, как в трансе пребывает,
Мне долго не прожить,  – сказала  Вера. –
Здоровье с каждым часом убывает...
Будь счастлива, Наташа, верь в его мечты,
Его хранительница, ангел вдохновенный
И друг его, и образ незабвенный.
Ему нужна лишь музыка и ты!»

Пройдёт всего два года, и поклон
Оттуда, где нет болей и страданий,
Пришлёт на землю Верочка скалон,
И от неё осталась боль воспоминаний...
Он в Лейпциге, но вот и возвращенье,
Никто не встретил, сам явился в ночь.
Он потерял дар речи на мгновенье,
Никто не в силах был ему помочь.
«Да, Верочка... Её не будет больше,
Нет Зверева, будь мужествен, крепись!
Ты так устал... Ты отдохни подольше,
Ведь я с тобой, с тобою на всю жизнь!..»

«Желанного не жду в победе тоста,
Женою гения быть невозможно впредь,
С Серёжею мне жить совсем не просто –
Особый склад душа должна иметь.
Ей надо быть такой же гениальной
И родственной ему душою стать,
И избегать позиции нейтральной –
И этот подвиг надо сохранять.
Он борется с собой, не знает, что важнее,
Иль этот мир, или судьба моя:
«Жить без тебя сложнее и сложнее,
Духовный мир ничтожен без тебя!»

Я не боюсь борьбы, мне не страшны невзгоды,
И вещие приходят часто сны,
Не думаю, что с помощью Природы
Когда-нибудь дождусь своей мечты.
Его не трогают интриги, притязанья.
Враги признали. И не как-нибудь!
Он чувствует великим подсознаньем
Мою мольбу: «Со мной, Серёжа будь!»

Уверенно живу я, не боюсь напастей.
Спокоен он, готовый ко всему...
Со мною обрести желает счастье,
Я вместе с ним веду за жизнь борьбу.
Я берегу любовь, а не надежды,
Пишу ему почти что в темноте.
Свеча погасла... Он другой, не прежний!
Он победил. Храни нас Бог везде!»

2011